Мастер Чэнь - Любимый жеребенок дома Маниахов Страница 3

— Я бы сказал, что это — мясо, — скромно, но твердо выговорил Андреас, таким голосом, что нам всем стало стыдно. — Экзестон. Да, в общем, любая термина. Свинина с фригийской капустой, в горшке? Возможно. Настоящий монокифрон? Ну, это было бы слишком хорошо, хотя уместно. Скорее же какая- то козлятина, судя по тому, что пасется тут, на въезде в городок. Не знаю, какой сегодня день недели — но мы пока что еще путешественники, и пост нам очень вреден. Завтра — что угодно. Оспорьте меня, впрочем, если желаете.

Андреас замолчал и развел руками. Анна в ответ яростно потрясла головой. Она была согласна. Она не собиралась спорить. Она вдобавок чувствовала, что за эту еду — если она и вправду возникнет перед нашими глазами — платить будут из общей кассы, а не каждый за себя. Она тоже жаждала мяса, это было очевидно, при всей ее любви к сыру.

— Голод улучшает твой стиль, Андреас, — заметила Зои. Она поднялась с каменной скамьи и более чем обычно стала похожей на небольшую птицу с золотыми глазами. — Вот только солнце… Рынок уже в полдень, когда мы проезжали, выглядел маленьким и чахлым. А сейчас далеко не полдень. Что ж…

Зои двинулась туда, где пара местных жителей со стуком и скрипом устраивала нам конюшню — надо было всего-то сделать хорошие ворота. Бледно-бежевый шлейф накидки, извиваясь, подметал неровные каменные плиты.

Мой желудок деликатно сказал, что Андреас был прав. Пора было пробуждаться.

И, конечно, не только я ощутил себя здесь во сне, соскочив с коня. Куда мы попали?

Вот самые первые мгновения: плавно спускающиеся к югу холмы, поросшие старыми деревьями. И по холмам — выглядывающие из зелени розоватые и серые стены, колонны, пыльная черепица крыш среди ветвей. Но чаще — просто полуосыпавшиеся груды камней. Или дорога из темного булыжника, постепенно скрывающаяся среди травянистых бугорков, идущая в никуда. И полудикий виноград, везде этот виноград, его зеленые плети карабкаются вверх по старым колоннам, перепрыгивают на деревья, склонившиеся над бывшими крышами.

Город, которого больше нет.

А еще — неглубокая чаша из множества мраморных скамеек, веером расходящихся от каменного — да нет, уже травянистого, ставшего пастбищем для коз и овец — круга в середине. Здесь было то, что они называют словом «театр».

Зеленые холмы безлюдны на все стороны света, кроме северной. А вот на севере… Тут вверх взмывает довольно крутой холм, и на нем — город, который есть. Каменные стены — и не надо объяснять, откуда взялся камень, иногда даже обломки мрамора колонн: полуразрушенные дома перед нашими глазами рассказывают эту историю очень ясно. За стенами — крыши лепящихся друг к другу домов, свинец и черепица, и еще верхушки храмов, похожие на толстые крепостные башни. И зелень деревьев, пытающихся пробиться между крыш этих прижавшихся друг к другу строений.

Город, который есть, дрожал и плыл в золоте летней жары, он венчал холм над нашими головами, как корона ушедших царей Ирана. И было очень хорошо заметно, что разбегавшиеся отсюда, от увитых виноградом руин, дорожки и тропинки постепенно сливаются в одну довольно неплохую дорогу, которая вдруг поворачивает на холме влево. Так, чтобы последний ее участок человек проходил правым, незащищенным боком к этой стене, слепленной из множества старых и новых каменных клочков. А дальше была мощная башня над воротами.

— Это не полис, — сказал Аркадиус, строгий юноша с вьющимися темными волосами, стоявший на жаре, запрокинув голову.

— Да уж. Это кастра, — согласился с ним Прокопиус. — Или даже кастеллий.

Юноши — и Зои, и мы с Анной, и еще Даниэлида — разбредались по руинам, прикасаясь к ветвям винограда, стараясь скрыться от солнца. Зеленые ящерки убегали из-под наших ног. Кузнечики звенели среди подсыхавшей травы, замолкая, когда из-под крон деревьев звучали голоса:

— Эй, а где же был акрополь?

— Как это где, подними голову — там и был. И есть. Они там теперь живут.

— Посмотри, очаг сохранился, даже кремень возле печки так и лежит…

— А это что за штука с полукругом колонн? Так, а ведь тут неплохие купола, почти целые… Прокопиус, где ты? Скажи.

— Баня, — подтвердил Прокопиус. — Настоящая. С проточной водой. Вода шла вот здесь, и уходила в эти трубы… (Тут Прокопиус замолчал и двинулся шагом вдоль каких-то еле угадывавшихся каменных канавок.)

