Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] Страница 29

У Бочаровой от облегчения на лбу выступила испарина, зато у штабс-капитана лицо на миг стало таким же мертвым, как у генерала. В глубине души он тоже надеялся на инспекцию.

— Господин генерал, я насчет Гвоздева… — Романов понизил голос. — Нельзя ли все-таки ограничить круг лиц, посвященных в детали? Учитывая особенные обстоятельства…

— Я и так вызвал только начальника штаба и командиров двух соседних полков. По правилам следовало бы пригласить и председателей полковых комитетов, но я ограничился Гвоздевым… А вот и он. Легок, как черт на помине.

Генерал смотрел в окно.

К штабу быстро катил на велосипеде солдат. То есть, погоны-то были солдатские, но портупея офицерская, китель тоже, а на поясе висел «маузер» в лаковой кобуре — оружие не для нижнего чина. Подъехав к крыльцу, необычный солдат поздоровался за руку с часовыми, один из которых почтительно принял велосипед. О чем-то с ними потолковал, рассмеялся — на загорелом, обросшем короткой бородой лице блеснули превосходные зубы.

Тут как раз прибыли и вызванные к семнадцати тридцати полковники: один верхом, другой в автомобиле.

Во главе длинного стола, судя по кафельной поверхности, притащенного сюда из школьной химической лаборатории, восседал Бжозовский; справа от него — начальник штаба и полковые командиры; слева — Бочарова со своим помощником. Рядовой Гвоздев, в соответствии с чином, скромно пристроился на противоположном от генерала торце, однако почти сразу же обозначился истинный смысл военного совета. Генерал-лейтенант не столько извещал собравшихся о плане операции, сколько излагал аргументы в пользу принятого решения перед председателем солдатского комитета — будто сдавал экзамен и заметно при этом нервничал. Зато Гвоздев, как подобает экзаменатору, был немногословен, требователен и немного насмешлив. Слушая командира дивизии, он время от времени вставлял реплики и скучливо смотрел поверх головы своего визави — туда, где на стене сияла облупившейся позолотой педагогическая надпись: «Науки юношей питаютъ. М. В. Ломоносовъ».

С напускным воодушевлением рассказав об идеальном порядке и высоком патриотическом духе Ударного батальона, генерал обратился непосредственно к прапорщику Бочаровой:

— …Армии, народу, стране нужна победа. Пускай совсем маленькая, но победа! Поле, по которому вы поведете в атаку ваших героических сестер, это российские Фермопилы, а вы — наши Триста Спартанцев…

Он прервался, чтобы отхлебнуть остывшего чая. Бочарова, испугавшаяся незнакомого слова «Фермопилы», поспешно сказала:

— Господин генерал, у меня по списочному составу не триста, а триста сорок четыре стрелка плюс двадцать один инструктор. И все на месте.

Полковники, как по команде, поправили усы, чтобы скрыть улыбку. Но Бжозовский с торжественной ноты не сбился.

— На ваших женщин смотрит вся страна, весь мир! Я знаю, в завтрашнем бою они не дрогнут. В конце концов, дела России не так уж плохи. У Франции была лишь одна Жанна д’Арк, а у нас их целый батальон!

Гвоздев шумно вздохнул.

— Послушайте, генерал, давайте без поэзии. Рассказывайте про наступление.

Фронтовые офицеры к манерам председателя, видимо, давно привыкли и не удивились, но у штабс-капитана и прапорщика недоверчиво вытянулись лица.

Ничуть не оскорбившись, Бжозовский сказал:

— Разработан план, который, надеюсь, будет одобрен комитетом. В конце концов успех будет целиком и полностью зависеть от воли солдат, от их э-э-э революционного порыва.

— Революционный порыв мы еще обсудим, — лениво обронил Гвоздев. — Вы подробности давайте.

— Хорошо. Настоятельная просьба командующего фронтом: не обсуждать деталей в комитетах. И пожалуйста, давайте на сей раз обойдемся без митингов.

— Не выйдет, — отрезал Гвоздев. — Старые времена кончились. Солдат теперь не скотина, которую можно гнать под пули без объяснений. По приказу, который не одобрен коллективом, из окопов никто не вылезет.

Голос командира стал вкрадчивым:

— Конечно-конечно. Но наш план и не предусматривает наступления в приказном порядке. Солдаты сами пойдут в атаку, если будут увлечены героическим порывом наших сестер…

При этих словах штабс-капитан Романов беззвучно, одними губами прошептал ругательство и на секунду закрыл глаза. Генерал сделал вид, что этого не заметил.

— Мы не будем объявлять приказа еще и потому, что наступление должно застать неприятеля врасплох. Если же начнутся обсуждения, митинги, может произойти утечка. Тогда атаки не получится.

