Наталья Александрова - Волчья сотня Страница 31

Борису становилось все хуже. В душном помещении, в котором вместо воздуха остался, кажется, только тягучий ужас, он чувствовал, что силы его слабеют. В голове шумело, перед глазами стояла пелена. Он сидел с открытыми глазами, но находился в полубессознательном состоянии. Ему вдруг показалось, что он уже умер и попал в ад. Грязные стены, духота, мерзкий голос, выкрикивающий фамилии, а главное – обреченность на лицах людей, входящих в страшную комнату, чтобы никогда не вернуться, наводили на такую мысль.

Усилием воли Борис стряхнул оцепенение и огляделся. В комнату в это время из маленькой двери, которую Борис вначале и не заметил, вошел еще один человек. По тому, как вытянулся красноармеец у входа, Борис признал в нем начальство. Поскольку это был первый чекист, которого видел Борис, то он невольно с любопытством принялся наблюдать.

Вошедший был строен, высок, одет в неизменную кожанку. Он окинул всех находящихся в комнате внимательным острым взглядом и остановился на Борисе. Глаза его были холодны и равнодушны, но при виде Бориса в них появилось некоторое оживление.

– Кто такой? – обратился он к вышедшему в который раз тщедушному глашатаю.

– Взяли без документов, товарищ Черкиз! – доложил тот.

– Ко мне его! – коротко распорядился Черкиз и исчез.

Бориса вне очереди провели в следующую комнату, где стоял простой стол, за которым сидел человек в расстегнутом френче, а в углу – еще один маленький столик, где находилась барышня с пишущей машинкой. Из этой комнаты была и другая дверь, куда выводили, надо полагать, всех допрашиваемых, куда вывели теперь и Бориса. Он шел по коридору, сопровождаемый красноармейцем, и его преследовал такой обыденный стук пишущей машинки. Миновали лестницу в подвал, откуда слышались крики – очевидно, там находились камеры.

«Неужели они расстреливают прямо здесь? – равнодушно подумал Борис, мысль о смерти не вызывала в нем больше ужаса. – Ах нет, мальчишка же говорил, что возят в какую-то Ольховую Балку…»

Красноармеец остановился и заглянул в дверь, находящуюся в конце коридора.

– Заходи! – приказал он Борису, а сам остался за дверью.

Комнатка была маленькая, с голыми стенами, когда-то крашенными серой краской. Теперь краска местами облезла, местами размылась, так что выглядывали старые доски. Сквозь мутное зарешеченное окошко света попадало немного. Из мебели в комнате находились грубый дощатый стол и два стула. Стол освещала настольная лампа на красивой бронзовой подставке в виде трех граций, с зеленым абажуром. Лампу явно реквизировали из ближайшего богатого дома. Человек, которого называли Черкизом, сидел за столом и что-то писал. Он кивнул Борису на стул, не поднимая головы. Борис сел и вспомнил, как его несколько месяцев назад допрашивал в феодосийской контрразведке недоброй памяти штабс-капитан Карнович.

«Интересно, здесь, в ЧК, у них бьют или только расстреливают?» – подумал он.

– Итак, – сидевший напротив человек поднял голову и в упор посмотрел на Бориса, – я облегчу вам задачу. Передо мной вам не нужно лгать и изворачиваться, я все равно вам не поверю. Даже если бы у вас были самые что ни на есть надежные документы и не было следа споротых погон, все равно сразу ясно, что вы – белый офицер.

«Скажите, какой умный нашелся! – издевательски подумал Борис. – Про то, что я офицер, даже неграмотный Кособродов догадался, даже этот паршивец Миколка, тут семи пядей во лбу иметь не надо!»

Вслух он, естественно, ничего не сказал, а только подвигал руками, которые сильно онемели от туго завязанных веревок.

– Давайте с вами, господин офицер, спокойно побеседуем.

– Посадили бы, что ли, скорее в камеру да руки развязали, – ворчливо ответил Борис, – а дружеской беседы, господин комиссар, у нас с вами не получится, потому что вы, вон, револьверчиком поигрываете, а у меня руки связаны. И потом вы меня спрашивать будете, а сами про себя ничего не расскажете.

– Гордиенко! – крикнул Черкиз в коридор.

Вошел тот самый красноармеец, что привел Бориса, и по приказу Черкиза перепилил ему штыком веревку на руках. Борис потер кисти, стараясь быстрее восстановить кровообращение.

– Вы удовлетворены? Так я вам могу представиться: начальник специального отдела ЧК при Особом краснознаменном отряде…

– Имени героя Гражданской войны товарища Бакунина, – издевательски продолжил Борис.

Ему было тошно от мягкого тона Черкиза. Лучше бы орал да запугивал. Голова болела меньше, но все тело было чугунным.

