Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак Страница 25

– Кто-то стрелял в меня возле стены, – закончила Магдалена. – Но вот что странно: я не слышала никаких выстрелов, только свист какой-то.

– Свист? Может, это арбалет был…

Отец ее задумчиво осмотрел ближайшие деревья. Возле одного из буков палач вдруг остановился и что-то выковырял пальцем из коры. И показал с хмурым видом свинцовую пулю.

– Свежая еще, – пробормотал он. – И калибр немалый. А ты точно уверена, что не слышала выстрела?

– Отец, я, может быть, и упрямая, но уж точно не глухая.

– Занятно. – Куизль повертел в мозолистых пальцах деформированную пулю. – Вообще-то есть одно ружье, только оно и приходит на ум. Но оно очень редко встречается. На войне я видел такое лишь однажды.

– Значит, это все-таки Непомук! – взволнованно перебил Симон. – Он же был солдатом и…

– Вздор! – Куизль пренебрежительно сплюнул. – Непомук в это время уже сидел в подвале, вы сами об этом сказали. Так что будь добр, не выдумывай. Эти святоши просто хотят найти козла отпущения, вот и всё! Если они сами к этому всему руку не приложили.

– И все-таки, – заметил Симон, – ваш друг Непомук что-то от нас скрывает. Он, по всей вероятности, проводил какие-то эксперименты с часовщиком Виргилиусом, пока тот не исчез.

Якоб задумчиво потер свой большой нос.

– Тогда мне, видно, следует поговорить с ним по душам.

– И как ты хочешь это сделать? – спросила Магдалена. – Думаешь, раз ты палач Шонгау, то можешь просто постучаться и попросить немного попытать заключенного и послушать, что он скажет? За Андекс отвечает судья из Вайльхайма, не забывай. Если добрый господин узнает, что ты распоряжаешься в его округе, то и ты сам скоро окажешься на дыбе.

– Я что-нибудь придумаю, – проворчал палач. – Я всегда что-нибудь придумывал. А теперь идемте уже к Михаэлю. – Он направился к калитке. – Дети проголодались, да и я тоже. Вот увидите, с полным животом и трубкой думается лучше всего.

Они вернулись на площадь, еще полную народа. Рабочие тем временем отгородили веревками пространство у южного крыла церкви, чтобы никто не мешал им работать. Паломники с беспокойством взирали на дырявую обугленную крышу; некоторые недовольно ворчали, так как вход в церковь тоже ненадолго загородили. Симон взглянул на группу недовольных богомольцев, собравшихся перед порталом.

– Я целую неделю из Аугсбурга сюда тащился! – ругался пожилой мужчина. – Целую неделю! А меня теперь даже в церковь не пускают. Срам, да и только!

– Молиться надо, чтобы монастырь хотя бы к празднику в былом великолепии засверкал, – добавил с тревогой в голосе богато одетый патриций. – Пока что-то не похоже. Нам что, причащаться среди камней и мешков с раствором? За что я вообще десятину плачу?

– А мы уже думаем, не возвратиться ли обратно в Гармиш, – отозвалась старушка дрожащим голосом. – Сначала лихорадка разразилась, а теперь еще и монстр где-то в монастыре бесчинствует.

– Монстр? – спросил старик возле нее, явно напуганный. – Что еще за монстр?

– Ну, говорят… – начала старуха.

Но она резко замолчала, так как из бокового портала церкви показалась процессия бенедиктинцев. Некоторые несли дымящие кадильницы и раскачивали их под громкие песнопения. Толпа опустилась на колени, и монахи с высоко поднятыми головами прошествовали мимо. Симон узнал среди них настоятеля, толстого келаря, наставника, а также носатого приора Иеремию. Прежде чем они вошли в главное здание монастыря, лекарь заметил, с каким отвращением косился на него приор. Затем святые отцы скрылись за дверью.

Симон задумчиво почесал лоб. Настоятель и приор, да и остальные члены совета, казалось, что-то от него скрывали. Но как узнать, что именно? Монастырь этот был как заколдованный, и лишь немногие избранные могли входить в него. Так как же ему попасть в обитель? Он тихо выругался.

Раздумья его были прерваны, когда вслед за остальными мимо них прошагал еще один монах, высокий и в надвинутом на лицо капюшоне. На мгновение Симону показалось, что он увидел собственного тестя в рясе бенедиктинца. Потом понял, что это всего лишь брат Мартин, столяр, который вчера застал его и Магдалену в мастерской рядом с трупом послушника.

Внезапно Симона осенила мысль.

Лишь немногие избранные…

Он невольно ухмыльнулся. Похоже, нашлась наконец возможность побольше разузнать о монахах и об их тайнах. Требовались, конечно, кое-какие приготовления, но потом уже ничто не могло помешать его задумке.

