Елена Арсеньева - Компромат на кардинала Страница 26

Когда наставница в таком состоянии, ее лучше не трогать – это Сергей знал по опыту. И он тоже начал торопливо стаскивать тесноватый фрак, думая, что сто долларов – это как раз та сумма, которая ему нужна на новые ботинки для стандарта.

Хотя нет, ничего не выйдет. Заплатили-то ведь им с Майей вместе, не ему одному!

Глава 19

ВЕЕР-АЛЕМАНА

Припоминаю свои размышления: какую, дескать, радость могло бы доставить пребывание в античном Риме, если б на его месте не возник Рим поповский! Я был несправедлив. Рим – город великой церковной жизни. Лица священников и монахов напоминают ожившие скульптурные портреты, профили флорентийских фресок. А пение детей? А нежные сестры монастыря Санта-Кроче деи Луккези в их белых и голубых одеяниях? А поздние богослужения в темных церквах, в той же Сант-Аньезе на Пьяцца Навона? А круглая церковь Сан-Теодоро, где по обе стороны двери стоят двое кающихся с зажженными свечами в руках? А все эти величавые, ошеломляющие душу картины, статуи, фрески, кои были созданы именно в Риме католическом, исполненном любви и веры Христовой?! Микеланджело, Рафаэль, о боже мой, а «Святая ночь» Корреджо?!

Трижды прав Сальваторе Андреевич, а я-то смеялся над его внезапным преображением. Господи, прости меня, я каюсь, я заблуждался. Но я – человек другого мира, другой веры, а вот почему заблуждается Антонелла относительно отца Филиппо – это мне странно. Видимо, оттого, что ревнует Серджио, который любит этого необыкновенного человека, будто родного отца. К тому же она никогда не видела отца Филиппо вблизи, не при исполнении величавых обязанностей, возвышающих его над прочими людьми и внушающих, что этот человек воистину близок к богу. Антонелле как женщине не дано участвовать в приватной беседе с ним, внимать его суждениям, таким простым, доходчивым и человечным:

– Итальянец обожает бога теми же струнами своего сердца, которыми он боготворит свою возлюбленную. Однако в этой любви заключена немалая доля страха. Бог для нас – это и отец, и судия, и первопричина всего – не только окружающего мира, но и всех наших чувств.

– Любовь – от бога… – пробормотал Серджио, который, словно курица – про просо, может думать и говорить только об Антонелле.

Отец Филиппо взглянул на меня искоса:

– Здесь молодежь до 30 лет живет исключительно чувствами. Для них любовные горести – это корь души, которой надо переболеть чем раньше, чем лучше. Я же говорю, – он наставительно воздел палец, – о высшем проявлении любви!

Тут я решил показать свою образованность и поведал о восхищении, кое вызвало у меня созерцание скульптурной группы Бернини «Экстаз Святой Терезы», виденной в церкви Санта-Мария делла Виктория. Святая изображена в экстазе божественной – и в то же время такой естественной – любви, этот прелестный юный ангел со стрелой в руке как будто хочет обнажить ей грудь, чтобы пронзить сердце, а как он смотрит на измученную любовью женщину!

– Какое божественное искусство! – пылко воскликнул я. – Какое сладострастие!

Отец Филиппо слегка качнул головой, и в чертах его появилась печаль.

– Какая жалость, – сказал он негромко, – что эти статуи легко могут вызвать мысль о мирской любви!

Я заметно смутился тем, что позабыл, с кем общаюсь. Отец Филиппо мгновенно почувствовал мою неловкость. До сей поры мы стояли; теперь же он предложил нам сесть, сам опустился в pоltrona35, и тон беседы мгновенно переменился: она сделалась приятной, светской, дружеской. Не могу вообразить себя в такой беседе с нашим отцом Алексием! Уж его-то щекастое лицо, обрамленное окладистой, ухоженной бородой, нисколько не напоминает лик подвижника и аскета. Сразу скажешь, что отец Алексий более всего ценит чревоугодие и попущает всем своим мирским слабостям с великой охотою. Заботы паствы волнуют его чрезвычайно мало, вот пожертвования на благо прихода – дело совсем другое! А послушаешь его, так и вовсе уши вянут. Косноязычные пересказы слова божия, под коими наш приходский «падре» пытается скрыть неразвитость мыслительную и убогость духовную!

Отец Филиппо отнесся ко мне с истинно отеческим интересом и радушием – конечно, прежде всего потому, что меня привел и рекомендовал Серджио. И заговорил именно о том, что волновало меня более всего: о живописи.

