Далия Трускиновская - Рецепт на тот свет Страница 26

Маликульмульк вздохнул с облегчением — больше разговоров на диване, кажется, не предвиделось. Софи улыбнулась ему и, принеся серебряную ажурную корзиночку, ушла к сестре и другим молодым женщинам.

— Бедной девочке не повезло, ее отдали замуж за человека, который ее мизинца не стоил, — Видау покачал головой, а Маликульмульк вспомнил оттопыренные мизинчики. — Ее мать полагала, будто этот господин способен стать хорошим мужем. Но он сочинил такое удивительное завещание, что мне пришлось привлечь лучших рижских юристов, чтобы бедная Софи получила свою законную вдовью долю. Тогда Альберт уже сватался к Доротее, это сестра Софи, и я не мог бросить любимого внука, я поспешил на помощь! Вы, верно, думаете, герр Крылов, что мы тут все измеряем деньгами. Нет, еще раз скажу вам — деньги важны для того, кто вырос в нищете. Если десять поколений ваших предков ели на золоте, у вас будет совсем иное отношение к талерам и рублям…

Тут к Видау подошла женщина, полная и румяная, одетая очень богато, но странно потирающая себе руки, как будто стряхивая с них незримую грязь.

— Вот и моя Лизхен! — обрадовался Видау. — Лизхен, позволь представить тебе герра Крылова. Сегодня у тебя трудное испытание — попробуй угодить господину, которого избаловали повара князя Голицына.

— Я постараюсь, муженек, — отвечала дама, живое олицетворение бюргерских добродетелей, и Маликульмульк понял — она только что была на кухне и своими руками стряпала, лишь прикрыв дорогое платье фартуком. Потом она поспешила в гостиную — и лишь там заметила, что руки у нее в муке.

— Я полюбил ее, когда впервые попробовал ее пончики с вареньем! — сказал Видау. — И мы уже тридцать пять лет вместе. Женитесь на рижанке, герр Крылов, и будете счастливы.

После ужина, изысканности которого и княгиня Голицына позавидовала бы, опять играли, а молодежь устроила танцы под клавикорды. Маликульмульк поглядывал исподтишка на Софи, которая вальсировала с кем-то из правнуков Видау — кавалеру вряд ли было больше четырнадцати лет. Поймав его взгляд, она улыбнулась, и стало ясно — она совершенно счастлива.

— Пора, — шепнул фон Димшиц Маликульмульку. — Иначе вам придется ночевать в крепости.

— Я пойду в замок, — отвечал Маликульмульк, и они задержались еще на час.

Ни шулеру, чтобы попасть на Яковлевскую, ни Маликульмульку, чтобы оказаться в замке, извозчик не требовался. Распрощавшись с любезным Видау, звавшим их в гости на следующей неделе, и со всем шумным семейством, они вышли на Большую Песочную.

— Ф-фу! Как хорошо! — сказал Маликульмульк, радуясь морозному воздуху после гостиной, в которой к полуночи стало душно. — Послушайте, фон Димшиц, может, хоть вы знаете, отчего в крепости и в предместьях улицы носят одинаковые названия?

— Может, для горожан Большая Песочная в предместье — логическое продолжение Большой Песочной в крепости?

— Я нарочно смотрел план города — нет!..

Тут Маликульмулька что-то шлепнуло по голове, отлетело и осталось на снегу, в круге света от фонаря.

— Что за чертовщина! — воскликнул шулер. — Глядите-ка!

Он нагнулся и поднял дамскую комнатную туфельку без задника, уже довольно поношенную.

— Занятно, — сказал Маликульмульк и задрал голову. Все окна, из которых могла вылететь эта странная пташка, оказались закрыты.

— По-моему, правнуки Видау развлекаются изо всех сил, а прадедушка смотрит и улыбается, — заметил фон Димшиц и отшвырнул обувку. — Тут у них и розыгрыши в ходу, сами убедитесь. Могут подложить на стул еловую ветку. Веселое семейство.

— А оба сына Видау — ратсманы?

— Да. Что вы так смотрите вверх?

— Хочу понять, откуда выбросили туфлю.

Шулер тоже задрал голову.

— Может быть, из чердачных окошек? Но странное баловство… Пойдем. Мне не терпится оказаться дома.

Маликульмульк понял, что фон Димшиц все же съел что-то, противопоказанное желудку, и мечтает о стакане целебного отвара.

