Александр Арсаньев - Инфернальная мистификация Страница 32

«Рок» – такая надпись все время появлялась на стене у Элен, будто бы сделанная не чем-нибудь, не какими-то там чернилами, а – человеческой кровью!

Я вышел из дормеза, который порядком поистрепался в дороге. Следом за мной из дорожной кареты выбралась Мира, одетая цыганкой, Кинрю, вооруженный своим кольцом со спицей и пистолетами, и доктор Лунев со своим чемоданчиком.

Мы направились по аллее к усадьбе.

– Какой великолепный дом, – восхищенно шепнула Мира.

– Да, – я кивнул. – Настоящий дворец!

Видела бы она еще хоромы мальтийского бальи Елагина!

– Интересно, что нам сейчас пропоет Наталья Михайловна, – усмехнулся японец, который так и не изменил своего нелестного мнения касательно овдовевшей графини.

– Думаю, что будет скандал, – отозвался я. В этот самый момент мы услышали выстрел. Чья-то тень в мужском костюме промелькнула за белевшей в лунном свете скульптурой льва.

– Кто там? – крикнул я. – Что происходит? – Первой моей мыслью было, что стреляли в Елену Оленину.

– Кажется, сбежал кто-то, – дрогнувшим голосом шепнула мне Мира. Она прижалась ко мне всем телом, как бы ища защиты.

В эту секунду я увидел Елену, которая словно приведение вышла из уединенного садового грота на усадебную дорогу. В одной ее руке дрожала на ветру сальная свеча, другой графиня сжимала мушкетон – кавалерийское ружье с коротким стволом. На лице графини застыло выражение смертельного ужаса. Я изумился: как она вообще смогла выстрелить из него!

Мне показалось, что эту сцену я уже видел однажды, словно причудливая память вернула меня в картину из прошлого. Мне вспомнилось, как мы с графом Олениным поджидали вампира Алекса в том деревянном флигеле, который чуть позже сгорел жарким пламенем, и в поджоге его обвинили несчастную графиню Элен. Теперь я был уже практически на все сто процентов уверен, что Елена не поджигала его…

– Что с вами, графиня?! – воскликнул я. – Да бросьте же вы это ружье! – видно было, каких усилий ей стоило удерживать оружие в ослабевших руках. На лбу у нее застыли капельки холодного пота.

– Яков Андреевич? – прошептала Элен. – Как вы здесь оказались? Не может быть! Там… – пролепетала она, ткнула пальцем куда-то вдаль и как подкошенная рухнула на траву. Я проследил за ее жестом, он как раз указывал в сторону белевшей скульптуры. Но фигура мужчины исчезла, растворилась во тьме. Так что страхи Элен оказались весьма осязаемыми.

Мира, повинуясь голосу сострадания, бросилась к ней. Лунев было поспешил в ту же сторону, но в этот момент где-то залаяла усадебная собака, и несколько мужиков с факелами выбежали из маленького деревянного домика, который был скрыт в лесочке. Поэтому-то мы его, ошеломленные увиденным, сначала и не заметили.

– Вот не было печали, – заметил я. Мне вовсе не улыбалось сражаться с разъяренной толпой. Тем более что у меня еще не стерся из памяти недавний инцидент, случившийся со мной на Фонтанке в трактире Гоша. Благо рана оказалась не очень серьезная…

– Стреляли! – крикнул кто-то в толпе. – Сюда! На барышню напали! На Елену Александровну? Нет, кажись, на Марию! А может, и на обеих сразу… На помощь звали!

Я заметил, что мужики были вооружены дубьем, вилами и граблями. Это мне понравилось еще меньше. Но я утешал себя тем, что в этот раз со мной мой ангел-хранитель. Кинрю обвел толпу пристальным взглядом холодных глаз.

– Что-то мало эти ребята смахивают на нечисть, – пробормотал он себе под нос, судя по всему, просчитывая в мыслях ситуацию. Ибо одной из главных своих добродетелей мой Золотой дракон считал невозмутимость. Его и впрямь мало что могло вывести из себя. Разве что мой уход из дома неизвестно куда в неурочное время…

– Мы из с Санкт-Петербурга с визитом к Олениным, – я попытался объясниться. Однако мои слова успеха не возымели. Скорее, наоборот, крестьян они только раззадорили.

– Разбойники! Лихоимцы! Грабители! – крикнул какой-то особо рьяный крестьянин в не подпоясанной белой рубахе и первым ринулся в бой. Да и остальные от него не отставали. Лунев подхватил ружье, брошенное Элен, и в отчаянии решил уже было отстреливаться, словно на поле брани, как Кинрю издал какой-то одному ему ведомый боевой клич и ринулся в драку, вооруженный только своим редкостными боевыми умениями.

У самого рьяного крестьянина он выбил из рук дубье. Одной ладонью ударил ему под дых, а потом ногой в лаковом сапоге зарядил в поджарый живот.