Правда, Симон сомневался, что тесть его будет в восторге от такой идеи.

После того как трое шонгауцев удалились, он еще долго провожал их исполненным ненависти взглядом.

Он подслушал их из укрытия и в конце концов смешался с толпой на площади. Взглянув из-под капюшона на высокого широкоплечего мужчину, он вдруг содрогнулся. Этот неотесанный гигант был не таким глупцом, каким казался. Он, по всей видимости, распознал оружие и вопросы задавал исключительно верные. За ним нужно будет последить. Он тихонько прошмыгнул обратно за калитку – точно земляная жаба, что выбралась ненадолго на поверхность, чтобы погреться на солнышке. И только в тенистом лесу долины почувствовал себя в безопасности. Но его по-прежнему терзало чувство страха, что все его планы могут провалиться.

Теперь дознавателей в монастыре стало трое! Если не принять мер, то скоро за ним половина Андекса будет охотиться. Эта девка уже дважды от него ускользнула. В третий раз ей это не удастся, уж он-то об этом позаботится! Просто в следующий раз нужно действовать более осмотрительно. Быть может, яд или бесшумный клинок в ночи, послание, которое заманит ее в ловушку… Возможностей масса.

В следующий раз нужно будет покрепче втолковать подручному, насколько это важно, чтобы девчонка исчезла. Просто парень был иногда слишком чувствительным. Но чувства, они как ядовитые испарения – окутывают тебя, а когда осознаешь всю опасность, становится уже поздно. Он и сам знал, на что способны чувства. Слишком часто они оставляли рану в душе, которая не могла уже затянуться.

Послышалась отдаленная и родная уже мелодия. Начала возвращаться прежняя уверенность. Ничто его не остановит, даже эта шайка из Шонгау.

Еще каких-то пять дней, и мечта его воплотится наконец в жизнь.

7

Вторник 15 июня 1666 года от Рождества Христова, пополудни, в Эрлинге

– Что я должен сделать? Ты с ума сошел?

Палач как раз раскуривал вторую трубку, но, когда Симон изложил ему свою просьбу, отшвырнул ее, словно комок грязи. Магдалена поспешила ее подобрать, пока дети не успели перехватить дымящуюся чашечку. В тесной комнате они разбили уже глиняный кувшин и рассыпали короб с пшеницей.

– Ну, по-моему, это единственная возможность побольше разузнать о монастыре и его обитателях, – ответил Симон нерешительно. – Кроме того, Магдалена права. Если вы хотите поговорить с Непомуком, то уж точно не в облике набожного палача.

– Да, лучше вшивым монахом, так? – Куизль сплюнул. – Забудь. Я и молиться-то толком не умею. Не говоря уже о том, чтобы изгибаться, как эти святоши.

– Так тебе и не придется, – заверила его Магдалена елейным голосом. – Немного смирения будет достаточно. Вот увидишь, из тебя получится замечательный монах.

Она вручила отцу тлеющую трубку и ободряюще улыбнулась, на что он ответил невнятным ворчанием.

– Да и что в этом такого? – продолжала Магдалена. – Симон представит тебя как странствующего францисканца, который поможет ему выхаживать больных. Настоятель сейчас любому рад, кто избавит его от лишних хлопот. А с тех пор как разразилась эта странная лихорадка и твоего Непомука усадили в подвал, паломничество и без того превратилось в череду больных да чахлых. Никто не будет заставлять тебя петь и молиться, тебе просто следует глядеть в оба.

– Чтобы палач, и монахом!.. – Куизль сказал это с таким презрением, что внуки его испуганно забрались на колени к матери. – И речи быть не может. На это даже слепой не поведется. Надо что-то другое придумать.

Симон взглянул на Магдалену и тихо вздохнул. Он знал, что Якоб воспротивится его задумке. Эта идея посетила лекаря, когда он увидел среди бенедиктинцев коренастого брата Мартина в рясе. Такая одежда была отличным прикрытием, чтобы выяснить побольше о монахах Андекса. Его самого в монастыре уже знали, но палач и так лучше подходил на эту роль. Ворчливый и неразговорчивый, он словно создан был для молчаливого ордена картезианцев. Поэтому Симон уже в полдень посвятил Магдалену в свой план. Потом они подождали, пока Михаэль Грец и его рыжий помощник уйдут из дому, чтобы спокойно поговорить с Куизлем.

Правда, о спокойствии речи идти не могло: малыши то и дело драли друг друга за волосы или пытались скинуть с полки еще один кувшин.

– Черт возьми, Магдалена! – вспылил Симон. – Сделай ты что-нибудь, чтобы дети успокоились, когда взрослым нужно поговорить.