Наталья Александрова - Волчья сотня Страница 24

Борис со стоном подполз к стене и попытался сесть; несмотря на связанные руки и ноги, это ему удалось. Он огляделся. Сарай был небольшой, пол – твердый, земляной. Борис пошарил связанными руками под соломой, ничего не нашел. Доски на стенках пригнаны были плотно, и никаких гвоздей не торчало внутрь. Он подергал веревки, связано было на совесть. Веревка у пасечника крепкая – не растянешь, не развяжешь. Борис посидел немного спокойно, соображая. Зеленые отняли у него револьвер и нож, но почему-то оставили ремень. А на ремне была пряжка с острым краем, Борис не раз уже, неосторожно коснувшись, ранил себе палец. Если попробовать перекинуть связанные за спиной руки вперед, как акробат в цирке… Сказалась походная жизнь – Борис в последнее время похудел, стал подтянутым и подвижным. Он сам удивился, когда сложный акробатический маневр удался.

«Экий я стал гуттаперчевый мальчик», – усмехнулся про себя.

Острый край пряжки очутился рядом с веревкой. Морщась от боли, Борис стал перетирать веревку, стараясь не думать о том, что будет, когда пасечник явится его допрашивать. В таком тонком деле, как освобождение от пут, нельзя было спешить, действовать нужно было неторопливо, но упорно. Страшно хотелось есть и пить, ныл ударенный пасечником бок, в голове от голода шумело, но Борис тер и тер веревку, моля небо, чтобы пряжка не сломалась.

Наконец веревка поддалась, Борис растер онемевшие руки и с трудом распутал узлы на ногах. После этого он обошел сарай по периметру, стараясь найти хоть какую-нибудь лазейку. В одном месте солома оказалась прелой, и земля под ней отсырела и стала мягкой на ощупь. Борис снял ремень и стал царапать землю все той же широкой пряжкой, радуясь, что нет у пасечника собаки, – мигом бы учуяла и принялась лаять. Все-таки кто такой этот старый черт пасечник? Если предположить, что шли к нему махновцы для связи, то есть для того, чтобы узнать о планах отряда генерала Говоркова, то либо был уже у него предатель, либо должен быть вскорости. Но там, в отряде, Борис внимательно следил за всеми четырьмя подозреваемыми, старался держать их в поле зрения. Путь до пасеки не близкий, и на такое долгое время никто из четверых из отряда не отлучался, исключая полковника Азарова. Но Борис не напрасно напросился с ним в разъезд, он все время держал полковника под наблюдением. И вся история с убитым сыном говорила в общем-то о том, что полковник ни при чем, что предатель не он.

Думая так, Борис копал и копал землю. Вот показался край последней доски, земля стала мягче, и Борис, отбросив пряжку, стал копать просто руками. Прошло много времени. На дворе было тихо, как вдруг раздался тихий конский шаг. Скрипнула дверь, затем калитка, пасечник проговорил суетливо: «Что-то вы поздненько, ваше благородие, пожаловать изволили», – и голос, чем-то знакомый Борису, отрывисто ответил:

– Не у тещи на блинах отдыхаю. Раньше отлучиться никак не мог.

Разговаривающие прошли в дом, а Борис принялся копать землю с удвоенной силой. Несомненно, приехал кто-то из отряда, надо думать, один из четверых, вернее, из троих, потому что Борис с уверенностью мог только сказать, что голос не принадлежал полковнику Азарову. Он натолкнулся в земле на острый корень, поранил руку. Копать стало труднее.

В доме вновь пришедший сел за стол, отмахнулся от молока и меда, предложенного пасечником, и сказал:

– Передай как можно скорее. Отряд генерала Говоркова, полторы тысячи сабель, при нем батарея из четырех орудий. Вчера захватили разведку Махно, так что они знают, что батька возле Нечаевской, поэтому будут двигаться туда через Моховые Поляны. Отряд подвижный, кони сытые, в нем части регулярной кавалерии и казачьи сотни. У генерала Говоркова приказ – уничтожить Махно. Возле Нечаевской они будут завтра. Нужно предупредить батьку, успеть раньше их.

– Да как же я успею? – Пасечник всплеснул руками. – Ведь сами же говорите, что разведку Махно они поймали.

– Как хочешь, а передай, – жестко ответил его собеседник. – Иначе Махно плохо придется. Хоть сам езжай туда, а успей. А мне пора, надолго из отряда отлучиться не могу. И так уже под подозрением нахожусь. А к тебе заезжали казачки наши? Так ничего же не нашли и вернулись.

– Они двоих оставили, офицера одного и солдата. Поймали их тут ребята одни, – проговорил пасечник неуверенно. – Солдатик ушел, а их благородие у меня в сарае сидит, вас дожидается.

– Ты чего ж молчал? Они же его хватятся, вернутся! – Офицер вскочил на ноги. – Кто у тебя там – поручик? Ну так, допросить быстро да в овраге том и закопать.