Мужик охнул от неожиданности, застонал, обхватил руками худое брюхо и навзничь свалился наземь.

– Наших бьют! – заорал один из нападавших и получил точный удар в лоб от моего Золотого дракона. Мужик захрипел и свалился вслед за своим товарищем. Я даже не успел проследить, как Кинрю оказался на этом месте – такими стремительными были его движения. Иногда мне казалось, что японец умеет летать.

Дворовые мужики стали медленно отступать. Один правда бросил со всей силы в японца вилами, но мой самурай ловко увернулся и метнул в него колечко со спицей, пригвоздившей ладонь мужика к соседнему дереву.

Алеша Лунев все-таки выстрелил, но, правда, в воздух.

– Господи Иисусе Христе, – простонал пригвожденный. Тогда только Кинрю обвел мужиков тяжелым взглядом из-под низко наплывших над восточными глазами коричневатых век, как бы спрашивая: ну, кто на новенького?!

Желающих, однако, среди оленинских дворовых мужиков так и не оказалось. Тогда Кинрю вернул себе свое кольцо со спицей, обтерев кровь с нее об чью-то рубаху.

Мира тем временем расшнуровала лиф пеньюра графини, чтобы той стало легче дышать. Она поразилась мраморной белизне ее кожи, которая казалась в лунном свете голубоватой из-за того, что просвечивали синеватые жилки.

Элен открыла голубые глаза. Они казались мутными, как у младенца.

– Кто вы? – тихим голосом спросила она. – У меня снова галлюцинации? – похоже, Мари окончательно удалось убедить сестру в том, что он безнадежно больна. – Откуда цыганам взяться в нашем имении? – Она бросила на Миру недоуменный взгляд из-под черных ресниц.

Мира не ожидала сейчас вопроса из уст Элен и несколько растерялась.

– Я-я… – индианка пыталась сообразить что-то на ходу.

– Саша отстала от табора, – ответил я, – и мы взяли ее с собой. Я назвал первое имя, которое пришло мне на ум.

– А-а, – понимающе проговорила Элен и попыталась подняться. Но выглядела она хуже некуда, казалось, что с того момента, как мы встречались с ней в Петербурге, миновало несколько лет. Сил ей, разумеется, не хватило, и она вновь упала на руки к Мире. Лечение, проводимое местным доктором, явно не шло ей на пользу.

– Что они с ней сделали? – ужаснулась моя индианка. – Эта женщина словно восстала из гроба.

– Запугали какой-то нечистью, – коротко бросил я. В этот момент я заметил, как из барской усадьбы с фонарями в руках выбежали еще несколько фигур. Как мне удалось разглядеть, это были сам граф Оленин Владимир Александрович, который нес в руках пистолет с вырезанным ложем, и его приемная матушка Наталья Михайловна, всю дорогу путавшаяся в длинных полах капота. На голове у нее был ночной кружевной чепец, завязанный под подбородком лиловыми лентами. За ними шла графиня Мария Александровна в каком-то светлом платье, подвязанным под грудью кашмирским шарфом, в сопровождении своего жениха в мундире. Я почти не удивился тому, что увидел его. Надо было предполагать, что в полку он выспросит отпуск. Ведь здесь решалось дело о наследстве его невесты… К тому же, когда процессия с фонарями чуть поравнялась с нами, мне удалось разглядеть еще одну фигуру. Это был молодой человек лет двадцати пяти, в штатском костюме и с докторским саквояжем, которого я не знал.

Мы с Луневым переглянулись. Мира поймала наш взгляд и тоже обратила внимание на этого странного доктора, лечению которого, судя по всему, и подвергалась Елена Александровна. Моя индианка невольно вздрогнула. Видно, представила, каково это – оказаться в руках такого вот эскулапа… Она механически перевела взгляд на измученную Элен, которая, казалось, была больна каким-то страшным, смертельно опасным заболеванием. Она сильно похудела, сильнее осунулась с лица и выглядела изможденной, словно чахоточная нищенка из благотворительной больницы. На шее у нее по-прежнему висел осиновый крестик, вызывавший во мне какое-то щемящее чувство жалости.

– Господин Кольцов?.. – Наталья Михайловна непроизвольным движением холеной руки с узловатыми пальцами схватилась за сердце. В этот момент в моей голове впервые появилась мысль, что совесть у вдовы нечиста. При виде меня и Лунева на ее моложавом лице отразилось такое явное разочарование, что скрыть его было бы попросту невозможно. – Я же… – графиня поморщилась, – то есть Владимир Александрович дал вам ясно понять, что ваше присутствие здесь неуместно! Вы только травмируете Элен! – визгливо вскричала она. – Боже мой! У нее ружье! – Наталья Михайловна только что заметила мушкетон, брошенный на траву Луневым. – Она стреляла! – ужаснулась графиня. – Это переходит какие-либо границы!