Александра Девиль - Чужой клад Страница 32

— Так мы ж не до Ромена едем, а до Конотопа.

Настя тихо спросила Дениса:

— А не подвезти ли нам философа?

— Но тогда придется назвать себя и привлечь к себе внимание.

— Что же в том страшного? Нас никто здесь не знает. А назваться можно чужим именем.

— Ну, как хотите. Тогда назовемся супругами… скажем, Погарскими?

— Почему бы и нет?

— Хорошо. — Денис встал и громко обратился к компании: — А что, господа, не доверите ли вы нам с женой довезти до Ромена этого уважаемого учителя? У нас в карете места хватит.

Все, как по команде, развернулись в сторону Насти и Дениса. Один чумак прошептал другому: «Пан, видать, из москалей». Пасечник с поклоном поблагодарил за предложение:

— Вот уж обяжете вы меня, Панове, коли доставите этого мудрого человека в Ромен. И мне будет спокойней, и вам с ним дорога покажется короткой.

Помещик подошел к Денису и, щелкнув каблуками, протянул руку для приветствия:

— Позвольте представиться: Иван Лукич Валуйский, дворянин, землевладелец. Позвольте также узнать, с кем имею честь.

— Андрей Львович Погарский, — не моргнув глазом, солгал Денис. — А это моя супруга Елена Николаевна.

— Вероятно, вы приехали издалека? — поинтересовался Валуйский, переводя взгляд с Дениса на Настю. — Судя по говору, вы не здешний?

— У меня имение под Трубчевском, — продолжал сочинять Денис. — А говор имею северный, потому как учился в Москве и жил там долгое время.

— Так вы доверяете нам доставить в Ромен господина философа? — спросила Настя, приветливо улыбнувшись.

От ее улыбки и мелодичного голоса в корчме словно посветлело; посетители невольно улыбнулись в ответ, и даже на хмуром лице монаха появилось добродушное и мягкое выражение.

А сам философ скромно, но без робости поклонился и сказал:

— Благодарю вас, добрые господа, но только, сдается мне, вы сегодня не доедете до Ромена.

— Как не доедем, почему? — удивился Денис. — Тут расстояние совсем невелико, успеем еще до темноты. Или вы шутите, господин философ?

Сковорода промолчал, а Валуйский вдруг с самым серьезным видом обратился к Денису:

— Вы не думайте, что Григорий Саввич зря бросается словами. Недавно помещик Тевяшов мне рассказывал, как встретил пана Сковороду на дороге, хотел его подвезти, а Григорий Саввич отказался и заявил: «Я раньше вас прибуду на место». И точно: через пару верст у Тевяшова в коляске сломалось колесо и он провозился с ним до вечера. А Григорий Саввич шел коротким путем, через лес, вот и прибыл в деревню вовремя. Так ведь было дело? — Он повернулся к философу.

Тут уж забеспокоился Еремей:

— Это что же, господин учитель усмотрел какие-то неполадки в нашей карете? Пойду проверю все колеса и упряжь.

Верный слуга бросился к выходу, а философ тихо произнес:

— Дело не в колесах, а в людях. Может, вам самим не захочется ехать в Ромен.

— Почему вы говорите загадками? — обратилась к Сковороде Настя. — Если недовернете нам и не хотите с нами ехать, так прямо о том и скажите, мы не обидимся.

— Что вы, пани, я вам вполне доверяю, — сказал философ, слегка поклонившись. — И даже знаю, что сам я непременно буду ночевать в Ромене.

— Ну, если вы будете, то и мы тоже, — заметил Денис. — И потом, если мы сегодня не доедем до Ромена, то завтра не успеем засветло добраться до нужного нам места. Так что, господин учитель, прощайтесь с друзьями, а мы ждем вас в карете.

Расплатившись с хозяином, Томский повел Настю к выходу.

Во дворе Еремей возился с упряжью, потом долго осматривал колеса. Настя и Денис отошли поближе к палисаднику и стали обсуждать, где им лучше остановиться на ночлег.

— Что бы ни говорил философ, а ночевать нам следует в Ромене, — сказала Настя. — Все-таки это город, там есть приличная гостиница. Не в придорожной ведь корчме останавливаться на ночь.

— Кто знает… — тихо произнес Денис. — Может, в маленьком незаметном трактире нам будет безопасней.

