Джон Робертс - Святотатство Страница 3

К собственному ужасу, я почувствовал, как глаза мои наполняются слезами. Отец пришел ко мне на помощь и в своей особой манере спас меня от позора.

— Только, прошу, не воображай о себе слишком много, — проворчал он. — Сенатором может быть любой недоумок. Вскоре ты выяснишь, что многие твои товарищи-сенаторы — или дураки, или негодяи, или и то и другое вместе. А теперь слушай меня внимательно, — отец наставительно поднял палец. — В сенате ты будешь скромно сидеть где-нибудь в задних рядах. До тех пор пока не достигнешь определенного положения, не вздумай произносить речей. Голосовать будешь всегда заодно с остальными членами нашей семьи. Открывать рот тебе надлежит с одной только целью — выразить поддержку мнению, высказанному членом семьи или одним из наших сторонников. А главное, вне зависимости от того, есть в Риме Клодий или нет, не ввязывайся ни в какие опасные переделки. Теперь можешь идти.

И словно забыв о моем существовании, он снова уткнулся взглядом в свои свитки.

Я повернулся и вышел прочь. Отец неизменно добавлял ложку дегтя в любую бочку меда, такой уж у него был обычай. Тем не менее, стоило мне взглянуть на новую тунику, сердце мое счастливо сжималось. В предвкушении своего скорого сенаторства я уже заказал несколько туник с пурпурной полосой, но получить такой подарок от отца дорогого стоило. Что касается его суровых наставлений, я ожидал услышать что-то в этом роде. Только варвары считают римских сенаторов земными богами, нам же хорошо известно истинное положение вещей. В тунике с пурпурной полосой или без нее, я прежде всего оставался сыном своего отца. Двигаясь в полуденной толчее римских улиц, я вскоре оказался перед дверью своего дома. Прежде чем я успел постучать, дверь распахнулась. На пороге стояли мой старый раб, Катон, и его жена, такая же старая Кассандра.

— Добро пожаловать домой, сенатор! — закричал Катон так громко, что все прохожие повернули к нам головы.

Кассандра всхлипывала, словно только что получила известие о моей смерти. Но не наказывать же рабыню за излишнюю чувствительность. До меня дошло, что ко мне впервые обратились, употребив мой новый титул. Должен признать, мне нравилось, как он звучит.

Я обнял Кассандру, и ее всхлипывания плавно перешли в бурные рыдания.

— Мне так стыдно, хозяин! — пробормотала она. — Мальчишка с твоими вещами и лошадью явился менее часа назад, и я не успела привести дом в порядок. Мне нет оправдания.

— Уверен, все в полном порядке, — возразил я, поскольку знал, что Катон и Кассандра всегда поддерживают в доме безукоризненную чистоту. Для всех иных занятий они оба были слишком стары. — Лошадь, кстати, не моя. Где она?

— Я велел мальчику отвести ее в конюшню в дальнем конце улицы, ту, что содержит вольноотпущенник, — ответил Катон.

— Отлично, — кивнул я.

В этой конюшне можно было оставить на какое-то время лошадь или мула, а также нанять носилки с рабами-носильщиками. Позже я намеревался заглянуть туда и распорядиться, чтобы лошадь отправили в Остию.

— Вскоре прибудет вся прочая моя поклажа, — сказал я. — Я отправил ее по воде.

Тут взгляд мой упал на кого-то в тени, тревожно переминавшегося с ноги на ногу в глубине атрия.

— Кто это? — спросил я.

— Твой отец прислал этого парня несколько дней назад, — ответил Катон. — Он решил, теперь, когда ты стал сенатором, потребуется особый раб, который будет всюду тебя сопровождать. Прежде мальчишка принадлежал твоему дядюшке Луцию.

Мне оставалось лишь вздохнуть. В нашей семье не принято покупать рабов на рынке. Это считается недопустимо вульгарным. Зато у нас происходит постоянный внутрисемейный обмен рабами. Может быть, это обычай очень хорошего тона, но он связан с немалыми неудобствами. Вместо того чтобы попросту выбрать на рынке раба, обладающего всеми необходимыми тебе умениями и навыками, ты получаешь то, что подсовывают тебе твои родственники. Я не сомневался, что в самом скором времени я волей-неволей выясню, по какой причине дядя Луций пожелал сбыть с рук этого юнца.

— Подойди-ка сюда, парень, дай на тебя посмотреть, — распорядился я.

Юноша повиновался. На вид ему было лет семнадцать, роста он был среднего, при этом тонок, как ивовый прут. В вытянутом его лице было что-то лисье — нос длинный, тонкий, небольшие глаза посажены намного ближе, чем следует. Их ярко-зеленый оттенок показался мне настораживающим. Густые кудрявые волосы шапкой нависали надо лбом. Взгляд у него был до крайности хитрый, к тому же с примесью угрюмой надменности. Внезапно я ощутил к нему симпатию.

