Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак Страница 33

Монахи на галерее тоже были явно взволнованы. Они переговаривались вполголоса, и палач понял из обрывков фраз, что все они дожидались настоятеля и приора, которые должны были вести сегодня богослужение. Взглянув еще раз вниз, Куизль заметил, что пустовало и место графа. Его жена пыталась утихомирить шумливых детей и то и дело поглядывала на двери, словно надеялась, что муж ее войдет с минуты на минуту.

Якоб откинулся на жесткой скамье, стараясь привлекать как можно меньше внимания. С его внушительным ростом попытка эта изначально обречена была на провал. Когда он поднялся полчаса назад на балюстраду, монахи несколько всполошились. Брат Экхарт в конце концов пояснил с угрюмым видом, что это странствующий минорит и настоятель действительно позволил ему входить в монастырь.

Постепенно волнение по поводу его присутствия улеглось, и любопытных взглядов стало меньше. Таким образом, у палача появилась возможность подслушать разговоры монахов.

– Где это видано, чтобы и настоятель, и приор проспали утреннюю службу! – пробурчал тощий монах справа от Куизля.

Сосед его, обритый наголо старик, согласно покивал.

– Будем надеяться, что ничего худого не случилось, – прошептал он. – Ты заметил, с каким видом брат Маурус сидел вчера вечером в трапезной? Весь бледный был, и губы дрожали. Как по мне, так он этой лихорадкой заразился. Не приведи Господь, чтобы нам не пришлось снова выбирать настоятеля!

– Что ж, тогда приор получит наконец место, которого так старательно добивался, – худой монах тихонько хихикнул. – Если сам с лихорадкой не сляжет. Его ведь тоже нигде нет.

– Тихо! Вон они выходят из сокровищницы.

Лысый показал на низкую дверь справа от галереи, откуда вышли друг за другом приор и настоятель. Куизль сразу почувствовал, что что-то не так. И Маурус Рамбек, и брат Иеремия выглядели так, словно только что повстречали самого дьявола. Оба были бледны, с них ручьями катился пот. Когда настоятель наклонился к библиотекарю, сидевшему в первом ряду галереи, губы его дрожали; он что-то шепнул на ухо старику, тот вздрогнул и тоже побелел. Приор тем временем наклонился к брату Экхарту и молодому наставнику, и последний в ужасе зажал рот ладонью.

Палач нахмурился. Что, черт возьми, здесь происходит?

В это мгновение двери главного входа с грохотом распахнулись, и в церковь вошел граф Вартенберг. Вид у него был крайне озлобленный: казалось, все тело его тряслось от ярости. Он стремительно прошел к своему месту и уселся в мягкое кресло. Когда жена его с беспокойством к нему наклонилась, он отстранил ее властным жестом и уставился прямо перед собой. Даже с высоты галереи Куизль видел, как яростно сверкали глаза графа.

«Да что же это такое случилось? – подумал палач. – Неужели снова кого-то убили?»

Но не успел он снова прислушаться к шепоту монахов, как заметил, что настоятель и приор, а за ними и келарь со старым библиотекарем двинулись обратно к дверце в конце галереи и скрылись в направлении Святой обители. Наставник Лаврентий спустился тем временем по лестнице к центральному нефу и дрожащим, но громким голосом начал службу:

– In nominee patri et filii et spiritus sancti, amen…[13]

Паломники встали, и за галереей зазвучал орган: сотни богомольцев ревностно, в один голос затянули Хвалебный псалом. Монахи присоединились к ним, но при этом растерянно переглядывались. Они, видимо, тоже не понимали, что происходило у них на глазах.

Несколько секунд Куизль не двигался с места, после чего принял решение. Он закашлялся и, отхаркиваясь, поднялся со скамьи с таким видом, будто его сейчас вывернет. Зажав рот ладонью, он стал протискиваться между монахами, и все как один испуганно сторонились. Они боялись заразиться лихорадкой от своих же собратьев. Бродячий францисканец, видимо, тоже не уберегся от проклятой болезни, и бенедиктинцы с готовностью перед ним расступались.

В считаные секунды палач дошел до конца галереи. Толстый келарь как раз захлопнул за собой дверцу, Куизль устремился к проходу, но остановился и подождал, пока монахи не опустились на колени и не склонили головы. Тогда он приоткрыл дверь и бесшумно скользнул вслед за святыми отцами в сокровищницу монастыря.

Как только палач прикрыл за собой дверь, голоса богомольцев стали заметно тише. В крошечном тамбуре на стене мерцал одинокий факел, вверх поднимались древние стоптанные ступени. Оттуда доносились взволнованные голоса монахов. Судя по звуку, бенедиктинцы находились в комнате неподалеку.