– Напрасно вы так агрессивно настроены, я бы мог вам помочь, облегчить вашу участь, – по-прежнему мягко проговорил Черкиз, – я могу дать гарантии…

«Врешь ты все, сволочь, – лениво подумал Борис, – если бы ты меня отпустить хотел, ты бы не стал говорить, кто ты есть. А так, все равно меня в расход пустят, так можно пооткровенничать».

Черкиз достал пачку папирос, подвинул Борису пепельницу.

– Ну-с, и как же вы здесь очутились? – как ни в чем не бывало продолжал он допрос. – И скажите мне, как же вас называть?

– Петров, – брякнул Борис первую пришедшую на ум фамилию, – Петров Андрей Борисович. Больше ни на какие ваши вопросы отвечать не буду.

– Будете, ваше благородие, будете. Как миленький запоете, – процедил Черкиз.

Глаза его сузились, тонкие пальцы сжались в кулак.

«На черта я ему сдался? – сердито думал Борис. – Если узнать про дислокацию войск да про планы отряда, так это командиру интересно, а этот сидит тут, на психологию давит, с подходцем разговаривает… Все равно конец-то один. Хватить его, что ли, напоследок вот этой пепельницей? На вид тяжелая, фунта два с лишком в ней будет…»

Как бы прочитав его мысли, Черкиз отодвинул от Бориса пепельницу и посмотрел подозрительно. Борис решил подождать, что будет дальше, а пока постараться отдохнуть. За окном пошел сильный дождь. Потоки воды попадали в щели рамы и скапливались на пыльном подоконнике.

– Что вы от меня хотите? – спросил Борис резко.

– Всегда полезно изучить врага не в бою, а в спокойной, так сказать, обстановке, – улыбнулся Черкиз.

И хоть зубы у него были ровные, но глаза из-за улыбки превращались в щелочки, отчего лицо приобретало какое-то иезуитское выражение. Определенно, этот человек не вызывал у Бориса симпатии.

– Насколько я знаю, сотрудники ЧК непосредственно в бою не участвуют, – заметил он.

– В общем, да, – признал Черкиз. – Наша функция заключается в том, чтобы определить, является ли данный арестованный индивидуум врагом революции.

– Так что вам в моем случае неясно? – спросил Борис. – Вы же сами сказали, что сразу определили во мне врага.

– Я сказал, что сразу определил в вас белого офицера, – возразил Черкиз.

– Одно подразумевает другое, – отмахнулся Борис.

– Не всегда, – вкрадчиво заговорил Черкиз, – не всегда. И моя задача заключается в том, чтобы убедить вас, что революция – это неизбежно. И что революция в сути своей прекрасна, да-да, прекрасна, несмотря на смерть, голод, разруху…

«То ли он сам полный идиот, то ли меня за дурака держит», – в каком-то даже удивлении подумал Борис.

– Вы поймите, – настойчиво убеждал Черкиз, – у старого государства ведь не было будущего. Ведь для России совершенно неприменим был путь разных там Америк и Европ! Не зря они называли Россию варварской! Да, мы варвары! Но вы же образованный человек, вспомните историю: Рим разрушили варвары, дальше Золотая Орда, да много всего! И это наши сиволапые мужики, такие же варвары, призваны очистить Россию от скверны!

В продолжение этой горячей речи Борис с интересом наблюдал, как лужа на подоконнике, все увеличиваясь, подходила понемногу к краю, захватывая по дороге, как весенний разлившийся поток, все, что можно унести с собой. В данном случае это были шматки пыли, клочья паутины и достаточное количество дохлых мух. Комнатка-кабинет Черкиза была крошечной, подоконник находился прямо у него за спиной. Вот в процессе монолога Черкиз взмахнул рукой и попал локтем в лужу, оглянулся и поморщился.

– М-да, я, конечно, образованный человек, дворянин, – усмехнулся Борис, – но ведь и вы, товарищ комиссар, не пролетарий: вон как морду-то скривили, когда локтем в лужу вляпались. А мужичку-то такое привычно, он и не заметил бы. Да и говорите вы… слишком правильно.

– Именно поэтому я сейчас беседую с вами, – откликнулся Черкиз. – Я хочу, чтобы вы поняли то, что понял в свое время я: они вошли в революцию, как в свою избу – не мешкая и ничего не оставляя на пороге, а нам понадобилось отшелушить с себя много ненужного, чтобы понять: только такой выход возможен, история повторяется и против полчищ варваров ничто не устоит, это только вопрос времени.

– Ваш взгляд на революцию для меня интересен, – осторожно начал Борис, – но что вы, собственно, хотите от меня?

– Сотрудничества, – обыденным голосом проговорил Черкиз. – То есть работы не за страх, а за совесть.