Валерия Вербинина - Темное солнце Страница 30

— А-а-а! — заорала Мадленка и метнула горсть дерьма в лицо Адаму.

Видавший виды страж не был готов к такому нападению. Он вскрикнул и попятился, и в это мгновение чудесным образом оживший рыцарь что было силы хватил кулаком в висок младшего тюремщика, и тот свалился замертво. Мадленка бросилась на стражника, выхватила у него факел и ткнула огнем в волосы врага. Стражник загорелся и с дикими криками заметался по подземелью. Адам, протерев глаза, выхватил меч и бросился на Мадленку, но железные пальцы крестоносца стиснули его запястье. Обернувшись на противный хруст, Мадленка впервые в жизни увидела, как один человек только с помощью собственной силы ломает другому кости. Мучения Адама длились недолго: Филибер де Ланже отобрал у него меч.

Воя от боли, Адам упал на колени, и Филибер ударил его мечом по голове с такой силой, что до половины рассек череп. Похоже, гнилая капуста только пошла богатырю-крестоносцу на пользу. Меч застрял в черепе Адама и не желал выниматься, тогда крестоносец поставил одну ногу на плечо тюремщику и с силой оттолкнул его, высвободив лезвие.

— Скорее, Филибер, бежим! — крикнула Мадленка.

Она несла факел, отбрасывавший на ступени причудливые тени, Филибер шел следом. Перед уходом он все-таки не удержался и проткнул насквозь горевшего стражника. — Сюда!

Навстречу им бежало трое или четверо вооруженных людей. Мадленка метнулась к стене. Пот тек ей в глаза и щипал их, но она видела, как Филибер положил двоих противников с первого удара. Последний резво отскочил назад и, сорвав с пояса кошкодер — страшное оружие: шар на палке, весь утыканный острыми шипами, — молодецки взмахнул им. В следующее мгновение он, получив удар мечом в живот, рухнул наземь, а Филибер, выхватив у него кошкодер, раздробил им врагу череп.

— Скорее, Филибер!

Они преодолели еще несколько ступеней, распахнули дверь и оказались во дворе, где слуги, заметив их, подняли крик. Филибер бросился обратно, заложил дверь засовами, и они побежали снова. Два или три раза им по пути попадались люди, и тогда Мадленка предоставляла действовать своему спутнику. Он убивал, как бык, полагаясь только на силу; то бил кошкодером, то разил мечом, и все это с каким-то недюжинным хладнокровием, за которое Мадленка невольно его зауважала. Бросившись к очередному выходу, они оказались на стене замковых укреплений. Внизу, во дворе, бегали и суетились люди князя, иные показывали пальцем на две маленькие фигурки, стоявшие высоко на замковой стене.

— Делать нечего, — сказал Филибер, — придется прыгать в ров. — Он обернулся к Мадленке и без предисловий прижал ее к груди с такой силой, что у нее затрещали кости и она охнула. — Что бы ни случилось, Мишель, я тебе вечно буду благодарен за то, что ты вытащил меня из этого каменного мешка. С богом!

Он швырнул вниз меч, метнул кошкодер и с места прыгнул в ров. Мадленка разбежалась и, отбросив в сторону факел, кинулась за ним, когда дверь уже подавалась под ударами.

Вода во рву была холодная и отдавала нечистотами. Мадленка кое-как выбралась на берег, отряхнулась по-собачьи и огляделась в поисках своего спутника. Мимо ее лица пролетела стрела. Лапища Филибера рванула ее в сторону: еще две стрелы легли в землю.

— Рано останавливаться! — простонал Филибер, подхватывая с земли кошкодер. Меч утонул во рву. — Если мы доберемся до леса раньше их и если они не догадаются взять собак, мы спасены.

— Но куда же мы пойдем? — прокричала Мадленка, бросаясь за ним.

— Как куда? — удивился рыцарь. — В Мальборк! Шевелись, Мишель, еще рано заказывать по нам поминки!

Мадленка обернулась и увидела всадника, мчащегося на них во весь опор.

— Берегись! — закричала она.

Филибер откатился в сторону, едва не угодив под копыта лошади, взмахнул кошкодером и метнул его во всадника, как ядро. Шар, усеянный шипами, угодил человеку прямо в грудь, он покачнулся и стал сползать с седла. Лошадь взвилась на дыбы и стала танцевать на месте. Филибер бросился к ней, вытащил тело противника из стремян, легко вскочил в седло и подал руку Мадленке, помогая ей запрыгнуть.

— Сегодня наш день, Мишель!

И лошадь, понукаемая двумя всадниками, галопом поскакала по направлению к лесу и свободе.

Леса они достигли благополучно, но до свободы было далеко и через четыре дня после описываемых событий. Дело в том, что, свернув с дороги из боязни быть узнанными, Филибер и «Мишель» попросту заблудились.

