Джон Сэк - Заговор францисканцев Страница 22

Фабиано потянул Энрико за рубаху.

– Встань на колени. Ты будешь играть Рустико. Энрико повиновался, и Фабиано тоже встал перед ним на колени. Под ними зашуршал сухие листья, но Фабиано больше не беспокоился о тишине.

– «Сперва, – сказал Рустико девице, – нам нужно снять с себя всю одежду».

– Мне и это делать? – заныл Энрико. – Без костра холодно будет.

– Слушай, – зашипел на него Фабиано, – если ты будешь все время хныкать, испортишь рассказ.

– Извини. Просто я раньше ничем таким не занимался. Послушник улыбнулся:

– Это и видно.

Энрико стянул через голову капюшон с пелериной и тунику. От ночного воздуха кожа покрылась мурашками, и он вцепился в снятую одежду, бросив умоляющий взгляд на рассказчика.

И чуть не захлебнулся холодным воздухом от увиденного. Ему приходилось прежде видеть голой младшую сестренку, но у той груди были просто бутончиками, вовсе не похожими на спелые плоды, колыхавшиеся теперь перед ним – почти такие же огромные, как у мамы, когда она вскармливала нового младенчика. Он обвел глазами хрупкий очерк тела до крутых бедер и скользнул взглядом ниже, к завиткам густых черных волос, которые так и манили разведать, что скрывается под ними. Ямка пупка в темноте казалась бездонной. Рука его сама потянулась к мягкой коже ее живота, но замерла в воздухе: Энрико не смел испытать реальность происходящего, коснувшись ее. Он хотел заговорить, но девушка снова прижала палец к его губам. А сама, как ни в чем не бывало, продолжила рассказ.

– «Рустико! – Алибек. – это такое, чего нет у меня, поднимается перед тобой, будто купол? – Увы, дочь моя, – отвечал отшельник, – это и есть тот дьявол, о котором я говорил. Господь поразил меня этим зверем, и он мучит меня целыми днями, так что порой мне кажется, я умру от боли. Но ныне Бог ответил на мои молитвы, послав мне тебя. Ибо Он дал тебе нечто, чего нет у меня – адскую дыру, в которую можно погрузить этого беса, облегчив тем мои страдания».

Девушка принялась тормошить Энрико.

– Видно, ты и вправду замерз, – приговаривала она. – Я тоже окоченела, но на меня холод совсем иначе действует.

Она направила его руку к своей груди – к твердому выпуклому узелку соска.

– Я не могу рассказывать без твоей помощи. Ты же слышал, что сказала Алибек. Ты должен подняться, как купол. – Она ободряла его словами. – Ты боишься? Успокойся. Помнишь, что они сказали? Ты должен испытать жизнь. Даже ночи с белокожими женщинами.

Он сжал сосок двумя пальцами, нежно, любопытствуя и опасаясь причинить боль. Дыхание стало прерывистым и коротким, а в висках стучала кровь. Он моргнул, отгоняя пелену перед глазами.

– Так-то лучше, – шепнула она, продолжая поглаживать его. – Тут нет ничего плохого, знаешь ли. Ты ведь еще не давал обетов. Ну вот, теперь куда лучше. Придется мне называть тебя большой Рико. А ты зови меня Амата. Это мое настоящее имя.

Он тихонько засмеялся, уже двумя руками сжимая и поглаживая ее грудь.

– Большой Рико. Прямо как сиор Джакопоне, – повторил он и почувствовал, как замерли ее пальцы.

– Джакопоне? Зачем ты вспоминаешь его в такую минуту?

Парень открыл глаза.

– Джакопоне. Это ведь прозвище, а не настоящее имя. Он мне сказал, оно значит большой Джакопо. Так его прозвали соседи за высокий рост.

Ее пальцы перестали двигаться и сжались так крепко, что парень охнул:

– О-о! Что я такого сказал?

– Какие соседи? В Губбио?

– Нет, не в Губбио. Он говорил, он из Тоди – это в дальнем конце Умбрии.

Девушка села на пятки, обхватила себя руками и заскулила.

– За что? – всхлипывала она. – Почему ты отнимаешь всех, кто мне дорог?

Она сунула в рот кулачок, крепко закусила костяшки, словно готова была закричать, но отчаяние было так велико, что душило крик.

– Что случилось? – удивился Энрико.

Но она забыла о нем. Перекатилась на бок, колотя ногами по лесной подстилке, все так же сжимая свой живот и постанывая. Потом принялась размахивать кулаками, отбиваясь от невидимого врага.

– О, моя драгоценная кузина, какая ужасная смерть! «Она бредит», – думал Энрико. Он забеспокоился, как бы крики не разбудили их спутников. Ему совсем не хотелось, чтобы его застали с ней в таком виде. Парень стал торопливо натягивать одежду. Он подумывал шмыгнуть обратно в пещеру, но тут девушка снова перевернулась на спину.

