Шкура неубитого - Стасс Бабицкий Страница 28

– Про свое имя этот червяк тоже, небось, не забудет, – проворчал Игнатьев.

– Разумеется. Ради этого вся авантюра и затевалась. Предателю выделят дворец в далекой провинции Порты, пожизненную ренту и гарем с наложницами. Там он засядет за мемуары о полярном походе, которые с радостью напечатают в Европе, а спустя десять лет, глядишь, и в России почитают. Примерно такой план он себе нарисовал.

– Но клеймо предателя… Это ведь на всю оставшуюся жизнь!

– Во-первых, Красовцев уверен, что вы ничего не докажете. Не пойман – не вор, не убийца, не изменник. Так мыслят преступники. Во-вторых, если и сообразите впоследствии, что именно он – Белый медведь, то огласке этот факт предавать не станете. Его Императорское Величество не захочет сообщать всему миру, что в его главном штабе два года не могли изловить генерала, продающего секреты вражеской разведке. Нет, выставлять себя тупицей никому не выгодно. Репутация дороже.

– Репутация! Я уж не побоюсь замарать свое честное имя, лишь бы все узнали о гнилом поступке Красовцева, – прищурился дипломат. – Дурная слава настигнет его и в Константинополе, и в отдаленной провинции, да хоть бы и на необитаемом полярном острове!

– Думаю, он это предвидел. Сегодня за обедом рисовал перед мысленным взором картины, как вы кипятитесь, слюной брызжете, а след Белого медведя давно простыл. Такие сюжеты весьма лестны для шпионов. Он уверен, что обыграет вас. Какая разница, останется клеймо на всю жизнь или нет, если эта жизнь удалась? Если его мечта исполнилась?

Игнатьев присел на стопку газетных подшивок, сжал виски ладонями и заново прокрутил в голове аргументы сыщика. По всему выходило, что Мармеладов прав, в его объяснениях оставалась лишь одна малюсенькая брешь.

– Позвольте! Но сколь бы самоуверенным ни был предатель, он ведь может проколоться на какой-нибудь мелочи… Случайно выдаст себя, а? Тогда мы посадим злодея в равелин и его экспедиции, дворцы, гаремы а, главное, мечта о собственном имени на карте, – все это растает, словно масло на солнцепеке. Что вы на это скажете?

– Красовцев – черный гусар. Он привык ходить по краю и рисковать головой. Для него одинаково легко выпить бутылку коньяку, балансируя на карнизе третьего этажа, или стреляться через платок. Знаю я эту породу! Таким на опасность плевать, ощущение близкой смерти лишь будоражит кровь.

– Уж я сволоку его с карниза! – прошипел дипломат. – Припугну так, что проберет до самых потрохов, и лично провожу до эшафота. Спасибо, Родион Романович, ваша помощь в поимке предателя поистине неоценима! Сегодня же вечером генерала Красовцева арестуют.

– Не торопитесь, Николай Павлович. У нас нет доказательств.

– А ваша теория? Вы ведь так прекрасно все объяснили. Полярные моря, Белый медведь, пушкинский Фарлаф, наконец.

– Никому в Российской империи не возбраняется мечтать о далеких горизонтах и читать “Руслана и Людмилу”. Наоборот, я горячо рекомендовал бы всем почаще перечитывать Пушкина, – ввернул сыщик. – Но без подтверждения фактов моя теория ничуть не лучше ваших прежних, про генерала Шишигина или редактора Лаврентьева. А вы ведь не хотите скандала.

– Верно, не хочу. И что же прикажете делать?

– Позвольте мне провести небольшой эксперимент.

– Какой же?

– Пусть это будет сюрпризом для всех.

– Ох, как же вы меня бесите, Родион Романович! Эти ваши недомолвки…

Игнатьев выглянул в коридор, перехватил слугу с подносом и сорвался на нем:

– Где Красовцев сейчас? Отвечай, дурошлеп!

– Его п-превосходство в фехтовальном зале-с.

– П-превосходство, – передразнил дипломат, отвесив лакею подзатыльник. – Поговори мне, ёлупень! Поди прочь… Превосходство… Недолго превосходством-то наслаждаться, свилась уже веревочка для его шеи.

Немного успокоившись, повернулся к сыщику.

– Фехтовальный зал в другом крыле, я покажу дорогу.

XVI

Зеркала на стене фехтовального зала отражали схватку двух медведей – белого и черного. Генерал Красовцев с трудом сдерживал натиск эриванца Гукасова. Усатый великан широко размахивал саблей, обрушивал на противника удары неимоверной силы и постепенно оттеснял гусара в угол, где и собирался прихлопнуть. Он приметил вошедших и обрадовался появлению новых зрителей, нарочно зарычал, скаля белые зубы. Рванул полотняную рубаху, обнажил косматую грудь. Ударил чуть наискось, чтобы клинки встретились под углом, высекая искры. У столика с закусками одобрительно зашептались, а генерал Величко взорвал напряженную тишину очередным виватом. Гукасов тщеславно усмехнулся и скосил глаза, чтобы полюбоваться на своего зеркального двойника. Благородный профиль, широкие плечи, горделивая осанка, а сабля сверкает, словно молния и разит без промаха. Истинный громовержец! Триумфатор!

Он отвлекся лишь на миг, и тут же почувствовал холодную сталь у своего горла.

– По четыре, – озвучил счет Майдель. – Пятый удар решает все.

– Эриванец-то посильнее будет, – сказал Игнатьев вполголоса.

– Желаете пари? – откликнулся Лаврентьев. – Я поставлю на Красовцева.

– Империал, – предложил дипломат.

– Годится, – просиял редактор “Русского инвалида” и переключился на иную тему. – Так что, г-н Мармеладов, не хотели бы писать для моего журнала? Я задумал бесплатное литературное прибавление. Раз в месяц, по подписке… Нет-нет, вы не подумайте, бесплатное для читателей. Для хорошего автора я деньги всегда найду!

– Выиграете на спор? – едко спросил сыщик.

– А хоть бы и так, – просиял Лаврентьев. – Я ставлю заклад без риска. Смотрите, Гукасов уже слабеет.

Кавалерист и вправду зашатался, теряя равновесие. Красовцев наносил обманные удары то слева, то справа, постоянно меняя направление атаки. Эриванец парировал выпады с трудом, ему не хватало скорости, чтобы поспевать за более ловким соперником. Грудь, видневшаяся под рубахой, ходила ходуном, исполину не хватало воздуха. Он отпрыгнул назад, чтобы утереть пот рукавом и отдышаться. Хохот зрителей оглушал сильнее вражеской канонады. Гукасов потряс головой и рванулся вперед, занося саблю для ошеломительного удара – таким можно разрубить надвое не только всадника, но и лошадь. Лицо эриванца побагровело, из горла вырвалось хриплое “Аррач!”

Гусар ждал именно этого. Он ловко увернулся, позволяя Гукасову по инерции завалиться вперед, прямо на подставленный клинок, а после резко рванул саблю вверх, будто вспарывая сопернику