Сергей Фадеев - Алый цвет зари... Страница 3

Не отрывая взгляда от прекрасного лица незнакомки, Иоханес смущенно, каким-то не своим, жестяным голосом проговорил:

— Я согласен. — И, помолчав несколько секунд, также вымученно и совершенно неожиданно для себя вдруг добавил: — Но только ради вас.

Девушка слегка покраснела, мысленно похвалив себя за верный расчет и правильно продуманный план. Да и какой женщине не приятно услышать подобные слова: «Только ради вас»?!

На том они в тот вечер и расстались.

Глава третья

«Хорошо, что мы живем в просвещенном семнадцатом столетии в славном городе Антверпене, — размышлял ночью Иоханес, ворочаясь на своем ставшем почему-то неудобным ложе, — в прошлом веке в Венеции мне бы за подделку руку могли отрубить».

Но стоило ему на мгновение представить лицо прелестной заказчицы, как он забывал обо всем, мысленно представляя, как будет раздевать ее, целовать ее небольшие упругие груди, ласкать твердеющие соски, которые представлялись ему почему-то пурпурными рубинами. В ту ночь он почти не сомкнул глаз, только временами проваливался в сон, в котором причудливо переплетались явь и его фантазии. Плотское возбуждение никак не отпускало Иоханеса.

На утро, вскочив ни свет ни заря, он отправился к знакомому стеклодуву и заказал кубок из массивного красного стекла с толстым днищем. Дожидаясь выполнения заказа, Иоханес принялся слоняться по своему жилищу. Работать он решительно не мог, все валилось у него из рук. Пришедшая убираться Марта с удивлением посматривала украдкой на бездельничающего хозяина, бесцельно бродившего из комнаты в комнату. Это было так не похоже на него.

Вскоре — пожалуй, впервые в жизни — Иоханес отправился на прогулку. Пройдя вдоль строящихся каналов, он ушел далеко за город, где прежде никогда не был, и долго слонялся там. Он безуспешно пытался отделаться от видений, полных вожделения и беспутства, которые теперь преследовали его даже днем.

Ночью чудная девушка пришла к нему снова, и он обладал ею, но только, увы, все это случилось лишь во сне.

Наконец, получив на следующий день свой кубок, он прибежал домой и, поспешно, но аккуратно отделив от сосуда днище, в страшном возбуждении приступил к долгожданной работе.

Иоханес отсрочил все заказы, сославшись на нездоровье, отказался от новых и заперся в мастерской. Первый день он потратил на изучение камня, горевшего каким-то непонятным колдовским огнем. Рубин словно излучал волшебную силу, и эта сила, это горение странным образом переплавлялись в жар вожделения, безжалостно изматывающий мужчину. Иоханес ощущал, что с каждым часом все больше попадает под влияние диковинных волшебных чар. Он понимал, что с ним творится что-то дурное, греховное, но уже не мог остановиться, не мог справиться с собой.

Камень притягивал его к себе, словно магнит, вызывая в нем страсть к девушке и одновременно желание повторить это чудо. Огранщику хотелось обладать и обворожительной девушкой, и необыкновенным камнем.

Едва дождавшись утра, он наконец приступил к изготовлению копии. Для начала он попробовал его на язык и на зуб, вспомнив уроки старого мастера — Крассон утверждал, что самые лучшие рубины очень твердые и холодные. И действительно, этот пурпурный уголек заметно леденил кожу и был тверже стали…

В эти дни Иоханес почти перестал спать, он работал, работал, работал, а если и засыпал, то его все время мучили кошмары и сладострастные видения. Девушка и рубин странным образом сплелись, превратившись в нечто целое, источавшее любовную истому. Камень и его хозяйка стали для него настоящим наваждением.

Иоханес совсем опустился, он не брился, не мылся, почти ничего не ел, сильно исхудал и ослаб и даже на время отказался от услуг добродушной и такой старательной Марты. Он полностью покорился своей страсти, перестав бороться с ней, и не заметил превращений, происходящих тем временем с камнем. А рубин с каждым днем становился все темнее… Иоханес не вспомнил рассказ мудрого Крассона о свойствах различных камней, в том числе о том, что, по преданиям, рубин предупреждает человека об опасности, меняя цвет с красного на бордовый…

Однажды Мадлен навестила огранщика. Но поговорили они совсем недолго, разговор не получился. Иоханес буквально пожирал девушку глазами. Он бормотал что-то почти бессвязное, все время повторяя, что не подведет и выполнит заказ в срок. Мадлен стало даже немного не по себе — так изменился и как-то вдруг одичал мастер всего за несколько дней. Глаза его горели безумным огнем, словно обжигая ее кожу. Это было, быть может, и приятно, но слишком уж навязчиво. Девушка почувствовала, что вызывает у мастера греховную похоть, испугалась и поторопилась уйти.