— Так в чем план-то? — спросил председатель.

— Извольте. — Бжозовский развернул на столе лист с аккуратной схемой, нарисованной цветными карандашами. — Прошу подойти, господа…

Все встали, обступили командира.

— Квадрат 7-А. Открытое поле. Здесь вражеские позиции слабее всего. Только два пулеметных гнезда, один ряд проволоки. По нашим сведениям, участок обороняют две роты ландсвера, это порядка четырехсот штыков. Понятно?

Он обернулся к Бочаровой. Та насупленно кивнула, а ответил за нее помощник:

— Господин генерал, для успешной атаки обыкновенно требуется по меньшей мере трехкратное численное преимущество!

— Без вас знаю! — Бжозовский с видимым удовольствием обрушил на штабс-капитана накопившееся раздражение. — Вы еще пешком под стол ходили, когда я академию закончил! Вопрос был, понятно ли вам расположение противника!

— Так точно, понятно.

— Продолжаю. На других участках у немцев повсюду тройная «колючка», и блиндажи, и огнеметы, а здесь противник позволил себе некоторую расслабленность, ибо отлично знает, что русские больше не ходят в атаку, особенно через открытое пространство. Моральное состояние нашей армии для врага не секрет.

— Хорошее состояние. Революционное, — с усмешкой вставил Гвоздев. — А вам не нравится?

— Вот именно, революционное, — буркнул командир. — Однако Ударный батальон нереволюционный и атаки через поле не испугается. Так?

— Костьми ляжем, а не подведем! — гаркнула Бочарова.

— Прекрасно. — Генерал уныло смотрел на схему. — Метеосводка обещает назавтра низкую облачность, поэтому рассвет припозднится. Артподготовка начнется в пять ноль ноль слева от квадрата 7-А. Местность там пересеченная: лес, болото. Немцы решат, что мы готовимся атаковать в этом секторе и перебросят пехоту к точке ожидаемого удара. Полагаю, что из двух рот в траншеях останется лишь одна. Как только наши наблюдатели зафиксируют отток живой силы противника, женский батальон пойдет в атаку. Вот, если коротко, вся тактическая разработка. Вопросы?

Полковники молчали. План был обсужден с ними заранее. Гвоздев внимательно разглядывал карту и тоже пока ничего не говорил. Слово попросил штабс-капитан.

— Господин генерал, я не понимаю замысла. Допустим, батальон под огнем преодолеет поле и ворвется в первую линию окопов. Но что дальше? Поняв, что в соседнем секторе наступления не будет, немцы перебросят пехоту обратно, подтянут из тыла подкрепления. Ослабленный потерями батальон не сможет удержаться.

Страдание отразилось на лице командира дивизии. Нахмурились и полковники, словно осуждая молодого офицера за бестактность.

— Конечно, план нелеп и беспомощен. — Бжозовский развел руками. — Уж мне ли этого не видеть? Весь расчет построен на том, что соседние части, увлеченные героизмом женщин, тоже поднимутся в атаку. Прорыв расширится. Вслед за нами тронутся с места соседние дивизии. В наступление перейдет весь корпус, за ним армия… Имея то, что мы сегодня имеем, ничего лучше придумать нельзя. Что скажете, Бочарова?

Прапорщик отчеканила:

— Хороший план, господин генерал. Если мои девчата полягут, а у мужчин совесть не проснется, значит, совсем пропала Россия. Только проснется у солдат совесть. Я знаю!

Ее уверенность придала генералу бодрости.

— На самом деле вы будете не одни. Перед рассветом я отправлюсь по частям и поговорю с георгиевскими кавалерами. Комитет нам этого запретить не может! — Он метнул грозный взгляд на Гвоздева. — Наверняка найдется немало добровольцев. Вы, Бочарова, только поднимите своих женщин из окопов — чтоб корреспонденты это видели и сфотографировали. А потом за вами ринутся опытные бойцы, они-то и возьмут немцев в штыки. Две-три сотни мы как-нибудь наберем. Вы совершенно правы — не все солдаты совесть потеряли.

Тут выругался Гвоздев — и не беззвучно, как штабс-капитан, а вслух:

— …! Эх вы, совет нечестивых! Баб под пулеметы гоните, а сами про совесть толкуете.

Бочарова, давно уже глядевшая на председателя зверем, крикнула:

— Никто нас не гонит, мы сами!

— Молчи уж! — Гвоздев обернулся к ней. Глаза со стальным отливом так и сверкали. — Задурила голову своим дурехам! Переубивают их всех, а тебе еще один крестик на бюст прицепят и фото в газете пропечатают.