Борис Акунин - Особые поручения: Пиковый валет Страница 24

Анисий молчал, утратив дар речи, и ужасно боялся шевельнуться — вдруг сейчас чудесный сон кончится, он протрет глаза и увидит свою убогую комнатенку, и мокрая Сонька хнычет, а за окном дождь со снегом, и пора бежать на службу бумажки разносить.

Как бы спохватившись, надворный советник виновато сказал:

— Ах да, я не назвал условий, покорнейше прошу извинить. Вы немедленно получите чин коллежского регистратора. Должность ваша будет называться длинно: «личный помощник чиновника для особых поручений при московском генерал-губеранторе». Жалованье — 50 рублей в месяц и какие-то там еще квартальные выплаты, точно не п-помню. Получите подъемные и казенную квартиру, ибо мне понадобится, чтоб вы жили неподалеку. Конечно, п-переезд вам может оказаться некстати, но обещаю, что квартира будет удобной и хорошо приспособленной для ваших семейных обстоятельств.

Это про Соньку, догадался Анисий и не ошибся.

— Поскольку я …м-м… возвращаюсь к холостяцкой жизни. — Шеф сделал неопределенный жест. — Масе велено найти новую прислугу: кухарку и г-горничную. Раз уж вы будете жить по соседству, они могут обслуживать и вас.

Только бы не разреветься, в панике подумал Тюльпанов, это будет полный и окончательный конфуз.

Фандорин развел руками:

— Ну, я не знаю, чем вас еще соблазнить. Хотите…

— Нет, ваше высокоблагородие! — очнувшись, завопил Анисий. — Я ничего больше не хочу! Мне и так более чем достаточно! Я молчал не в том смысле… — Он запнулся, не зная, как закончить.

— Отлично, — кивнул Эраст Петрович. — Стало быть, мы договорились. И первое задание вам будет такое: на всякий случай, ибо береженого Бог бережет… Последите-ка недельку-другую за газетами. И еще я распоряжусь, чтобы от полицеймейстера вам ежедневно присылали на просмотр «Полицейскую сводку городских происшествий». Обращайте внимание на все примечательное, необычное, подозрительное и докладывайте мне. А вдруг этот самый Момус еще нахальнее, чем нам п-представляется?

Денька через два после этой исторической беседы, ознаменовавшей решительный поворот в анисиевой жизни, Тюльпанов сидел за письменным столом в домашнем кабинете начальника, просматривал свои пометки в газетах и «Полицейской сводке», готовился к отчету. Был уже двенадцатый час, но Эраст Петрович еще не выходил из спальни. В последнее время он вообще что-то хандрил, был неразговорчив и интереса к тюльпановским находкам не проявлял. Молча выслушает, махнет рукой, скажет:

— Идите, Тюльпанов. На сегодня п-присутствие окончено.

Нынче к Анисию заглянул Маса — пошептаться.

— Сафсем прохо, — сказал. — Ноть не спит, дзень не кусяет, дзадзэн и рэнсю не дзерает.

— Чего не делает? — тоже шепотом спросил Анисий.

— «Рэнсю» — это… — Японец изобразил руками какие-то быстрые, рубленые движения и одним махом вскинул ногу выше плеча.

— А, японскую гимнастику, — сообразил Тюльпанов, вспомнив, что раньше по утрам, пока он читал в кабинете газеты, надворный советник и камердинер удалялись в гостиную, сдвигали столы и стулья, а после долго топали и грохотали, то и дело издавая резкие, клекочущие звуки.

— «Дзадзэн» — это вот, — объяснил далее Маса, плюхнулся на пол, подобрал под себя ноги, уставился на ножку стула и сделал бессмысленное лицо. — Поняр, Тюри-сан?

Когда Анисий отрицательно помотал головой, японец ничего больше объяснять не стал. Сказал озабоченно:

— Баба надо. С баба прохо, без баба есё худзе. Думаю, хоросий бордерь ходичь, с мадама говоричь.

Тюльпанову тоже казалось, что меланхолия Эраста Петровича связана с исчезновением из флигеля графини Адди, однако от столь радикальной меры, как обращение за помощью к хозяйке борделя, по его мнению, следовало воздержаться.

В разгар консилиума в кабинет вошел Фандорин. Был он в халате, с дымящейся сигарой в зубах. Масу послал за кофеем, у Анисия скучливо спросил:

— Ну что там у вас, Тюльпанов? Опять будете мне рекламу новых технических чудес з-зачитывать? Или, как вчера, про кражу бронзовой лиры с гробницы графа Хвостова?

Анисий стушевался, потому что и в самом деле отчеркнул в «Неделе» подозрительную рекламу, превозносившую достоинства «самоходного чудо-велосипеда» с каким-то мифическим «двигателем внутреннего сгорания».

— Отчего же, Эраст Петрович, — с достоинством возразил он, подыскивая что-нибудь повнушительней. — Вот в «Сводке» за вчерашнее число имеется любопытное сообщение. Докладывают, что по Москве ходят странные слухи о какой-то волшебной черной птице, которая слетела с небес к действительному статскому советнику Еропкину, вручила ему златое кольцо и говорила с ним человеческим голосом. При этом поминают Божьего человека, чудесного отрока, которого называют то Паисием, то Пафнутием. Тут приписка полицеймейстера: «Сообщить в Консисторию, дабы приходские священники разъяснили пастве вред суетных верований».

