Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу Страница 28

Повернувшись к командующему кондотьеров Вителлоццо, Чезаре Борджиа произнес:

– Я не потерплю в городе никаких грабежей, – строго предупредил он. – Город сдался почти без боя. Я вам достаточно плачу за все ваши подвиги… В Урбино такие же итальянцы, как и на всем полуострове. Мы не должны проливать кровь своего народа без крайней необходимости. Всякого, кто нарушит мой приказ, невзирая на звания, будет ждать виселица.

Командующий Вителлоццо Вителли стойко выдержал суровый взор Чезаре.

– Кондотьеры рассчитывали на богатое вознаграждение, герцог. А потом вы сами сказали, что отдаете город на три дня войскам.

– Я хозяин своего слова, – усмехнулся Чезаре Борджиа, – а потому всегда могу забрать его обратно.

– Я вас понял, светлейший государь, и донесу о вашем приказе всему воинству.

Кондотьеры, выстроившись в колонны, вошли в захваченный город, гостеприимно распахнувший центральные врата. Следом, столь же организованно, двигались швейцарские солдаты, позвякивая металлом.

Кондотьеры, напуганные приказом Чезаре, вели себя дисциплинированно, деликатно общались с жителями Урбино – тратили полученное жалованье в тавернах, многочисленных в центральной части города. Всеобщее веселье продолжалось до самого вечера, а ближе к полуночи ударивший в голову хмель толкнул солдат на подвиги: позабыв о данном герцогу обещании, они, сбившись в шумные группы, ломали двери зажиточных горожан и тащили из домов все ценное, что попадалось под руки, – шкатулки, бусы, драгоценные камни, кольца, мраморные статуэтки, а золотые серьги просто срывали с хорошеньких ушек горожанок.

Вскоре откровенный грабеж перерос в столь же непрекрытое насилие. Под громкий смех кондотьеры вытаскивали женщин, прятавшихся по подвалам, и под громкое ликование собравшихся солдат совершали глумление. Отцы, вступаясь за честь жен и дочерей, взялись за кинжалы и как могли противостояли насильникам. В захваченном городе обильно полилась кровь. Инстинкт завоевателя, разбуженный видом крови и безнаказанными убийствами, смел последние нравственные преграды, и кондотьеры приступили к повальному грабежу, уничтожая на своем пути всякое препятствие алебардами и мечами.

Над городом поднялся женский плач.

Под утро к Чезаре, расположившемуся на окраине города в доме магистра, с докладом заявился адъютант граф д’Барьтенья, его лицо было встревоженно.

– Кондотьеры грабят город, – коротко сообщил он. – Есть убитые.

Герцог не сразу нашелся с ответом, лицо приняло хищную маску.

– Придется взглянуть на тех храбрецов, что отважились нарушить мой приказ.

В сопровождении многочисленной личной гвардии, обнажив меч, светлейший герцог Чезаре вышел в город и уже на смежной улице покарал трех насильников. Еще пятерых, изловленных швейцарцами, повесили на углах зданий. Бесчинства прекратились столь же неожиданно, как и начались. Вскоре город впал в тревожную дрему.

В Урбино Чезаре Борджиа пробыл всего-то неделю, а потом, оставив в нем небольшой гарнизон, которому вменялось следить за порядком, под восторженные крики горожан, признавших в нем своего повелителя, отбыл в Имолу.

Все складывалось значительно лучше, чем Чезаре Борджиа предполагал поначалу. Теперь под его началом была едва ли не вся северная Италия, взгляды его были обращены на юг, столь же разобщенный. Первое, что он сделает, размышлял Чезаре, остановившись перед картой Италии, так это двинется в Неаполь и освободит королевство от ненавистного испанского владычества. А затем с объединенным воинством можно направляться на Милан, против французов.

Неожиданно размышления Чезаре прервал взрыв пушечного ядра, разорвавшегося под самыми окнами. Рамы, не выдержав ударной волны, влетели в комнату, разметав по полу цветные витражи. Один из стеклянных осколков болезненно впился ему в руку.

Взбешенный Чезаре выскочил из кабинета, едва не столкнувшись с бежавшим ему навстречу полковником швейцарских гвардейцев. Всегда спокойный, умевший оставаться безмятежным даже в самых сложных ситуациях, тот выглядел крайне взволнованным.

– Что там происходит? – взревел Чезаре.

– Светлейший государь, кондотьеры под предводительством Вителлоццо Вителли окружили город и требуют золота, обещанного перед взятием Урбино. В качестве начальной компенсации они требуют выдать им из казны по сто тысяч лир золотом.

