Валерио Манфреди - Оракул мертвых Страница 25

Мишель убрал «Одиссею» в шкаф и поставил чашки в раковину, включил воду.

— Если нам предстоит вернуться туда, — проговорил он, — и если ты хочешь снова увидеть Павлоса Караманлиса, возможно, я должен рассказать тебе, что произошло со мной в ту ночь… Если ты не слишком устал.

— Нет, — ответил Норман. — Я выпил кофе. У нас много времени. И мне тоже есть что рассказать тебе.

Мирей, устроившись поудобнее на сиденье своего автомобиля, не отрываясь смотрела на освещенное окно Мишеля и иногда угадывала за стеклом очертания фигуры, порывистые, нервные жесты. Ей показалось, что он вдруг закрыл лицо руками и сгорбился, словно его охватила боль или горькое воспоминание.

Молодой человек в куртке со множеством застежек, надетой на голое тело, подошел к ее машине и постучал костяшками пальцев в окно:

— Эй, красотка, не подвезешь?

— Отвали, — ответила Мирей, поворачивая ключ в замке зажигания.

Включив скорость, она до упора вжала в пол педаль газа. Автомобиль помчался через беспечно дремлющий город, а потом — сквозь теплые, душистые поля, к горизонту, скрытому тучами и исчерченному вспышками молний.

Норман и Мишель еще долго говорили и долго сидели молча, глядя перед собой невидящим взглядом, ведь только в таком странном летаргическом состоянии могли пробудиться их сокровенные мысли. И когда Мишель произнес последнее слово, а потом встал, намереваясь уйти, Норман жестом остановил его:

— Мишель.

— Мы устали. Нам нужно ложиться спать.

— Что это за ваза? Что означают изображенные на ней фигуры?

— Это темное лицо «Одиссеи», неведомое путешествие, которое все мы должны предпринять: дорога сначала идет вверх, сквозь мечту и приключения, к пылающему горизонту, а потом неизбежно опускается вниз, к туманным землям и ледяному одиночеству, к берегам последнего Океана, с темной водой, где не бывает волн.

Норман поднял воротник пиджака, словно холодный ветер внезапно дохнул ему в затылок.

— Это всего лишь сосуд, Мишель, — сказал он, — великолепный микенский сосуд из чеканного золота. И мы его найдем.

9

Парфенион, Аркадия

15 июля, 21.30

Агент полиции на пенсии Петрос Руссос, крутя педали, двигался по сельской дороге, лежавшей слегка под уклон, ведущей в деревню, и фонарь его велосипеда хорошо освещал пыльную обочину шоссе. Справа и слева протянулась старая оливковая роща. Вековые деревья с узловатыми, искривленными стволами и великолепными кронами блестели под лучами полной луны. Вдруг перед ним остановился заяц, ослепленный светом фонаря, а потом убежал прочь, с сухим шорохом исчезнув в лабиринте теней, оплетавших землю.

Он миновал источник, чьи чистейшие струи били из небольшого грота, поросшего мхом, и перекрестился перед часовенкой с изображением Пресвятой Девы. На поле овса тысячи светлячков мерцали, словно звезды, будто кусок неба затерялся там, между изгородей.

Именно об этом он всегда мечтал — уйти на пенсию и вернуться в свою деревню, в Аркадию, подальше от городской сумятицы, от шума, от серого, удушливого воздуха, снова дышать ароматом цветов лимона, кедра и дикого розмарина, есть простую пищу пастухов и крестьян, обрабатывать землю и пасти животных, как завещали ему его предки, давно уже умершие.

И забыть о той грязной работе, которой ему долгие годы приходилось заниматься. Однако ведь нужно как-то зарабатывать на жизнь, и для этого приходится выполнять определенную работу, а когда рождаешься в деревне, бедняком, особо не из чего выбирать, если не хочешь сдохнуть с голоду. Но, слава Богу, все это уже в прошлом. Он всего полгода назад вернулся в родные места, а ему уже казалось, что он никогда отсюда не уезжал, разве что многих друзей детства и юности больше не осталось в деревне. Кое-кто эмигрировал в Америку, кое-кто умер, Да упокоятся с миром их души, кто-то переехал. Но к счастью, некоторые остались, например Янис Котас. Они вместе пасли стада хозяина, пока не настало время для службы в армии. Ее они тоже прошли вместе, в Александруполисе, на границе с Турцией. Как приятно было встретиться снова и искать под морщинами и седыми волосами юношу, с которым он простился много лет назад, и вспоминать старые времена. Это уже вошло у них в привычку — вечером по четвергам сходиться на партию в карты и бутылку рецины.

Он позвонил в звонок, пересекая шоссе, и поехал дальше, дорога теперь шла в гору, все ближе к деревне: несколько домов, освещенных парой фонарей, и церквушка Святого Димитрия высоко на холме. Янис Котас работал ночным сторожем на единственном в округе промышленном предприятии — маленькой фабрике по производству льда, снабжавшей все дома, куда не провели электричество. Он прислонил велосипед к стене фабрики и еще раз посигналил, давая знать о своем приезде. Потом заглянул в окно будки: свет горел, но Яниса там не оказалось. Вероятно, он отправился делать обход по территории. Дверь оказалось открытой. Петрос вошел.