— Как твое имя?

— Гермес, господин.

Я не имею понятия, почему у нас принято давать рабам имена богов, королей и героев. По моему мнению, тому, кто достиг истинного величия, не слишком приятно знать, что имя его будут носить тысячи рабов.

— Ну что ж, Гермес, я — твой новый хозяин, и, полагаю, вскоре ты поймешь, что с хозяином тебе повезло. По крайней мере, я никогда не использую плеть, если на то нет веских оснований. А уж если такие основания имеются, я плети не жалею. Согласись, это разумный подход?

— Весьма разумный, господин! — заверил он на удивление искренним тоном.

— Вот и славно. Первое поручение, которое ты должен выполнить у меня на службе, — проводить меня в бани. Собери все необходимое, возьми пару сандалий и одну из моих лучших тог. Сегодня я должен встретиться с одним чрезвычайно влиятельным человеком.

Мальчишка бросился выполнять поручение, но я остановил его:

— Погоди. Пожалуй, тогу я выберу сам.

В сопровождении рабов я направился в спальню, намереваясь осмотреть свой гардероб. Кассандра проветрила комнату и поставила в вазы свежие цветы. Подобная забота меня тронула. Для того чтобы достать цветы в это время года, да еще так быстро — ведь о моем приезде дома узнали совсем недавно, — Кассандре и ее мужу наверняка пришлось подкупить рабов моего соседа, у которого была оранжерея.

Я лично выбрал тогу — не самую лучшую, но лишь немного ей уступавшую — и пару сандалий. Зима стояла мягкая, так что я решил обойтись без обмоток. Они любому способны придать удручающе плебейский вид; в холодном галльском климате я вынужден был носить их волей-неволей, а в Риме с удовольствием от них отказался.

— Вернусь поздно, — сообщил я рабам. — Если кто-нибудь пожелает меня увидеть, скажите, что сначала я отправлюсь в бани, потом на Форум, затем в дом Метелла Целера. Впрочем, не думаю, что ко мне пожалуют гости, ведь никто в Риме еще не знает, что я вернулся в город.

Говоря это, я расхаживал по комнате, а старые мои рабы следовали за мной по пятам, ловя каждое мое слово и едва не сдувая с меня пылинки.

— К твоему приходу все будет готово, господин, — заверил Като.

— Я приготовлю обед — на случай, если никто из твоих друзей не пригласит тебя, — заявила Кассандра.

Я знал, что рвения их хватит ненадолго. Через несколько дней пожилые супруги, по своему обыкновению, примутся брюзжать и проводить время во взаимных препирательствах.

Я вышел на улицу в сопровождении Гермеса, который нес мою тогу, полотенца, бутыли с благовонными маслами и бронзовый стригил — скребок изысканной кампанианской работы, подарок друга, полученный мной в дни легкомысленной юности. Ручка скребка была украшена непристойными изображениями, которые молодой раб так и пожирал глазами.

— Ты хорошо знаком с городом? — спросил я его.

— Я никогда не покидал Рима, — ответил Гермес.

— Тем лучше. Возможно, я буду использовать тебя не только как сопровождающего, но и как посланника.

Рим — на редкость хаотичный город, и отыскать здесь что-нибудь, за исключением Капитолия, Форума, главных храмов и цирка, способен только тот, кто прожил в городе достаточно долго.

— Дядя Луций часто посылал тебя с поручениями? — осведомился я.

— Нет, но я часто убегал и потому хорошо изучил город.

Я остановился и принялся разглядывать лоб юнца. Он был чист и гладок — ни малейших следов не только выжженной буквы «Б», но даже подростковых прыщей.

— Почему тогда тебе не выжгли клеймо беглого? — спросил я.

Гермес придал своему лицу выражение лицемерного смущения:

— Ну, я был тогда еще мальчишкой. К тому же каждый раз я возвращался сам.

— Повернись, — приказал я, оттянул тунику у него на шее и осмотрел спину. Клейма не было. Отпустив раба, я продолжил путь.

— Я не так снисходителен, как дядя Луций. Попробуй только убежать от меня, и спина твоя станет полосатой, как одеяние авгура, — пообещал я. — Убежишь во второй раз — надену на тебя ошейник. Если рискнешь убежать в третий раз, между твоими хитрыми косыми глазенками будет красоваться большая буква «Б». Ты все понял?

— О да, господин. Но судя по тому, что я о тебе слышал, ты не любишь сидеть дома. Если позволишь мне сопровождать тебя, я вдоволь нагуляюсь по городу, и у меня не будет никакой надобности убегать, — выпалил Гермес.