Куизль осторожно двинулся вверх по ступеням. По стене вдоль лестницы висели бесчисленные иконы, повествующие о чудесных спасениях некоторых паломников. Палач не обратил на них никакого внимания, он внимательно прислушивался к голосам: они становились все ближе.

Впереди показалась вдруг небольшая комната, закрытая на тяжелую железную дверь, усиленную клепками и стяжками. Над входом красовались три ярких герба; возле сундука стояли прислоненные к стене три железных стержня, служивших, вероятно, засовами. По краям двери Куизль заметил и запоры.

Палач подкрался на цыпочках немного ближе и понял с облегчением, что железная дверь была лишь прикрыта. Он заглянул сквозь узкую щель внутрь: тусклый свет падал лишь через маленькие зарешеченные окошки.

Куизль затаил дыхание. Перед ним действительно находилась Святая обитель.

Она представляла собой каменную, почти кубической формы комнатку, снабженную по бокам нишами и полками. На них стояли всевозможные кубки, кресты и ларцы, частью до того ржавые и позеленелые, словно их держали здесь с начала времен. По центру располагался небольшой алтарь, накрытый красным бархатом. И перед алтарем стояли четыре монаха.

Палач не сразу сообразил, чего недоставало в общей картине. Алтарь был пуст.

Монахи, похоже, о чем-то яростно спорили: размахивали руками, хватались за волосы и без конца крестились, словно это помогало им уберечься от скверны. Вот прогудел громкий бас брата Экхарта.

– Но это… это же невозможно! – причитал келарь. – Ни один смертный не может украсть дароносицу со святыми облатками! Только не из этой часовни!

– И все-таки это случилось, дурья твоя башка! – ответил приор. – Подумаем лучше, как такое могло произойти. И желательно – прежде, чем кто-нибудь об этом прознал. Это всем нам может стоить головы!

– Я бы на твоем месте тоже опасался за голову, – пробормотал старый библиотекарь. – У тебя как-никак хранится один из трех ключей, без которых не открыть часовню. Или я ошибаюсь?

Приор побагровел. В первую секунду он, казалось, готов был вцепиться старику в глотку, но ограничился лишь тем, что ткнул его указательным пальцем в грудь.

– Хочешь сказать, я имею какое-то отношение к пропаже облаток? Не забывай, что отворить дверь можно только тремя ключами. А другие два находятся у брата Мауруса и графа. Ты всерьез решил, что мы втроем сговорились украсть облатки? Так ты думаешь?

– Прекратите, братья! – раздался усталый голос настоятеля.

Маурус Рамбек выглядел так, словно уже распрощался с жизнью и теперь готовился к вечному пламени возмездия.

– Нет проку во взаимных упреках, – продолжал он тихо. – Подумаем лучше, что нам делать, если облатки не найдутся до праздника через четыре дня.

Приор покачал головой, словно до сих пор не мог поверить в то, что произошло.

– Да как такое возможно-то? – посетовал он. – Когда мы вместе с графом открывали часовню прошлым вечером, все было на месте. А спустя всего несколько часов облатки исчезли! Из комнаты с зарешеченными окнами и запертой на три запора тремя разными ключами! Богом клянусь, я со своим ни на минуту не расставался. – Он перебрал цепочку, застегнутую на шее, и показал всем ключ. – Я даже сплю с ним!

Настоятель по его примеру вынул ключ из-за пазухи.

– То же самое относится и ко мне, – пояснил он слабым голосом. – Не знаю, правда, где хранит свой ключ граф. Во всяком случае, вчера вечером и сегодня утром тот висел у него на поясе.

– А чего вам вообще вздумалось снова заходить сюда утром? – спросил библиотекарь. – Между прочим, часовня до самого праздника должна быть под замком.

Приор Иеремия вздохнул.

– Потому что так захотелось графу. Он решил, что ему нужно еще раз помолиться перед мессой, причем перед святыней. Разве могли мы отказать в просьбе Виттельсбаху? Сам знаешь, что мы до гроба вверены курфюрсту.

– Вам еще вчера не следовало водить его сюда! – ругнулся библиотекарь. – Все это лишь навело его на дурные мысли! И что вообще графу понадобилось здесь так рано? Обычно он являлся только к самому празднику…

– Это действительно странно, – согласился приор. – Хотя вчера войти в сокровищницу предложил Маурус. Кстати, зачем?

– Проклятие! Потому что у меня возникло смутное чувство, что что-то не так, – ответил настоятель дрожащим голосом. – И как видите, чутье меня не обмануло. И вообще, что это за допрос такой? Тебе-то, Иеремия, до́лжно радоваться, что облатки пропали! Если об этом узнают, я лишусь своего сана. Будто я не знаю, что ты только и ждешь того момента, когда сможешь занять мое место…