– Они просто спятили! Если бы у меня были такие деньги, так я бы купил еще столько же пушек, а не содержал бы этих бездельников, которые умеют только грабить и обстреливать из пушек своего господина! Надеюсь, это все, чего они хотят? – ноздри герцога раздулись от бешенства.

– А еще хотят переговорить с вами.

– Они отказываются служить?

– Да.

– Для них это так же просто, как выпить бокал вина. Сегодня они служат мне, а завтра будут служить моим врагам. Разве мне нужны такие солдаты?

– Если вы не встретитесь с ними, то они разрушат мортирами Имолу до основания. Здесь гарнизон маленький, и у нас недостаточно сил, чтобы противостоять им. Да и стены в крепости не очень прочные.

В очередной раз громко ахнула пушка – пущенное ядро угодило точно в парк герцогского дворца, разметав в щепки беседку, в которой Чезаре любил проводить время.

– Чьи пушки обстреливают город?

– Барона Саундера.

– Ах вот оно что… Вы пытались разговаривать с кондотьерами?

– Да, светлейший государь, они не идут ни на какие переговоры и твердят, что будут расстреливать город до тех самых пор, пока вы не выйдете к ним.

– У этих наемников еще хватает наглости диктовать мне условия? – зло скрипнул зубами Чезаре.

– Прикажете поднимать гарнизон, светлейший государь? Мы готовы умереть за вас.

– Ваши жизни мне еще пригодятся, – успокаиваясь, отвечал Чезаре. – Отправьте к этим бунтовщикам парламентеров и скажите, что я готов встретиться с ними в течение часа.

Ровно через час в сопровождении двух придворных Чезаре Борджиа вышел из ворот и направился в сторону лагеря кондотьеров, где на первой линии, задрав горделивые носы, стояли стенобитные пушки. Здесь же, небрежно опираясь на мушкеты, стояли наемники и сверлили неприятными взглядами приближающегося государя. В мужестве Чезаре не откажешь, он уверенно шел по полю, разрыхленному пушечными ядрами, совершенно не остерегаясь случайных пуль, как если бы находился не на бранном поле, а на аллее дворцового парка. Из него, крепкого телом и духом, получился бы бесстрашный кондотьер.

Навстречу Чезаре, в сопровождении двух капитанов, двинулся Вителлоццо Вителли. Сошлись у ствола могучего каштана, распустившегося сиреневым цветом. Где-то здесь проходила граница между позициями кондотьеров и городскими укреплениями. На нагруднике Вителлоццо немного повыше родового герба замысловатым шрифтом на латинском языке было начертано: «Честь и доблесть». Герцог невольно скривил губы, подумав о том, что у Вителли не было ни того, ни другого. На языке при виде его хищных, близко посаженных глаз закрутились самые ядовитые ругательства, и потребовалось крепко стиснуть челюсти, чтобы они не сорвались с кончика языка.

Командующий кондотьеров, выражая Чезаре почтение, снял морион, украшенный какой-то замысловатой росписью, и, тряхнув длинными русыми вьющимися волосами, сдержанно поприветствовал.

– В чем дело, Вителлоццо? – удивленно спросил Чезаре. – Вы хотели меня видеть?

Порывистый ветер трепал на морионе красный плюмаж, отчего он напоминал пламя, вырывающееся из сухих и мускулистых ладоней кондотьера.

– Светлейший государь, у нас к вам имеются претензии.

– Вот как? – делано удивился герцог. – Я готов их выслушать.

– Нам не нравится, когда нас обманывают. Мои люди служат у вас не первый год и не желают рисковать своими жизнями за жалкие подачки. Вы обещали отдать нам город на три дня и должны были сдержать свои слова.

– И это вы называете претензиями? – удивленно спросил Чезаре. – У меня достаточно средств, чтобы, не подвергая город разграблению, расплатиться с вами. Почему же вы не сказали мне о них раньше?

– Я пробовал встретиться с вами раньше, но у меня ничего не получилось. Между мной и вами стоит заслон из ваших придворных и адъютантов, поэтому мне пришлось палить из пушек, чтобы достучаться до ваших дверей.

Чезаре невольно нахмурился:

– При этом вы так хорошо стучались, что одно из ядер едва не залетело в мои покои.

Морион был украшен сложной гравировкой, в которой Чезаре рассмотрел сцену возложения Христа во гроб. «Стало быть, добрый христианин?» – едва сдержался от едкой усмешки герцог.

– Прошу прощения, светлейший государь, если мы причинили вам какие-то неудобства, но мы пришли затем, чтобы требовать своего.