А. Веста - Алмазная скрижаль Страница 23

— Во что сегодня играем? В «Зимовку»?

Дрозд пошевелил рукой, разминая затекшие мышцы. Достал из кармана маленький пакетик, высыпал в ладонь и втянул ноздрями порошок.

— Тише! Он уже здесь, крадется… Луна ведет его… — вытаращив глаза, пробормотал он.

— За тобой следят? Угрожают?

— Да. Меня сломают, как голема, как глиняную куклу, в которой больше нет нужды. Он меня выкрутил, как тюбик, и вышвырнул на помойку. Для жрецов, для избранных я грязен…

— Кто он?

— Зверь. Я не принес ему главного трофея…

— Ты убил Реченко…

— Да, убил, застрелил из винтяка с оптическим прицелом, и второго тоже. Только хрен ты что теперь докажешь. Ничего ты не узнаешь, выдел следячий. Давай, дуй за участковым, а я посмеюсь… А как они выламывались, эти пустобрехи, рассуждали о пустоте под названием «Вечность», а я в это время отмерял последние секунды их жизни… Нет, не я. Сама судьба, а моя ладонь, мои пальцы — ее разящее копье. Полудурки… Вы ползете на бойню, как обреченное животное, способное только на отчаянные, бестолковые броски. Вы не готовы к умному, расчетливому сопротивлению, к священной тысячелетней войне Воль. Всемирные мессианцы! Ни хрена! Вас держат на мушке, давят за горло, пасут и стригут и пускают под нож, а вы все еще бахвалитесь с перепоя. Вы умрете молча, как деревья. Вы не достойны жить в жестоком и прекрасном мире Воли и Силы.

— Твой мир — звериная клетка, поэтому тебе не нашлось места на земле. Нет, звериная слишком велика для тебя. Ты — говорящий дрозд, черный индийский скворец Майна. Ты — попугай, попка-дурак, пустышка-пересмешник, повторяешь все, что услышал, но сам не способен придумать ничего. Ничего!

— Ненавижу! Я ненавижу тебя, и ты умрешь! Я натравлю на тебя Терриона. Едва ты рыпнешься, проснется Зверь, и мне все равно, как вы будете грызть друг другу глотки. Слушай и запоминай: Мастер Террион закрыл Школу, теперь он плодит тупых клонов на лесной базе. Это где-то на Севере. Гувер — начальник лагерей, у него неограниченный доступ к «мясу»… Все! Остальное узнаешь сам.

— Фантастики начитался? За что убил? Говори!

— Они слишком близко подошли к «мертвой зоне». Больше я ничего не знаю.

— Что ты сделал с трупами?

— Утопил, их уже съели рыбы…

— Буква на двери — знак зверя?

— Печать Терриона. У него есть еще одно имя: «Кровь». Ну, давай, выписывай ордер, вызывай автозак. Чего ты ждешь?

— Нет, мразь, ты опоздал. Я больше не мент. Ты останешься здесь пить микстуру от кашля. Если хочешь, топай в отделение сам. Ты мне больше не нужен.

Разогревшись от быстрого бега, Вадим вихрем ворвался в старый особнячок на Поварской. Он неумолимо опаздывал к началу Ликиного выступления.

Ее высокий чистый голос он заслышал еще на лестнице и заспешил, заранее радуясь и волнуясь.

— Тайна Руси — в ее истоке, в солнечном искусстве, в безудержной языческой радости древних форм и красок, в геометрии северных вышивок, кованых украшений, в улыбках львов на стенах Дмитриевского собора во Владимире, в кентаврах храма Покрова на Нерли. Русь погрузилась в глубь самой себя, охраняя заповедный корень…

Он, видимо, сильно опоздал. Свободных мест уже не было. Пестрошерстная публика в центре зала возилась и шумела, как стая шершней. Преодолевая смешки и шепот, Лика говорила:

— Народная сказка — наследие язычества, древнейший пласт национальной памяти, сопряженный с тотемными символами рода. Поэтому сказка еще и зеркало этнической психологии, часто нелестное, но всегда — правдивое…

Она стояла на небольшой сцене, прямая, тонкая, словно зажженная свеча. О, эти русские строгие светлые девочки: сестры милосердия и Зои Космодемьянские. Храбрые, гордые, упрямые звездочки-недотроги, не замарав одежд проходящие среди прокаженного мира, недоступные мерзости, но беззащитно распахнутые знобящим, злым ветрам и бесстыдной молве. Сердце ударило горячо и больно, Вадим напряженно вслушался.

— Большинство русских сказок — загадочные шифровки, а иногда и грозные пророчества.

Стоя в дверях, Вадим старался поймать взгляд Гликерии. Увидев его, она чуть улыбнулась, и голос ее зазвенел, набирая силу:

— «Зачинается рассказ от Ивановых проказ…» Вспомним детство; дыхание близкого чуда, трепет древних струн под невидимой рукою, разлитый по жилам холодок тайны и волшбы; «Конь с златой узды срывался, прямо к солнцу поднимался…» Ужели навсегда распалась Златая Цепь русских традиций и сгинул в дебрях дивный конь? О существовании древнейшей русской традиции «Златая Цепь» упоминал в своих работах историк и этнограф Юрий Миролюбов. Он же предполагал существование высокоразвитой русской письменности, тщательно оберегаемой жреческой кастой. Какая же грамота могла существовать на Руси, кроме черт и резов, кроме северных рун? Об этом чуть позже… А пока вернемся к нашему Коньку.

