Дональд Томас - Шерлок Холмс и крест короля Страница 30

Я удивился тому, что женщина заговорила с нами на хорошем английском языке, хотя и с акцентом.

— Некоторое время я была переводчиком в больнице, — с улыбкой пояснила она. — Анджело Фиори — мой двоюродный брат. Бумаги Джеффри Асперна, которые здесь хранятся, несколько раз едва не потерялись. Перед смертью старшая мисс Бордеро прятала их между матрацами и даже позвала моего кузена сделать приписку к ее завещанию: наверное, она немного стыдилась этих писем и потому пожелала, чтобы их похоронили вместе с ней. Но этого не выполнили. В последний вечер перед своим отъездом младшая мисс Бордеро сожгла несколько листков в кухонном очаге. Остальное здесь, в ящиках. Еще есть редкие книги: они в боковых шкафчиках и на полках.

— Большое спасибо, синьора, — любезно проговорил Холмс с легким поклоном. — Полагаю, вам доводилось встречаться с мистером Хауэллом?

Экономка улыбнулась, но в глазах ее мелькнуло беспокойство.

— Он был здесь более месяца назад, а затем вернулся в Англию. Больше я его не видела.

— Он не присылал вестей о себе?

— Нет, не думаю.

Женщина вышла, и через открытые двери мы услышали, как она хлопочет в соседней комнате.

Несмотря на ранний зной венецианской весны, Холмс по-прежнему был в строгом костюме. Достав из жилетного кармана мощную лупу, он положил ее перед собой на стол и приступил к работе, начав поочередно открывать ящики нижнего яруса. В первом не оказалось ничего, кроме пыли и древесной стружки. Из второго удалось извлечь лишь несколько клочков бумаги с записями вполне заурядного содержания. Наконец Холмс выдвинул нижний и самый глубокий из ящиков, а через секунду, вполголоса издав радостное восклицание, вытащил поношенный оливково-зеленый портфельчик. Очевидно, с него в ближайшие несколько месяцев стирали пыль, — вероятно, это делала Тина Бордеро. На дне ящика оказалась коробка с письмами, обитая кожей, на которой золотыми буквами было вытиснено имя Асперна. Открыв две защелки, Холмс достал содержимое. Затем он отпер боковые дверцы. Здесь на полках теснились тома — вовсе не читанные или в крайнем случае слегка потертые.

Я бы не удивился, обнаружив в секретере многочисленные тетради и папки для бумаг. Но вовсе не ожидал увидеть здесь столько книг. Большая часть их была напечатана сравнительно недавно и хранилась во множестве экземпляров, как на издательском складе. Имелись тут, конечно, и редкости: копии из первых тиражей, часто подписанные авторами. Я заметил сборник стихотворений Данте Россетти, напечатанный незадолго до смерти поэта, в 1881 году. Помимо его сочинений, основную часть собрания составляли творения Джона Рёскина, Уильяма Морриса и Алджернона Чарльза Суинберна. Также я увидел три раритетных издания стихотворений Роберта Браунинга с дарственными надписями, две из которых были адресованы Асперну и датировались пятидесятыми годами. Третью же книгу, «Золотые волосы», вышедшую в свет уже после смерти хозяина секретера, автор подарил Хуаните Бордеро. Так ли уж сильна была его неприязнь к этой женщине?

Холмс открыл тисненную золотом кожаную коробку для писем. Здесь, если верить нашему клиенту, хранились несметные литературные сокровища, включающие послания, которые Асперн получал от лорда Байрона, Роберта Браунинга и Уильяма Бекфорда. Корреспонденцию кто-то аккуратно разобрал, причем сделал это недавно, поскольку папки казались значительно новее содержимого. Письма, что мне удалось разглядеть, потускнели от времени, но буквы, выведенные черными чернилами, были четче и ярче, чем я ожидал. Холмс встал, подошел к окну и поднес к свету один из листков.

— Похоже, к железо-галловым чернилам, какими обыкновенно пользовались в двадцатые годы, добавили индиго, чтобы усилить цвет. Если так, то документ, скорее всего, подлинный и действительно относится к году, который указан на водяном знаке.

— О чем здесь говорится?

— Это исправленная страница рукописи шестой песни «Дон Жуана». Джон Пирпонт Морган отдал бы небольшое состояние за право хранить ее в своей библиотеке. Судя по реестру, эти строки собственноручно написаны самим Байроном. Обратите внимание на дату вверху листа: тысяча восемьсот двадцать второй год. Первая двойка выведена так, что ее легко перепутать с девяткой, правда?

— Да, в самом деле.

