Александр Арсаньев - Буря в Па-де-Кале Страница 25

– Это он и есть? – поинтересовался я.

– Так точно, – усмехнулся Дмитрий Петрович. – Отсыпается, после бессонной ночи…

– Так ведь и сейчас ночь, – пожал я плечами.

– Да ведь он и днем тоже отсутствовал, – отозвался Дмитрий Петрович.

– Он, верно, в карты играет? – спросил я, и в голове у меня родилась одна соблазнительная идея.

– Играет, – подтвердил мою догадку Дмитрий Петрович. – Да еще как! Сутки как в Петербурге, а долгов уже понаделал… Страсть! И у меня пытался занять, но я не из тех, кого проведешь! – гордо заявил Беликов.

– Это верно, – задумчиво отозвался я. – Вы, дорогой, распорядились бы насчет ужина! А мы бы тут пока познакомились… – Я присел на край оттоманки.

– Как скажете, – развел руками Дмитрий Петрович.

Филипп тут же открыл глаза.

– Кто вы такой? – спросил он и словно дикая кошка, молниеносным движением вскочил с дивана.

У меня была секунда, чтобы оценить его реакцию по достоинству.

– Яков Кольцов, – отозвался я.

– Глазам не верю, – грек снова присел на турецкий диван. – Так значит, он мне не врал. Чудеса да и только! Я с Беликовым-то по случаю встретился! А тут сам Кольцов…

Я показал ему несколько знаков, которые полностью убедили его в моей искренности. Грек, в свою очередь, назвал мне тайное слово.

– О! Александр прекрасно отзывался о вас, – с восторгом сообщил мне Филипп.

– Очень рад, – проговорил я в ответ.

– Ведь я специально приехал разыскивать вас, – усмехнулся грек. У него были белоснежные зубы, темно-карие глаза и угольно-черные брови. – До нас дошли сведения, что в вашем распоряжении находилось письмо к Веллингтону, которое могло изменить ход восстания. Мы надеялись, что вы, по старой дружбе, не откажетесь нам помочь! Однако в кофейне я случайно подслушал один разговор, из которого заключил, что письмо находится у одного из присутствующих, я выследил его, и когда он остался один в переулке, мне удалось его оглушить и… О! Чудо! Я нашел императорское письмо у этого человека за пазухой!

– Как выглядел этот человек? – осторожно осведомился я. – Вам известно его имя? Фамилия? Мне бы очень хотелось с ним повидаться и обсудить кое-что… По моим сведениям, этот человек замешан в убийстве женщины, причем очень знатного происхождения!

– В самом деле? Я бы рад вам помочь, но… Хотя… Наружностью он немного походил на меня, – ответил Филипп, немного подумав. – Вот только, какой-то он мрачный, что ли? А имени его я не знаю! Не обессудьте! Оставил я его у Певческого моста, на Мойке… Даже не знаю, жив ли он!

– Ну, на нет и суда нет! В карты сыграем? – осведомился я, не осмелившись просить его вернуть мне письмо. Он так радовался, что оно само, самым что ни на есть чудесным образом, угодило ему прямо в руки!

– Если в долг только, – щеки моего грека порозовели. Он и не догадывался о том, чем грозит ему «фараон»…

В Ордене я научился не только всякого рода кабаллистике, да выслеживанию воров и убийц. Кроме всего прочего я еще отлично наловчился подтасовывать карты, в интересах правого дела, конечно! Не ради выгоды!

Филипп напоминал мне скорее турка, нежели грека своей яркой восточной внешностью. Однако у меня зародилось подозрение, что он молдаванин, по тому как первые всполохи антиосманского восстания засверкали как раз в Молдавии.

Одевался Филипп броско, хотя и несколько старомодно, однако с претензиями на европейские изыски: из-под широкого выреза короткого, желтоватого жилета выглядывало жабо, крахмальный воротник белоснежной сорочки, достигавший ушей и тугой белый галстук. На ногах Филипп носил такие же желтоватые панталоны, белоснежные чулки и башмаки с ужасно безвкусными пряжками. На спинке стула висел, судя по всему, принадлежащий ему гладкий фрак со стоячим загнутым воротником, остроугольными наполеоновскими отворотами и двумя рядами металлических пуговиц. Здесь же лежали белые перчатки, шпага и высокая черная двуугольная шляпа с невообразимым плюмажем.

– Как вам будет угодно, – улыбнулся я одной из своих самых любезных улыбок. Внешне я старался хранить ледяное спокойствие: лишь бы только Филипп не заподозрил неладное. Годы служения Ордену научили меня целому арсеналу всевозможных уловок. – В долг так в долг. Деньги для меня ничего не значат.

– Яков Андреевич, у вас ведь должно быть ко мне какое-то дело, – вдруг насторожился Филипп. – Иначе зачем вы дали себе труд наведать меня! Или у вас какое-то поручение к Александру Ипсиланти… Я надеюсь, вы не имеете ничего против того, что письмо у меня!