«Конька-Горбунка» можно смело назвать конской сказкой. Конь — всегдашний спутник арийца. «Конь вырвался из Коло Времен Бессмертных Богов и прибежал к человеку», — говорили наши предки. Потому-то конь так близок к созидающим силам Вселенной, словно это прекрасное творение и доныне находится под их покровительством. Слово «конь», несомненно, восходит к раннему, полярному, наиболее чистому пласту языковых форм. Рунический знак «кен» обозначает идею огня и движения, поэтому «конь-огонь» — абсолютно магическое сочетание слов.

Первое волшебное явление сказки — белоснежная златогривая кобылица, явившаяся, как свет из тьмы. Белый конь — это глубинное, родовое воспоминание о белом коне Святовита. Лишь ночью жрецы, дословно «жизнь рекущие», выпускали его «погулять во чисто поле». Подобная практика существовала до середины четвертого века нашей эры на острове Руяне (Буяне). Остров Рюген в Балтийском море сегодня принадлежит Германии. «Лошадь белая в поле темном» Николая Рубцова, «Ночью на белых конях» Павла Вежинова, белые кони на Егория Летнего в наших селах — доныне грезит славянская душа этим неугасимым символом. Белая лошадь — воинский знак касты кшатриев — героев и владык.

Вглядимся пристальнее в Иванушку. Кто он? Персонификация народа? Бесталанный дурак, лентяй, а счастье само плывет ему в руки. Но в любой сказке есть ключи тайного смысла. Любимое занятие Иванушки — «орать песни на печи». Печь — исконный символ дома, это «жизненный огонь», горящий на «поде родовой памяти». Из всех братьев именно Иван ближе всех к священному огню памяти Рода.

— Сабурова, расскажи о Грамоте! — крикнул с места гривастый юноша.

— Древнейшая русская письменная традиция «Златая Цепь» — это грамота-прародитель всех ныне существующих письмен. Многим она известна как Всеясветная Грамота. Мы же будем именовать ее «Златая Цепь». Именно этот образ избрал Пушкин, рисуя золотую спираль на древе Познания. Златая Цепь включает в себя 147 знаков-звеньев. Ее волшебные буквы — это многозначные символы, «кирпичики мироздания». Вероятно, именно с этой грамотой встретился Кирилл, путешествуя по южным рубежам Руси, и именно ее он назвал Русскими письменами. «Отныне да целомудренно писать начну», — по легенде, воскликнул «просветитель», едва познакомившись с ее чудесными возможностями.

Следы «Златой Цепи» мы можем найти во всех алфавитах Земли, в кириллице и под церковнославянскими «титлами». К примеру, в нашей древней Грамоте есть «Горящая буква». В кириллице эта буква названа «Добро». Она похожа на язычок пламени, горящий на широком основании — поде. Ее исконное значение: «огонь жизни на поде родовой памяти». Под памяти — наше подсознание, оно хранит память о временах, когда мы были едины со всем растительным и животным миром планеты. Это — Алтарь нашей человечности, божественный канал сострадания всему живому. Из трех братьев именно Иван ближе всех к жизненному огню, к памяти рода, к первозданной чистоте Природы, поэтому с такой добротой относятся к нему космические сущности, с ним разговаривает Солнце, ему служат волшебные животные и покоряется Царь-Девица.

Почему же все русские сказки «бают» нам лишь о приключениях третьего сына, скупо упоминая о двух предыдущих сыновьях досточтимого Отца? Не потому ли, что мы, русские, ведем свою родословную от третьего сын Ноя, от светлоликого Яфета? Заглянув под родословные библейских праотцев, мы найдем титана Япета, благородного и смелого полубога. У Яфета был сын Иоханан, Сын грома, Молния. Так это имя звучит на языке Библии. По-русски же просто — Иван! Иван — имя воинское, это ясно отражено во всех древнейших языках планеты, включая китайский… Яфет, или Ипат, в русском озвучивании — имя провиденциальное. Ипатьевский монастырь, где венчался на царство Михаил Романов, и Ипатьевский дом — последняя точка в жизни Белого Царя — совпадение далеко не случайное…

Вадиму было необыкновенно хорошо. В словах Гликерии он понимал не все, но в том, что ложилось на душу, звучала, дышала и пела Русь. Его возвращенная Родина. Мир виделся ему раскрашенным под Палех. Черный бархат Космоса и на нем ярким заревом скачут кони-птицы. Лика — в алом румянце, с очами, сияющими грозно и ласково, ее тонкая, развитая прядь на чуть впалом виске колышется от неслышного ветра, сейчас, кажется, вся она взлетит. Лика — тоже Русь! Сказочная, вековечная, но всегда юная, живая. Как давно не хватало ему воздуха Родины, этих странных, терпких, смутно памятных слов!