– Я наслышан хвалебных отзывов о ваших этюдах, – сказал он, делая мягкий жест в сторону Серджио и показывая, что эти отзывы принадлежат именно ему. – Сын мой говорил, что вам удается передать сходство лиц с необыкновенной, поразительной точностью. Это замечательно. Знаете ли вы, что когда в XV веке хотели похвалить художника, его называли «обезьяной природы»: художники мечтали быть только верным зеркалом, копиистами. А вы считаете ли себя «обезьяной природы»?

– Да, конечно, первым достоинством молодого художника является умение точно копировать то, что он видит, будь то голова молодой девушки или рука скелета, – неуверенно проговорил я. – Овладев этой способностью, можно в конце концов точно воссоздать и то, что создало воображение художника, если, конечно, душа подскажет ему удачный сюжет.

– А ваша душа что подсказывает вам? – поинтересовался отец Филиппо.

Я замялся. Рассказывал ли ему Серджио о моих намерениях? Во время наших с ним чрезмерно длинных бесед, во время совместных прогулок по Риму, когда мы взахлеб делились своими честолюбивыми планами, я говорил о желании изобразить древнейшую пору Рима, причем на фоне величавых античных сооружений должны быть запечатлены величайшие из людей, прославившие сей город, от Энея и Рема до Юлия Цезаря и Марка Аврелия. Но мне показалось не вполне уместно прославление языческих героев в этом храме католического благочестия, в присутствии почтенного прелата, и я пробормотал что-то вроде:

– Мне бы хотелось изобразить собрание людей мудрых и многоопытных, причем это будут не вымышленные, а действительно существовавшие мужи, однако жившие в самые разные эпохи.

– Понимаю, – серьезно взглянул на меня Филиппо, и видно было, что он действительно понял мой замысел. – Некогда один богатый старик по имени Джованни Франческо Лодовико заказал Корреджо картину, изображающую Santissimа Madonna36 со Спасителем на руках. Он захотел, чтобы вокруг трона Марии стояли все три его, святых покровителя: святой Иоанн Креститель, святой Франциск и святой Людовик, король Франции. Меня всегда разбирало любопытство: о чем могут разговаривать эти лица, которых в действительной жизни разделяло столько веков? То есть вам, когда вы станете обдумывать свое будущее полотно, надобно подумать об идее, которая объединит все ваши персонажи, чтобы сразу было видно: эти люди, жившие в разные эпохи, не по случайной воле собраны на картине, а неким вышним произволением, давшим знак художнику. Что вы так смотрите на меня, сын мой? – Отец Филиппо слегка усмехнулся. – Я что-то сказал не так?

Я только и мог, что покачать головой, пораженный тем, как этот человек, знакомый мне какой-нибудь час, столь точно угадал мои мысли. Но странная немота сковала меня, я стеснялся выразить свое восхищение и только нервически кивал.

– Наверное, это будет напоминать колоду для игры в тарокк, – пришел мне на помощь Серджио, решив шуткою снять опутавшую меня застенчивость. – Не так ли, отец мой?

– А кто исполнит роль папессы Иоанны? – лукаво пробормотал отец Филиппо. – Какая-нибудь Фрина?

Имя знаменитой римской куртизанки, с которой, по преданию, была изваяна Фидием Венера, я знал – и несколько оторопел от этой шутки, сразу вспомнив скоромные рассказы англичанина возле собора Нотр-Дам. Но не смог удержаться – спросил, что это за карты такие?

Мне было рассказано, что для игры в тарокк нужна особенная колода из 52 карт, причем каждая величиной с три обычные карты. В них имеются четыре масти: bastone, danari, spade, coppe – с изображением жезлов, монет, шпаг и кубков. Говорят, эти карты придуманы Микеланджело, а оттого масти их отличаются от тех, что исходят из Франции: coeur, carreau, trefle, pique – черви, бубны, трефи и пики, или из Германии: Herzen, Grьn, Eicheln, Schellen – сердца, зелень, желуди и бубенчики. Но особенно замечательны карты для игры в тарокк тем, что в них много старших фигур, и все они отлично разрисованы, представляя скомороха, императрицу, императора, влюбленного, правосудие, отшельника, Фортуну, силу, повешенного, смерть, воздержание, дьявола, и так далее, но, главное, самых разных римских пап, а в их числе – пресловутую папессу Иоанну!

Заметив мой неподдельный интерес, отец Филиппо достал одну такую нераспечатанную колоду и вручил мне – как подарок. Надо ли говорить, что я тотчас раскрыл карты и нашел Иоанну? Ничего женственного, тем паче – напоминающего о роковой красавице, в ней не было. Папа да и папа: не поймешь, мужчина это или женщина, чи чоловик, чи жинка, как говорят малороссияне.