А. Веста - Алмазная скрижаль Страница 25

   Страдания Земного организма – нераскаянный «грех» нашей цивилизации. Но покаяться, буквально «похаять себя» мало, необходима соразмерная отработка за содеянное зло, выравнивание духовных деформаций, заживление физических ран Земли.

   Предпоследнее испытание Иванушки – поиск утерянной драгоценности; «кольца»-перстенька. «Коло» – тоже буква Златой Цепи. Коло Кол – спираль спиралей. Уже одно это слово свидетельствует о широчайшем распространении Златой Цепи несколько тысячелетий назад, во время становления лексического строя русского языка. Действительно, колокол дает объемный, многомерный звук уникального диапазона. Колокольный звон способен остановить эпидемию и даже обратить в бегство вражескую армию.

   Коло – народное название полярной звезды. Около этой почти неподвижной сияющей оси ходят созвездия северного неба. Коло – имя древнерусского божества. Это русский Хронос, Хорс или Срок, если читать в другую сторону. Его символ – колесо.

   Кончается чудесная искрометная сказка свадьбой Иванушки и Царь-Девицы.

   Взойдет ли Россия – Солнечная Дева – к своему сияющему венцу, зависит от нас, носителей древней и Великой культуры, от восстановления необоримо могучей Златой Цепи единой Традиции…

   Зал разворошенно шумел. Стоя аплодировала высокая седая женщина. Несколько репортеров, возбужденно жестикулируя, уже пробирались к усталому, но решительному лектору.

   Сальный человечек с микрофоном шаманил вокруг Лики, бесцеремонно тыкал в нее кинокамерой:

   – Пару слов для нашей Ассоциации «Культура без границ», телеведущий Семен Жаворонков. Прошу пояснить, о каком арийстве здесь шла речь. Кого вы намереваетесь «назначить» арийцами или, как туземцы в шалаше, извлекаете себе «звездных предков» из ниоткуда?

   – Почему же из ниоткуда? Вопрос об арийстве, истинном и мнимом, – тема отдельной лекции. Но достаточно вспомнить хотя бы о Сунгирском захоронении под Владимиром. Сорок тысяч лет назад на этой земле жили арийские племена. Стройные, рослые, красивые и очень талантливые люди. В захоронении найдены тончайший бисер, изящные украшения, уникальные изделия из бивня мамонта… Именно здесь, на границе ледников, тысячелетиями оттачивались воля к жизни, интеллект и созидательные стремления светловолосых и голубоглазых северных людей. И как всегда, когда дело касается арийского наследия, вступают в силу неумолимые законы; Сунгирское захоронение уже несколько десятков лет законсервировано, и никаких научных отчетов о нем нет, на месте раскопок раскинулись частные дачные владения.  

   – Скажите, а какой алфавит считается самым древним? – Лику окружили студенты сопредельных кафедр.

   – На сегодняшний день древнейшим считается финикийский алфавит, но он произошел от древнеегипетского…

   – Письменность придумали жрецы?

   – Письменность нельзя придумать. Египтяне унаследовали свой иероглифический строй от еще более древнего народа…

   – От атлантов?

   – Возможно… В происхождении письменности кроется тайна возникновения всей нашей цивилизации… Все алфавиты Земли поразительно сходны. Порядок букв в них и их числовое значение иногда совпадают настолько, что просто диву даешься.

   – Значит, народы заимствовали друг у друга письменный строй?

   – Возможно, но сколь совершенен должен быть самый первый алфавит, чтобы его хватило на тысячелетия… И вот тут нас поджидает настоящее открытие: самый первый алфавит был русским! Судите сам: древнейшие египетские иероглифы свободно читаются через русские слова: «А» – рисунок орла – «арла», «П» – квадрат поля, «Р» – рот, «У» – завиток уха или улитка, «В» – веревка, «вервь», «К» – чаша, «кап».

   – Но ведь «кап» – это по-английски…

   – На Руси чаши вырезали из березовых наростов. Эти наросты до сих пор зовут капами… Язык такого уровня, как русский, просто обязан иметь многотысячелетнюю письменность. И все эти праздники «тысячелетия славянской культуры» – злая насмешка…

   Предвидя скандал, Вадим решительно увел Лику из аудитории, не обращая внимания на недовольство оставшихся без добычи ученых мужей и ехидных журналистов, сомкнувших ряды и единым фронтом двинувшихся на Лику. Орава с микрофонами попыталась преследовать их, но Вадим, сдернув с вешалки Ликин полушубок, помог ей одеться и невежливым жестом простился с прессой.

   В скверике перед институтом они немного отдышались.