Шум громыхающей по дороге брички несколько заглушил слова Дениса. Настя решила, что новые путники прибыли в корчму, но, оглянувшись, увидела, что бричка проследовала мимо; лишь на мгновенье мелькнула черная борода и соломенная шляпа возницы. Почти одновременно Настя охватила взглядом и одинокую фигуру философа, склонившегося над каким-то цветком. Казалось, он вовсе не интересуется «супругами Погарскими», с которыми ему предстояло проехать несколько верст. На секунду Насте стало тревожно: а не узнал ли он ее? Впрочем, вряд ли; ведь года два назад он лишь мельком мог видеть ее в Переяславле, в доме Томаров, среди других гостей. Но если даже он случайно запомнил Настино лицо, то уж, конечно, не знает ее имени, а потому не может уличить в обмане.

Движимая невольным любопытством, Настя приблизилась к Сковороде и спросила:

— Наверное, вы собираете гербарий для ученика?

Философ поднял на нее свои большие карие глаза и с легкой улыбкой ответил:

— Нет, просто любуюсь совершенством природы. Поглядите, до чего мудро устроена всякая мелочь: лепесток, стебелек, коробочка с семенами. И все точно, все соразмерно, нигде нет ошибки.

— Кажется, только в человеке природа ошиблась, — сказал Денис, подойдя вслед за Настей. — Наверное, не раз уж разочаровалась мать-природа в своем неразумном творении.

— У человека всегда есть надежда исправиться, — заметил Сковорода. — Только наложить в согласии с самим собой и заниматься тем, к чему расположена душа. Узнай самого себя и справься сам с собою — вот что бы я советовал каждому человеку.

— О-о, да ведь иные души до того темны, что дай им волю — самого Бога заточат в темницу, — вздохнул Денис. — И не каждый человек может справиться с той алчностью, что засела в его душе. А потому ваши советы, Григорий Саввич, — лишь для добрых людей. Людям же порочным нужна внешняя острастка — иначе они не остановятся в своем зле.

— Внешняя острастка — ничто, если не сумеем исправить внутреннюю натуру, — возразил Сковорода. — Потому-то я и веду жизнь человека простого и бесполезного, чтобы не бояться никакого зла. Я неимущий бродяга, который понимает жизнь как вечное странствие. Зато мое скромное положение позволяет мне проповедовать даже среди самых зловредных людей.

— Вы говорите о своей бесполезности, — усмехнулся Денис, — а между тем я вижу, как вас уважают люди разных сословий. На бесполезного человека так не смотрят. И не похожи вы на простого учителя малолетних барчуков.

Сковорода взглянул на Томского очень пристально и вдруг заметил:

— Да ведь и вы не похожи на простого помещика. Не надо быть пророком, чтобы угадать в вас человека ученого… господин Погарский. Наверное, вы знаете латынь и другие языки, учились в Германии или во Франции. Так?

— И вы тоже, — откликнулся Денис.

— А я и сейчас учусь.

— Здесь? Чему же?

— И здесь, и во всех местах, куда послала или пошлет меня судьба, я учусь благодарности, — сказал философ. — Учусь быть довольным тем, что дано мне в жизни от промысла Божия. Учусь обращать все во благо и радоваться сущему. Не люблю суеты и житейских хлопот, а потому научился простои убого жить.

— Да, вот и в самом деле умный человек, — пробормотал Денис словно про себя. — Если бы все так мыслили, меньше было бы неудачников и недовольных. Поистине, счастье — в нас самих… — Но тут его взгляд остановился на Насте, и он очень тихо добавил: — Только в любви человек не может быть философом и теряет всякую логику.

Еремей, закончивший осмотр лошадей и кареты, громко позвал:

— Барин, все готово, можно ехать!

— Прошу, Григорий Саввич, — обратился Денис к попутчику, указывая на карету.

Сковорода сел напротив Насти и Дениса, примостив на колени свою дорожную суму, словно боялся испачкать ею сиденье кареты. Приятное лицо с правильными чертами, скромная повадка, спокойный взгляд философа — все в нем привлекало простотой и неколебимым внутренним достоинством. На мгновение Насте показалось, что встреча с этим необычным человеком — не что иное, как знамение свыше. Может, Бог послал его, как иногда посылает ангела или пророка к тем, кому грозит беда.

Глава одиннадцатая

Беспокойная ночь

Отдохнувшие и накормленные лошади бодро продвигались по проселочной дороге, что причудливо вилась между перелесками и пологими холмами. Объехав очередную рощу, путники даже догнали ту бричку, что ранее прогромыхала мимо корчмы; Настя узнала чернобородого возницу.

— Ишь, какой бородатый, — мельком оглянувшись ему вслед, сказал Григорий Саввич. — В здешних краях все больше усачи, а бороды носят редко.

— А вы откуда родом, господин учитель? — полюбопытствовала Настя.

— Я родился в селе Чернухи на Полтавщине, — был ответ. — Там чудные, красивые места. Впрочем, как и везде в Малороссии. Недаром Господь избрал нашу землю колыбелью всех русских народов. Но и ареной бедствий тоже…