На третий день лошадь стала хромать, и они убили ее, зажарили мясо и поели. Дальше приходилось идти пешком. Они взяли с собой сколько могли унести конины и отправились в путь, рассчитывая каким-то образом добраться до замка Торн, первой пограничной крепости крестоносцев. Впрочем, Мадленка не оставляла надежды вернуться в Каменки — единственное место на целом свете, где она бы чувствовала себя в безопасности.

Мадленке было не привыкать ходить на своих двоих, но вот анжуйский рыцарь ходоком оказался не таким хорошим, как бойцом. И то сказать: на ногах у него после темницы были сплошные волдыри, и спутникам то и дело приходилось останавливаться, чтобы дать Филиберу отдохнуть. Вдобавок характер у рыцаря оказался вздорный, заносчивый и гордый, и Мадленке с ее строптивым нравом было нелегко с ним ужиться. По словам рыцаря, лучшие люди на свете живут в Анжу и ничто под луной не сравнится с тамошним вином.

Когда Мадленка вполне резонно спрашивала его, какого черта тогда он оставил край лучших людей и приволокся в земли, где даже не растет виноград, Филибер искренне обижался. Он имел привычку в пути распевать во все горло песни своей родины — похвальное свидетельство патриотизма, но совсем неуместное тогда, когда тебя повсюду ищут, чтобы убить.

Про себя Мадленка прозвала своего спутника Вонючкой, ибо даже купание во рву не пошло ему на пользу, и Лягушонком — за прозрачные глаза навыкате, до странности напоминавшие лягушачьи. Все в Филибере было подогнано по размеру его роста: длинные руки, длинные ноги, резкие черты лица, огромный орлиный нос и большой ярко-алый рот, растягивающийся до ушей.

Острый подбородок то и дело выпячивался вперед, светлые глаза надменно глядели из-под выпуклых век, а каштановые волосы и борода сами собой вились мелким бесом, наполняя Мадленку с ее прямыми обвисшими прядями тихой завистью. Анжуец был громадный, как скала, могучий и в доспехах, должно быть, смотрелся совершенно устрашающе, но вот разумом он явно не вышел.

Когда Мадленка замечала, что они, судя по всему, идут не туда, он безропотно соглашался поменять направление, в результате чего они на следующее утро оказывались там же, откуда пришли. При этом анжуец считал себя несравненным поводырем, и дошло до того, что Мадленку начало тошнить от его бахвальства.

Он был по-детски беспечен и, если бы ей пришло в голову одолжить у него кошкодер, чтобы врезать ему между глаз, он дал бы ей его не задумываясь; но с другой стороны, Мадленка и мысли не допускала о том, чтобы бросить его одного и искать дорогу самой, хотя порой он бывал просто невыносим. Утром пятого дня они сидели под большим дубом, обсуждая дальнейшие действия.

— Ты же говорил, что знаешь эти места, — отчаявшись, сказала Мадленка.

— Да? — Анжуец задумался, затем высморкался, зажав одну ноздрю, да так, что чуть не зашиб ее содержимым бедную Мадленку насмерть. — Я три года здесь не был. Говорю же тебе, я возвращался…

— Слышал уже, — прошипел «Мишель», не менее сорока раз вынужденный ранее прослушать историю странствий Филибера де Ланже в различных вариациях. Филибер получил наследство после того, как четверо его старших братьев умерли, не оставив после себя потомства, и совершенно не знал, что делать с этим внезапно свалившимся на него богатством.

— Я еще не рассказывал тебе о корабле, — радостно встрепенулся Филибер. — Я говорил тебе, что у меня морская болезнь?

Мадленка, обхватив руками голову, злобно взглянула на него исподлобья.

— Так ты не знаешь, как нам добраться до Торна? — спросила она напрямик.

— Ну, я этого не говорил, — важно промолвил Лягушонок, глянул на ладонь и приготовился что-то добавить, но неожиданно умолк. На запястье виднелась кровоточащая царапина, и Мадленка сначала даже не поняла, отчего ее спутник вдруг запнулся и побледнел.

— Что такое? — спросила Мадленка.

— Кровь, — слабым голосом промолвил рыцарь. — Я ранен!

— Ты? — удивилась Мадленка. — Да ведь это царапина. Наверное, порезался, когда веток набирал для костра… Эй, Филибер!

— Что-то мне нехорошо, — пролепетал рыцарь.

— Да что с тобой? — вскричала Мадленка. — Это же всего лишь царапина!

— Надо мной всегда смеялись, — стонал рыцарь, чье лицо на глазах становилось пепельным, — все братья, потому что я… я… не выношу вида своей крови… Ох, как мне дурно.

Мадленка заметалась.

— Филибер! — сказала она. — Да ведь ты самый храбрый, самый сильный человек из всех, кого я знаю! — Она говорила совершенно искренне. — Вспомни, как ты изрубил этих мерзавцев! А тут какая-то царапина, подумаешь, ну, немножко крови вытекло, ну и что?