— К Еропкину? Черная п-птица? — удивился шеф. — К тому самому, к Самсону Харитоновичу? Странно. Очень странно. И что же, упорный слух?

— Да, тут написано, что все поминают Смоленский рынок.

— Еропкин — человек очень богатый и очень суеверный. — задумчиво произнес Эраст Петрович. — Я бы заподозрил здесь какую-нибудь аферу, но у Еропкина такая репутация, что никто из московских с ним связываться не осмелился бы. Это з-злодей и мерзавец, каких свет не видывал. Давно на него зуб точу, да жаль, Владимир Андреевич трогать не велел. Говорит, злодеев много, всех не пересажаешь, а этот щедро в городскую казну дает и на благотворительность. Так человеческим голосом птица с ним говорила? И золотое кольцо в клюве? Дайте-ка взглянуть.

Взял у Тюльпанова «Полицейскую сводку городских происшествий», стал читать отчеркнутое.

— Хм. «Во всех слухах поминается „блаженный отрок, лицом чист, златоволос и в рубахе белее снега“». Где это видано, чтобы юродивый был лицом чист в рубахе б-белее снега? И, смотрите-ка, тут еще написано: «Отнестись к сему слуху как к полной выдумке препятствует удивительное подробство деталей, обычно досужим вымыслам не свойственное». Вот что, Тюльпанов, возьмите-ка у Сверчинского пару-тройку филеров и установите негласное наблюдение за домом и выездом Еропкина. Причин не объясняйте, скажите — распоряжение его сиятельства. Валет не Валет, а какая-то хитроумная интрига здесь угадывается. Разберемся в этих святых чудесах.

Последнюю фразу надворный советник произнес на явно мажорной ноте. Известие о волшебной черной птице подействовало на Эраста Петровича чудодейственным образом. Он загасил сигару, бодро потянулся, а когда Маса внес поднос с кофейными принадлежностями, сказал:

— Ты кофей вон Тюльпанову подай. А мы с тобой что-то давненько на мечах не т-тренировались.

Японец весь просветлел, грохнул поднос на стол, так что черные брызги полетели, и опрометью кинулся вон из кабинета.

Пять минут спустя Анисий стоял у окна и, ежась, наблюдал, как во дворе, хищно переступая на чуть согнутых ногах, топчут снег две обнаженные фигуры в одних набедренных повязках. Надворный советник был строен и мускулист, Маса плотен, как бочонок, но без единой жиринки. Оба противоборца держали в руках по крепкой бамбуковой палке с круглой гардой на рукояти. Убить такой штуковиной, конечно, не убьешь, но покалечить очень даже можно.

Маса выставил вперед руки, устремив «меч» вверх, истошно завопил и скакнул вперед. Звонкий щелчок дерева о дерево, и противники опять закружили по снегу. Бр-р-р, — передернулся Анисий, отхлебнул горячего кофею.

Шеф ринулся на коротышку, и стук дубинок слился в сплошной треск, а мелькание затеялось такое, что у Тюльпанова зарябило в глазах.

Впрочем, схватка длилась недолго. Маса плюхнулся на зад, схватившись за макушку, а Фандорин стоял над ним, потирая ушибленное плечо.

— Эй, Тюльпанов! — весело крикнул он, обернувшись к флигелю. — Не хотите п-присоединиться? Я научу вас японскому фехтованию!

Нет уж, подумал Анисий, прячась за стору. Как-нибудь в другой раз.

— Не желаете? — Эраст Петрович зачерпнул пригоршню снега и с видимым наслаждением принялся втирать его в поджарый живот. — Тогда ступайте, займитесь заданием. Хватит бездельничать!

Каково, а? Как будто это Тюльпанов два дня кряду в халате просидел!

Его высокоблагородию г-ну Фандорину

26 февраля, 2-ой день наблюдения

Прошу извинения за почерк — пишу карандашом, а листок на спине агента Федорова. Доставит записку агент Сидорчук, а третьего, Лациса, я посадил дежурить в сани на случай внезапного отъезда объекта.

С объектом творится что-то непонятное.

В конторе не был ни вчера, ни сегодня. От повара известно, что со вчерашнего утра в доме живет блаженный отрок Паисий. Ест много шоколаду, говорит, что можно, что шоколад нескоромный. Нынче рано утром, еще затемно, объект куда-то ездил на санях в сопровождении Паисия и трех слуг. На Якиманке оторвался от нас и ушел в сторону Калужской заставы — очень уж у него тройка хороша. Где был, неизвестно. Вернулся в восьмом часу, с медной старой кастрюлей, которую нес сам, на вытянутых руках. Вес, похоже, был немалый. Объект выглядел взволнованным и даже испуганным. По сведениям, полученным от повара, завтракать не стал, а заперся у себя в спальне и долго чем-то звенел. В доме шепчутся про какой-то „аграмадный клад“, якобы найденный хозяином. И совсем несусветное: будто бы явилась Е. не то сама Пресвятая Дева, не то неопалимая купина с ним разговаривала.