Ah! Che bella! Che grazia di Dio![21] Ее кожа, чистейшая и безупречная, мерцала в лунном свете, слезы сверкали в глазах как драгоценные камни. Она показалась ему волшебным созданием, лесной нимфой, распростершейся на темной земле. Он стал гладить ей живот.

– Не надо. – Она отвела его руку. – Не могу я сейчас.

– Да что случилось?

Она ответила не сразу. Молчала так долго, что Энрико начал бояться, как бы его не хватились. Наконец, когда он готов был уже уйти, девушка заговорила.

– Синьор Джакопо деи Бенадетти да Тоди, знаменитый нотариус. – Она произносила каждое слово медленно и раздельно. – Так о нем говорили, когда он был в своем уме. Самый знатный человек в Тоди. Когда меня увезли из дома, он собирался обручиться с моей кузиной Ванной. Я никогда не видела его в лицо.

– Энрико, это ведь мою милую кузину раздавило балконом. Она мне была как старшая сестра – самая любимая сестра, она лучше всех меня понимала.

Амата села и рассеянно собрала свою одежду. Энрико молча смотрел, как она одевается, – его заинтересовала не столько одежда, сколько то, что девушка прятала под ней: что-то белое и хрусткое, привязанное к животу, и темный длинный футляр на предплечье. Амата поймала его взгляд.

– Это запись истории одного монаха, – с важностью сказала она. – Завтра я передам ее в Сан-Дамиано. Некоторые наши сестры знают грамоту. Я отдам его переписать. Хочу сделать сюрприз брату Конраду, так что не рассказывай ему ничего.

Потом она дала ему осмотреть руку.

– А этот нож – на случай опасности. – В ее голосе снова звучала гордость. – Последний мужчина, который тронул меня без моего согласия, теперь на пальцах до десяти не сосчитает.

Она уже совсем оделась, опоясалась веревкой и взяла мальчика за руку.

– Прости, Энрико. Я не так собиралась закончить эту историю. Может, в другой раз ты еще дослушаешь ее до конца. Во всяком случае, тебе запомнится сестра Амата и то, что ты видел нынче ночью.

Она невесело улыбнулась.

– Амата, – повторил он. – Любимая. Имя подходит тебе. Я точно тебя люблю.

– Даже не думай! Меня любить – к несчастью. Я не шучу.

Она мрачно уставилась ему в лицо, и улыбка ее растаяла.

– А теперь нам надо возвращаться, – сказала она наконец.

Он пошел за ней к дороге, за которой виднелось дрожащее пятно света костра. Вдруг девушка резко остановилась и знаком приказала ему молчать. Повторяя ее движения, Энрико притаился за деревом.

Беззвучно выругавшись, Амата одними губами прошептала:

– На дороге люди.

Амата насчитала пять темных фигур. Ей вспомнился дом Витторио и дичь, за которой он гонялся – отребье, нанятое перуджийцами, чтобы нагонять страх на путников. Неужели за ними следили от Губбио? Значит, тогда на тропе ей не померещилось? Девушка молила Бога, чтобы люди оказались безобидными прохожими, но в душе понимала, что мольба напрасна. Только воры и головорезы бродят глухой ночью, высматривая добычу по свету костров. Огонь, защищая от зверей и холода, приманивает разбойников.

Люди остановились у тех самых деревьев, за которыми прятались они с Энрико, и стали переговариваться глухими грубыми голосами. Потом растянулись на десять ярдов один от другого вдоль дороги, чтобы приблизится к пещере с разных сторон. Амата видела в их руках пики и дубинки, и догадывалась, что темнота скрывает и другое, не столь долгомерное оружие.

– Они убьют Конрада и Джакопоне, – шепнула она в самое ухо мальчику. – Я должна их предупредить. А ты жди здесь.

По спине у нее бегали колючие мурашки. Девушка прокралась к краю тропы, остановилась и несколько раз глубоко вздохнула, оттягивая неизбежное мгновенье, когда ей придется рывком обогнать пришельцев, выдав им себя. Она вспомнила, как Конрад в горах рисковал жизнью, поддерживая ее на обрыве, и это воспоминание помогло наконец решиться.

– Братья, проснитесь! – выкрикнула она. – Banditi![22] Вставайте!

Она помчалась со всех ног по заросшему склону, но один из нападавших успел схватить ее за рукав. Развернув девушку к себе, он поднял над ее головой дубину. Она по наитию прижалась к его груди, так что удар прошел у нее за спиной. Разбойник крякнул и вдруг взвыл от боли, выронил свою палицу. Обеими руками он стиснул ее запястье, пытаясь оттолкнуть руку, которой она всадила нож ему в живот и теперь проворачивала клинок, ища острием сердце. Теплая кровь брызнула ей на пальцы. Руки бандита разжались, когда ему на плечи прыгнул Энрико.

– Беги, Амата! – выкрикнул он, когда двое других бросились на помощь раненому.