— Акведук давно разобрали, но в баню-то вода может приходить совсем другим путем… — послышалось издалека его бормотание.

— Омывались и праздновали, возлежали и веселились, — отчетливо выговорил еще не голодный в тот момент Андреас. Его друг, толстый и весьма насмешливый Никетас, одобрительно толкнул его локтем.

— Как это все называлось? Или называется? — послышался чей-то голос. — Зои ведь говорила…

— Это Кукуз, приехали, — раздалось среди руин, и ответом был дикий смех. Смеялась компания юношей помладше, они общались по большей части между собой — все одинаковые, со смазанными оливковым маслом волосами, живыми глазами, вечно голодные и, в целом, симпатичные: Феофанос, Эустафиос, Сергиос, Фотиус, даже Илиополит и прочие.

— К вашему сведению, подростки, — обратился к ним Никетас, сам немногим старше, — Кукуз, самый настоящий Кукуз, существует. Или — существовал. Но он сейчас у них. Как и Дамаск, Александрия, Антиохия… ну, вы знаете весь список. Но вот Кукуз — тот самый случай, когда мы должны им быть благодарны.

Юноши снова засмеялись, но не очень весело. Я подумал, что надо бы расспросить Анну насчет Кукуза — что это за место такое, назови его — и слышится общий смех.

— Это называлось — Юстиниана, — негромко сказал Аркадиус, рисовавший что-то веточкой на мраморной колонне. — И то, что на холме, так сейчас и называется. Мы в Юстиниане, друзья.

— Опять, — донесся голос из толпы подростков. И снова дикий смех. — Да сколько же их, проклятых?

— Штук двадцать было точно, — отвечал Никетас, который не ошибается в цифрах никогда. — Сейчас осталось ровно одиннадцать. И не надейтесь, Юстиниана Прима не здесь. Она как раз в противоположном направлении от Города. Она совсем не такая.

— А тут работали гончары, — прозвучал чей-то голос в отдалении. — Хороший был домик, и ведь мозаики…

При слове «мозаики» Аркадиус бросил веточку и пошел на голос.

«Чир, чир», — сказал злой голос коршуна из расплавленного металла в зените.

Тут мы с Анной вышли к амфитеатру и к Зои, одиноко сидящей на скамье. А дальше как раз и подошел Андреас, который жаждал мяса.

Но мяса ему — по крайней мере в этот вечер — не досталось. Зои, побеседовав с местными жителями, покончившими с воротами конюшни, подозвала нас всех быстрым кругообразным жестом руки и бросила в сторону Андреаса скорбный взгляд.

Новости были такие: здесь вам не Город, от рынка в это время почти уже ничего не осталось, чужие сюда не заезжают, поэтому не то что настоящего ксенодохиона — с достойной кухней — а и приличной винной капилеи в этом Кукузе нет. Зато если проехать бодрой рысью два ущелья, сначала в одну сторону, а потом, обогнув некую скалу, практически в обратном направлении — то там будет…

— Да, но… — сказал загрустивший Андреас.

— Завтра никаких постов, — утешила его Зои. — Да и вообще, мы между одним успением и другим, не говоря о том, что мы, наверное, остаемся путешественниками, пока не вернемся в Город. Ты можешь поглощать мясо хоть каждый день, дорогой Андреас.

— О королева королев, песня песней, великолепие великолепий, город имперский, город укрепленный, город великих властителей! — повесил голову он. — Когда же я вернусь к тебе…

— Не скоро! — пихнул его Никетас. — То, что нас ждет, будет хотя бы горячим. А еще лошадкам не помешал бы ячмень. Это там тоже есть, хотя и за небольшую денежку. Интересно, сколько это стоит в Юстиниане — накормить восемнадцать лошадей и мулов, а, я же забыл запасных…

Усталой рысью на северо-восток, по тому самому ущелью, в сыром полумраке под журчание тонких ручейков, обогнуть каменный навес над головой — мы уже были тут сегодня утром, на этой развилке дорог-ущелий, на пути в Юстиниану. Там, на площадке наверху, стоит большое дерево, на ветвях трепещут выцветшие ленточки и платочки, Зои вяжет на ветку свой шарфик и шепчет что-то. От этого места — по другому ущелью, на юго-восток, с опаской поглядывая на солнце: да нет же, оно еще высоко. И — та самая, маленькая и чудесная долина на склоне гор, то самое слепленное вместе каменное сооружение. И, кстати, тот самый ясноглазый дедушка с метлой, который метет тут двор, видимо, всегда, с рассвета до заката.

— Как этот монастырь называется, не знаешь? — обреченно спрашивает Андреас у Аркадиуса.

— Ты не поверишь — но Космосотейра, — отвечает он.

Мяса, конечно же, здесь нет. Его здесь в любом случае нет совсем и никогда. А еще в эти огромные ворота не пускают, понятное дело, не то что женщин, но даже овец, коз и прочих животных женского пола.