— Да, да, конечно…

Нужно было сесть за стол, пусть даже в нетопленной канцелярии, и записать историю, которую рассказала Софи. Маликульмульк, смолоду привыкший делить род человеческий на комедийные типы, опять был озадачен — ему впервые попалась женщина-дитя. В столице такая манера поведения как-то не была принята, в провинции он почти не встречал женщин, все больше — мужчин за карточным столом, и молодая хорошенькая немка его сильно озадачила. Он не понимал, как с ней говорить, — может, легче бы это понял, если бы не ощущал себя рядом с Софи мужчиной опытным, много повидавшим, умным, знающим, и одновременно — мальчиком, робеющим перед бойкой ровесницей. Уж как эти две роли совместились одновременно в одном человеке — он объяснить не мог.

На кривом перекрестке Яковлевской и Большой Замковой он распрощался с шулером и пошел, считая шаги. Ему не хотелось думать о старом хитром Видау — ведь бывший бургомистр явно подсовывал канцелярскому начальнику красивую родственницу, подсовывал с заранее обдуманным гнусным намерением — иметь своего человека в Рижском замке. И ему удалось смутить канцелярского начальника более, чем если бы натравил на жертву записную кокетку, щеголиху и вертопрашку, привыкшую пленять мужчин. Щеголих-то Маликульмульк знал, на эту породу он в столице насмотрелся.

Но мало приятного — знать, что ты нужен только в качестве канцелярского начальника…

Ох, мало…

Глава шестая

Мневая уха

— Еще немного — и я сам вызову солдат, чтобы отвезли нас с тобой в смирительный дом, — сказал Голицын. — Пока мы вконец не ополоумели. Всяк врет свое!

— Видау, разумеется, на стороне аптекарей, иначе и быть не может, — отвечал Маликульмульк. — Но странно, что Илиш отравлен из-за событий сорокалетней давности. Кому они теперь любопытны? Другое — русские купцы дружбы с немцами не водят, так кого же подослал Лелюхин с отравой? Кто этот человек, которого Илиш хотел угостить кофеем?

— Верно! — согласился князь. — Нужно разобраться с тем осведомителем на Клюверсхольме. Сдается, он эту кашу и заварил. Магистрату выгодно иметь такой козырь против русских купцов, как отравление Илиша.

— Но вряд ли магистрат задумал это отравление только для того, чтобы погубить Лелюхина…

— С них станется! Статочно, все сие задумано, чтобы погубить меня. Ведь дело об отравлении может дойти до столицы.

— Мало ли дел о преступлениях может дойти до столицы? — резонно спросил Маликульмульк. — Каждую неделю что-то случается.

— Мы не знаем, каким будет их следующий ход.

Князь был отменным шахматистом, Маликульмульк ему всегда проигрывал, и слова о следующем ходе показались очень разумными — ратсманы и впрямь могли затеять многоходовую задачку, с выстраиванием пешек не хуже, чем в знаменитой книжке Филидора.

— Я сегодня вечером поищу человека, которого послал на Клюверсхольм, — сказал он. — Может, он уже что-то разведал.

— Мерзкая история… — проворчал князь. — Хоть выписывай сыщиков из столицы.

— Это было бы лучше всего…

В аптеку Слона Маликульмульк попал, когда уже совсем стемнело.

— Есть новости? — спросил Давид Иероним. Он стоял за прилавком, а герр Струве сидел в кресле, предназначенном для любимых покупателей, и Маликульмульк прервал какую-то их веселую беседу.

— Увы, хороших новостей нет. Полицейские уверены, что отравителя прислал Лелюхин, но это невозможно.

— Изготовить отраву на его фабрике вполне возможно, — возразил Давид Иероним. — Не так уж это глупо.

— Изготовить отраву можно в любой из рижских аптек. Но я по другому делу. Не оставлено ли тут для меня записки?

— Приходил какой-то странный человек, русский, — немного смущаясь, начал Давид Иероним. — Спросил меня по-немецки, а потом заговорил на каком-то вавилонском языке.

— То есть как?

— Он говорит мне «пожалуйста, писать», потом три слова по-русски, потом по-немецки «Вы понимаете?», потом опять по-русски, потом вдруг по-латышски, потом — «герр Крылов», потом «девица ходить». Я уж думал — послал Бог сумасшедшего! К какой девице собрался ходить герр Крылов? Этот человек — посредник в вашем сватовстве?!

Гриндель говорил серьезно и даже удачно передавал ужас, но Маликульмульк видел — химик готов рассмеяться.

— Да, любезный друг, да. Только не «девица», а «девицы». Вы же знаете, сколько таких особ сбежалось в Московский форштадт. Вот и зазывают в гости. Не угодно ли?

Маликульмульк, приглашая, тоже был безмерно серьезен. Только не выдержал — сопроводил приглашение поклоном и совершенно лакейским жестом: извольте следовать вон туда.

И тут все трое расхохотались.

— Я буду на вас жаловаться, молодые люди, нельзя так смешить старого человека, — сказал герр Струве. — Между прочим, я первый увидел этого человека. У него глаза безумца.