– Нет, все мы братья и должны помогать друг другу, – я старался усыпить его бдительность. Наивность юного грека и его страсть к игре были мне только на руку. – А что касается вашего первого вопроса, – пустился я в пространные объяснения, – то мне бы хотелось услышать балканские новости, если так можно выразиться, из первых уст!

– Да какие там новости! – воскликнул Филипп, его черные глаза заблистали праведным гневом. – Мы терпим одно поражение за другим! Нам нужна помощь царя Александра, а он не шевелится! Но ведь ваш Император сам заварил эту кашу!

Я почувствовал легкий укол совести при этих словах. Мне вспомнилось, что Александр Ипсиланти сам служил в русской армии, участвовал в сражениях с Наполеоном Бонапартом и дослужился до звания генерал-майора в наших войсках.

В этот момент появился Дмитрий Петрович в сопровождении лакея и миловидной жены, которую он представил Аглаей. Лакей расставил фарфоровые чашки на чайном столике и разлил по ним ароматный, крепко заваренный чай. Филипп впился черными глазами в хорошенькую хозяйку дома с белокурыми локонами, а я попросил у хозяина дома нераспечатанную колоду игральных карт.

– Яков Андреевич! – Беликов искренне удивился, однако спорить со мной не стал и в точности выполнил данное мной распоряжение.

Филипп банковал, я понтировал, позволив ему выиграть у меня несколько робберов. Грек находился в лихорадочном возбуждении, глаза его сверкали, как у больного, а легкая влюбленность Филиппа в Аглаю Платоновну была мне только на руку, потому как он во все глаза смотрел на нее, вместо того, чтобы следить за ломберным столом. Дмитрий Петрович же погрузился на оттоманке в изучение прессы.

Наконец, Филипп поставил весь свой выигрыш на пе валетом, что означало удвоенную ставку, и… проиграл. Его лицо сделалось серее петербургского неба в пасмурную погоду.

– Яков Андреевич, позвольте мне отыграться, – простонал он. – Я умоляю вас! У меня ничего не осталось…

– Позвольте ему, – елейным голоском упрашивала меня Аглая Платоновна.

– Ну что же… – смилостивился я. – Играйте в долг!

Мы снова вернулись к ломберному столу, и грек в очередной раз проиграл мне на зеленом сукне крупную сумму золотом.

– Что же мне делать?! – Филипп схватился за голову. Он напрочь потерял всякое самообладание.

– У вас остался последний шанс, – проговорил я зловеще.

Все взоры присутствующих в тот же миг устремились на меня.

– Какой же? – пролепетала Аглая Платоновна.

– Как известно, долгов я никому не прощаю, – проговорил я сурово, – так что…

– И куда только подевалась ваша любезность, Яков Андреевич? – горько усмехнулся Филипп, догадываясь в чем дело. – Провели меня, как мальчишку! И как я только мог попасться на удочку!

– К чему вы клоните? – не понял Беликов.

– К тому, что я с удовольствием сыграю с господином Филиппом еще один роббер, если он поставит на кон письмо…

– Ах, вот оно что, – пробормотал Дмитрий Петрович, снова механически сползая на свою оттоманку.

– Какое еще письмо? – Аглая Платоновна совсем ничего не понимала.

– Известно какое, – ответил я.

– Ваша взяла, – дрогнувшим голосом проговорил Филипп. В этот раз он, как и следовало ожидать, проиграл.

– Письмо! – потребовал я. – И я прощаю вам все денежные долги!

Я видел, что Филипп находится на грани самоубийства. Он был мне глубоко симпатичен, но поделать я ничего не мог. Политика – дама жестокая! К тому же сейчас интересы ордена «Золотого скипетра» совпадали с российскими государственными интересами. Ни тем, ни другим пренебречь я не мог даже при огромном своем желании!

Филипп достал письмо из своего погребца. Он протянул мне знакомый конверт с императорской печатью.

– Берите и убирайтесь, – процедил грек сквозь зубы, – и никогда не попадайтесь мне на глаза! Вот значит, чего стоят ваши рассуждения об общечеловеческом братстве!

Я спрятал письмо за пазуху и заметил, как Филипп потянулся за шпагой на стуле.

– Не делайте глупостей! – велел я ему, направив на него дуло своего пистолета.

– Если бы я только мог пронзить вас насквозь, – проговорил Филипп с огромной ненавистью. – Вы, как никто другой, заслуживаете этого, Кольцов! Вы обвели меня вокруг пальца!

– Не вам меня судить, дорогой Филипп, – отозвался я. – Мы оба с вами отстаиваем личные интересы! К тому же я бы на вашем месте сразу поспешил с такой добычей в руках на родину, – я кивнул на письмо, – а не стал бы проматывать в Пальмире северной средства свои и общественные, – я намекал на организацию «Филики Этерия», созданную Ипсиланти.