Борис, услышав скрип двери, напрягся. Дыра под стенкой была еще мала для того, чтобы в нее мог пролезть здоровый мужчина. Борис бесшумно подскочил к двери сарая. Решил, что бросится на первого вошедшего, и пусть его убьют, но и он тоже уведет с собой на тот свет одного врага.

– Что ты копаешься, – понукал голос незнакомца.

– Да замок ржавый, заело, – кряхтел пасечник.

– Стой, – шикнул вдруг его сообщник. – Слушай, едет кто-то… конные, много. Вот и дождались, накаркали.

Борис услышал, как тот побежал, коротко заржала лошадь и тотчас замолкла обиженно, видно, получила кулаком по морде. Не раздумывая больше, он быстро-быстро заработал руками, отбрасывая землю, потом сунулся в дыру и чудом пролез. Вдалеке слышались выстрелы, крики и конский топот. Через некоторое время топот послышался рядом, а выстрелы прекратились. Опасаясь неприятных неожиданностей, Борис отполз за сарай и закопался в ту самую скирду соломы, где провели они с Саенко прошлую ночь.

– Открывай, старый черт, так твою и разэтак! – раздалось за забором, и калитка жалобно пискнула, повиснув на одной петле.

– Иду, батюшка, иду, родной! – залебезил пасечник.

В голосе его Борису слышался явный страх, почти ужас.

– Говори, кто у тебя сейчас был! – проревел голос. – Узнал меня небось?

– Узнал, батюшка атаман, – униженно бормотал пасечник, – кто у нас в округе батьку Чижа не знает?

– А раз узнал, – по голосу Борис понял, что батька Чиж спешился, – то вот и поговорим. Давно хотел с тобой побеседовать, да все руки не доходили. Знаю, что ты с махновцами в сговоре, но до поры до времени тебя не трогал. Мне с батькой Махно делить нечего, я с ним не ссорюсь. Говори, кто моих двенадцать человек у Ясенек порубил? – неожиданно взревел атаман.

– Батюшка! Отец родной! – взвизгнул пасечник. – Да я знать не знаю и ведать не ведаю…

– А вот я тебя сейчас вздерну вон на той осине, так сразу все ясно станет, – угрожающе проговорил батька Чиж. – Ну?!

– Не махновцы это, а, должно, был здесь разъезд от белых, – неуверенно пробормотал пасечник.

– Какие белые? – взревел Чиж. – Откуда здесь белым взяться?

– Отряд идет на Махно, – нехотя сообщил пасечник.

– Вот как? А ты им, значит, помогаешь? – процедил батька Чиж.

В это время раздался топот еще нескольких лошадей и нещадная ругань. Борис отважился высунуть голову из скирды. Двое конных вели в поводу лошадь, а всадник лежал поперек седла, не подавая признаков жизни.

– Ушел офицерик-то, батька Чиж! – запыхавшись, сообщил один. – Игнатия вот напоследок подстрелил. Кажись, помирает Игнатий.

Они осторожно подняли товарища и положили на землю.

– Кончился, – заметил один, – не довезли, значит.

– Ах ты, сволочь! – Тихий поначалу голос Чижа помаленьку набирал обороты. – Значит, офицерье покрываешь? Кончилось мое терпение, ребята, вздернем его да поедем, время дорого!

Пасечник взвыл что-то отчаянно и повалился в ноги Чижу.

– Отец родной, не погуби, не с ними я, вот тебе доказательство – в сарае ихний сидит, сам его спрашивай, что за отряд.

«Дожидайся», – злорадно подумал Борис, слыша, как замок сарая сбивают прикладами.

– Ну и где он? – послышались недоумевающие голоса.

– Уше-ел! – Вопль пасечника заглушили выстрелы.

Один, два… семь – всю обойму выпустил в пасечника разозленный Чиж. Заржали испуганно кони, и запахло дымом.

«Запалили, – понял Борис. – Нужно мне отсюда выбираться, а то сгорю вместе с соломой».

Бандиты крутились по двору на лошадях, кто-то хозяйственный растворил настежь дверь хлева – за что же скотине пропадать? Один подхватил на скаку пук соломы из скирды, чуть не наткнувшись на Бориса, запалил его и бросил на крышу.

Наконец конные уехали, топот утих, тогда Борис вылез из скирды, кашляя от дыма. Соломенная крыша хаты пылала вовсю, занимался сарай. Лошадей пасечника забрали бандиты – они впрягли их в телегу, на которую положили убитого Игнатия. Чертыхаясь, когда наступал босыми ногами на колкое, Борис побежал в сторону балки, где спрятали они с Саенко коней. Сзади шумел пожар. Не доходя до места, кто-то наскочил на Бориса в наступающей темноте.

– Саенко! Ты, что ли? – обрадованно крикнул Борис.

– Я, ваше благородие! Никак нельзя было раньше от этих дурней уйти. А как далеко зашли, я и дал деру, им уже лень возвращаться было.