Иоханес же продолжал работу, чувствуя, что его посетило, как это ни странно, вдохновение. Да, к прежним видениям, которые не отпускали, добавилось еще и желание трудиться, добиваясь совершенства. И тяжкий кропотливый труд был ему теперь вовсе не в тягость…

Наконец работа была закончена. Дубликат практически не отличался от оригинала — только очень и очень опытный специалист смог бы распознать подделку.

В ночь накануне встречи с заказчицей он опять почти не сомкнул глаз. А когда под утро все же провалился в сон, снова увидел обнаженную Мадлен. Он страстно любил ее, покрывая все ее тело поцелуями, а она отвечала на ласки и смотрела на него глазами-рубинами, горящими недобрыми пурпурными огоньками…

За окном накрапывал дождик — привычная погода для мая в Антверпене. «Может, она и вовсе не придет?» — Иоханес постоянно возвращался к этой мысли, но тут же решительно отгонял ее. Хотя больше ждать и терпеть он уже не мог.

Едва рассвело, он уселся у входной двери, крутя в руках только что изготовленную подделку. Он снова и снова рисовал в своем воображении голую Мадлен. Его сердце сладостно сжималось в предчувствии того, что, быть может, произойдет сегодня не во сне, а наяву. Минуты тянулись тягостно, медленно складываясь в часы.

Наконец раздался торопливый стук. Иоханесу показалось, что он слышит звуки чарующей музыки. Он поспешно подскочил к двери и откинул щеколду. На пороге возникла фигура юной заказчицы в неизменном темно-сером плаще с капюшоном, закрывающим глаза. Девушка прошла в глубь комнаты.

Даже не поздоровавшись, Иоханес нетерпеливо и глухо пробасил:

— Сударыня, вы должны сейчас же со мной рассчитаться.

Он вплотную приблизился к гостье, еще сильнее зажав в кулаке дубликат.

— Разумеется. Как мы и договаривались, я принесла деньги, — спокойно ответила девушка. — Вот как раз пятьдесят франков. — С этими словами она протянула Иоханесу небольшой, но тяжелый кожаный мешочек. — Пересчитайте, пожалуйста.

— Я говорю об оплате совсем иного рода, — выпалил Иоханес и, больше не в состоянии справиться с собой, шагнул к Мадлен и неловко, но сильно стиснул ее в объятьях. Стеклянный «камень» выпал из его руки и покатился по полу. — Кричать не в ваших интересах, — сдавленно прошептал он.

Дыхание мужчины участилось, в глазах его зажглось настоящее безумие. Он целовал Мадлен в тонкую шею, она, сопротивляясь, билась в его руках. Прижимая ее правой рукой к себе, Иоханес разорвал тесьму и стащил с нее плащ, задрал подол юбки. На мгновение высвободив из тисков левую руку, Мадлен исхитрилась вытащить из ножен тонкий стилет, который на всякий случай всегда носила с собой, в одиночку отправляясь гулять по улицам вечернего города. Не помня себя от ужаса и омерзения, она вонзила в противника острое лезвие. Тот громко вскрикнул, захрипел, отпустил ее, отступил на шаг и рухнул навзничь как подкошенный, широко раскинув руки. Его тело сотрясали конвульсии, пальцы правой руки внезапно нащупали выроненную фальшивку и рефлекторно сжались в кулак. Еще несколько раз дернувшись всем телом, Иоханес замер — уже навсегда.

Мадлен почти целую минуту стояла не шелохнувшись, тяжело дыша. Потом машинально смахнула со лба капельки холодного липкого пота, поправила платье и надела упавший плащ. Остекленевшие глаза огранщика завораживали ее, не отпускали, но вскоре она очнулась и заметалась по квартире… Красный, горящий ярким огнем рубин лежал на столе. Она схватила его, подняла с пола мешочек с деньгами и сунула туда камень. Набросив на голову капюшон, Мадлен выскочила наружу и с силой хлопнула дверью, рассчитывая, что щеколда встанет на место. Ей повезло — легкий стук возвестил о том, что дверь опять на запоре…

Мадлен стремительно шагала по улицам, пряча лицо под капюшоном. Ужас, раскаяние за совершенное преступление, чувства стыда и брезгливости переполняли ее. Из глаз текли слезы, дыхание было прерывистым, ей не хватало воздуха, девушка задыхалась. Она не помнила, как добралась до дома, где заперлась в своей комнате, рухнула в одежде на постель и громко разрыдалась…

А на следующее утро, выдавшееся прохладным и туманным, из города выехали в почтовой карете два молодых человека — один высокий, в черном кожаном камзоле и широком бархатном берете с пером, и другой, еще совсем юный, почти мальчик, мертвенно бледный, в темно-сером плаще с капюшоном, опущенным на глаза. Они трогательно держались за руки и не отрываясь смотрели друг на друга… Словно братья, надолго покидающие отчий кров.