— Изготовитель подделки сделал бы обе цифры похожими как две капли воды. Но в жизни никто дважды не напишет одинаково одно и то же слово, даже собственное имя. Посему искусные фальшивки порой оказываются слишком последовательными и совершенными, словно буквы вырисовывали, а не просто писали. Взгляните на первые байроновские строки:

Приливы есть во всех делах людских,И те, кто их использует умело,Преуспевают в замыслах своих… [27]

Заглавная буква П в обоих случаях написана с петлями на двух концах поперечной черты. В этом ощущается не совсем естественная старательность. Можно заподозрить подделку. Но в последующих строфах перо Байрона уже бежит свободнее: петли исчезают, появляются добавочные соединительные «хвостики».

— Отличить подлинник от копии так просто?

— Ну что вы, дружище! Байрона подделывают чаще, нежели любого другого английского поэта. Мир жаждет новых открытий, и, пользуясь этим, Шультес-Янг в тысяча восемьсот семьдесят втором году явил публике две связки байроновских писем, якобы принадлежавших его, Янга, тетушкам. Это был очевидный обман. Часть бумаг мошенник вовсе не пожелал представить экспертам для изучения, а девятнадцать экземпляров оказались работой некоего де Гиблера, который выдавал себя за родного сына поэта. В свое время его легко разоблачили, поскольку Байрон умер за десять лет до даты на водяном знаке листа.

Аферы высшего класса были для Холмса родной стихией. Он снова сел за стол и взял увеличительное стекло.

— Когда документ изучается под лупой, становятся видны почти не заметные невооруженному глазу разрывы линии в тех местах, где перо поднимали от бумаги, — пояснил он. — В подлиннике подобных пробелов сравнительно мало, в подделке их обычно больше, ибо мошенник, особенно не слишком опытный, довольно часто останавливается, сравнивая свою работу с оригиналом. Иногда «бреши» пытаются «залатать», чтобы создать ощущение непрерывности письма.

— По этим признакам и выявляется фальшивка?

— По этим, а также по многим другим. Разумеется, искусный копировщик должен знать доказательства подлинности и постараться их предоставить. Если он подделывает рукописи одного и того же автора на протяжении долгого времени, почерк будет выглядеть уверенным, и для выявления обмана потребуются другие методы. Иногда преступника удается разоблачить, установив время изготовления чернил и бумаги. Думаю, в данном случае мы можем полагать, что это подлинная рукопись Байрона, — заключил Холмс, затем внимательно изучил какое-то письмо и с усмешкой процитировал две строки из «Дон Жуана»: — «Она писала это billet doux [28]на листике с каемкой золотою…» [29]Здесь можно не сомневаться: перед нами известная подделка почти восьмидесятилетней давности.

Через плечо Холмса я взглянул на узкий желтоватый пергамент, исписанный порыжелыми чернилами. Первые слова: «Еще раз, дражайшая моя…» — с виду были очень похожи на начальные строки байроновской рукописи «Дон Жуана».

Мой друг улыбнулся.

— Это послание, которое поэт якобы написал леди Каролине Лэм, в действительности сочинила она сама в тысяча восемьсот тринадцатом году с целью завладеть его портретом. История хорошо известна. Леди Каролина до помрачения рассудка влюбилась в Байрона — человека, которого называла дурным, безумным и даже опасным. Подделав его почерк, она написала письмо, в котором он будто бы поручает ей пойти к издателю Джону Мюррею и забрать знаменитую ньюстедскую миниатюру. Леди Каролина получила портрет поэта, а поэт получил у Мюррея «свою» записку.

Под фальшивой подписью поэт вывел: «Бумага составлена от моего имени леди Каролиной Лэм» — и поставил свой подлинный автограф.

— Обе подписи очень похожи.

— По тем временам леди Каролина могла стать хорошей копиисткой. И все же посмотрите еще раз на горизонтальные черточки: у Байрона они нависают над двумя соседними буквами, а его поклонница заводит их еще дальше. Преувеличивать особенности оригинала — грубая ошибка, как и смена стиля письма. Взгляните: вертикальную палочку «т» леди Каролина дважды усиливает чертой, идущей снизу вверх. Человек, желающий украсить букву, сделав ее пожирнее, никогда так не поступит. Скорее, он просто повторит уже имеющуюся черту, направленную сверху вниз. К тому же восходящие линии в естественном письме тоньше, чем нисходящие. Если нажим пера всюду одинаков — это один из признаков факсимильной копии или подделки. Иными словами, как бы ни были похожи два автографа, в письме леди Каролины слишком много подозрительного, чтобы ввести в заблуждение эксперта.