   – Ух, крепко! Как стакан спирту хватил, простите за сравнение… Лика, это было великолепно! Кстати, я был уверен, что «арийцев» выдумали фашисты, чтобы выказать свое расовое превосходство.

   – Нет, это не так. Термин «арийцы» был введен в научную литературу лет двести назад. Примечательно, что термин этот – языковой, лингвистический. Первоначально он обозначал высокоразвитый народ-прародитель белой расы. «Арья» – по-санскритски «благородный». Язык индо-ариев – основа всех европейских языков, а также хинди и зенд…

   – Эх, опять чуть не забыл! – сказал Вадим, достав из-за пазухи тюльпаны. – А это самым отважным лекторам от самых благодарных слушателей.

   – Спасибо… Какие красивые! – Гликерия спрятала лицо в цветы. – А знаете, Вадим Андреевич, Алексей вчера уехал.

   Не скрывая облегчения, она рассказала Вадиму о брате. Алексей уехал на Алтай. Дальние родственники давно зазывали искалеченного войной парня. Они держали пасеку, и Алексей собирался всерьез заняться пчеловодством.

   Она раскрыла ладонь. В теплой глубине ее перекатывалась светлая блестящая пуля.

   – Алеша отлил ее перед отъездом.

   – Ого, серебряная, пригодится для какого-нибудь оборотня-вурдалака…

   Вадим подбросил на ладони крохотный, но увесистый кусочек металла. Вспомнилось изломанное лицо Алексея. «Все же русский человек и в пороке недоступен укору и высок!»

   Вадим Андреевич шел рядом с Ликой, улыбаясь своим мыслям. Он думал о лете, о Севере. Там он постоянно будет рядом с ней… Не важно, следователем, попутчиком, охранником, проводником, как Дерсу Узала… Ради этого стоило ждать лета, погоняя нагайкой дни и ночи, оставшиеся до отъезда.

   Но «далеко кулику до Петрова дня». В гулком, темном подъезде она остановилась для прощания. В последнюю прощальную секунду он все же не сладил с собою, пошел на приступ, резко, рывком притянул ее к себе и задохнулся ароматом расцветающей женственности. Ее глаза, особенно яркие в сумерках, взглянули на него без гнева, но с пронзительной печалью. Он беспомощно развел руками, бормоча: «Прости, Лика». В мрачной тишине подъезда замер перестук ее каблучков и лязгнул засов.

   …Поздним вечером, едва распахнув дверь квартиры, Вадим ощутил чье-то тайное присутствие. Кто-то замер навстречу его шагам, затаил дыханье. Он достал из-под мышки свой табельный ПМ, выданный для постоянного ношения, щелкнул предохранителем и распластался спиной у дверного проема. «Эй, кто тут есть, выходи, через пятнадцать секунд стреляю…» В подтверждение своих слов он передернул затвор. Резкий звук боевого железа успокоил и взбодрил его.

   Глава 6    Остров Спас

   Я бежал в простор лугов

   Из-под мертвенного свода.

    Скрежет железа и надсадный вой тепловозного гудка замерли вдали, в желтом тумане у самого горизонта. Оглушенный тишью, он долго стоял на насыпи, вглядываясь в блеклое, словно застиранное до сквозящей прозрачности северное небо. Такое бывает только здесь, на высоких широтах, близких к полюсу. Невдалеке рдел на закатном солнышке лес. Перещелкивалась, пробуя голоса, пернатая живность. Здесь, к северо-востоку от Архангельска, весна лишь напоминала о себе.

   Человек спрыгнул в ржавый снег рядом с насыпью, сбросил рюкзак и блаженно подставил лицо заходящему солнцу. Сбежавшиеся к глазам морщины и туго обтянутые сухой кожей скулы выдавали тяжесть и долготу его скитаний. Это был еще молодой человек диковинного для здешних мест облика: из-под огромного вещевого мешка выглядывала черная шапочка скуфья. Поверх длиннополой рясы болтался грубый рыбацкий свитер, который он сразу прикрыл рыжим от старости армейским бушлатом. Завершали его одеяние ватные брюки, заправленные в голенастые кирзовые сапоги. Темные брови, сурово сведенные к прямому переносью, опущенный долу взгляд и бледность глубоко запавших щек придавали его облику сугубую монашью праведность. Остроносый, неуклюжий, со стороны он походил на грустную птицу журавлиной породы, красота коей заметна только в полете.

   Основательно осмотревшись, путник зашагал вдоль разбитого проселка, оскальзываясь на комьях мерзлой глины, увязая выше щиколоток в глубоко выбитых колесных колеях. В руках его объявился посошок из оструганного елового комля. Путь его лежал через поля, укрытые осевшим снегом.