— Янис? Янис, это я, Петрос. Ты положил бутылку на холод? Смотри, сегодня вечером я возьму реванш.

Ответа не последовало. Он зашел в будку и еще раз громко позвал, перекрикивая грохот компрессоров, посмотрел там и сям, но никого не увидел.

— Янис, ты в уборной?

Свет внезапно погас, но компрессоры продолжали работать.

— Янис, что за шутки? Ты решил меня напугать? Давай включи свет, не валяй дурака.

Компрессоры тоже остановились, здание погрузилось в тишину. Стал слышен звук мотора какой-то машины, проезжавшей по шоссе, там, вдалеке. Нет, не Янис устроил эту шутку: Янис никогда бы не отключил компрессоры. Петрос отступил к стене, обезопасив себя со спины, и взял с полки крюк для льда.

«Ну, теперь выходи, разбойник, — сказал он про себя, — я отобью у тебя охоту шутить».

— Петрос! Петрос Руссос! — гулко прозвучал голос под металлическими стропилами крыши, словно гром небесный.

«Ну вот, — подумал Руссос, — посмотрим, кто ты такой».

И он стал перебирать в голове многочисленные эпизоды своей полицейской жизни, когда наживал себе смертельных врагов, арестовывая, избивая, мучая. Должно быть, это кто-нибудь из них, затаивший зло, терпеливо выжидавший. Больше некому.

— Кто ты? — закричал он. — Чего ты хочешь?

— Куда ты дел девушку, Руссос? Элени Калудис, куда ты дел ее?

Так вот оно что. Ужасная шутка, подумал он, дела давно минувшие, ведь уже десять лет прошло, — и именно сейчас, когда он вернулся домой, чтобы наслаждаться мирной жизнью на пенсии.

Руссос прижался к стене и с силой сжал в руке крюк. Он понимал, что, возможно, ему осталось жить всего несколько минут. Голос снова гулко зазвучал, жесткий и холодный, и эхо многократно отразило его от бетонных стен:

— Не ты ли был перевозчиком смерти, Руссос?!

— Кто ты? — спросил он снова. — Брат? Отец? Я тоже отец… Я могу тебе объяснить… — Голос его срывался: в горле пересохло, пот покрывал лицо.

— Я тот, кто пришел свести счеты, Руссос!

Голос теперь доносился из другого места, но больше не было слышно никаких звуков.

— Тогда объявись, я жду тебя. Я могу и тебя отправить в ад!

Он осторожно двинулся туда, откуда звучал голос, размахивая крюком, но внезапно совсем рядом раздался сухой треск, и он замер. В этот момент повсюду включился свет, ослепляя его. Сверху упал блок льда, рассыпавшись на тысячу осколков, блестевших на полу, словно алмазы. Потом он услышал еще один сухой металлический щелчок, а после — грохот: груда льда неслась на него, сметая все на своем пути. Он обернулся, напрасно попытавшись спрятаться за колонной, но блок ударил в него, отбросив его на стену и раздробив ему ноги. В последнем проблеске сознания он услышал, как ритмично запыхтели компрессоры, снова приходя в движение, увидел, как в свете прожекторов на него надвигается тень, и понял — для него настал судный день.

Янис Котас отлучился в деревню купить в таверне пару бутылок, чтобы не оказаться с пустыми руками, когда придет его друг Петрос. Теперь он быстрым шагом возвращался на фабрику. На самом деле он был почти уверен, что у него есть еще полдюжины бутылок, но ящик оказался пустым: должно быть, рабочие так подшутили над ним, такие-то дети. Отныне он будет запирать вино на ключ. Он увидел у стены будки велосипед друга и позвал:

— Эй, Петрос, ты где? Ты уже давно приехал? Я иду из таверны, а то вино закончилось…

Он достал ключи, намереваясь отпереть дверь, но увидел — она уже открыта. В душу ему закралось подозрение. Он был совершенно уверен, что запер ее перед уходом. Кто мог открыть ее? Быть может, замок взломали? Но где Петрос? Он снова позвал, но ответа не получил.

Тогда Котас подошел к столу, достал из ящика пистолет, передернул затвор и двинулся к помещению, где находились компрессоры. Он открыл дверь, и яркий свет ослепил его — все лампы были включены и освещали катастрофу: разбросанные повсюду блоки льда, перевернутые шкафы, сосуды с аммиаком, валявшиеся там и сям на полу. Пятно крови в углу полоской тянулось к одному из ящиков для замораживания. Стена ящика тоже была испачкана кровью. Он приподнял крышку и заглянул внутрь, после чего у него затряслись колени и по всему телу пробежал озноб. Пистолет вывалился у него из руки, крышка ящика тоже упала и с грохотом захлопнулась. Он попятился, пошатываясь, с выпученными глазами, словно только что увидел демона.