Татьяна Романова - Сизые зрачки зла Страница 33

– Ну, и как тебе понравился этот Печерский? – спросила Вера.

– Совсем не понравился – злой он и, похоже, опасный.

– Вот и мне так показалось. Я даже и не поняла, зачем он приезжал – смешно думать, что генерал Чернышев озаботился моей здешней жизнью.

Марфа постаралась ее успокоить:

– Ну, да и бог с ним, с этим Печерским, забудьте. Надеюсь, мы о нем больше не услышим.

– Ты права, – вздохнула Вера и призналась: – Завтра у нас – решающий день. Если все получится, я одна смогу прокормить всю семью. Давай-ка скрестим пальцы за наш успех! – она подняла вверх обе руки со скрещенными указательным и средним пальцами, а потом распорядилась: – Ну все, а теперь пошли спать…

Черные волосы струятся сквозь зубья щетки, фиалковые глаза кокетливо прикрыты ресницами. Девочка-паинька готовится ко сну. Она идет к постели. Ах, как целомудренна тонкая сорочка с высоким воротом, да только острые соски светятся через тонкий муслин. Так даже лучше: вот она – девственность, зажми ее в кулаке, сомни, размажь, растопчи. Пусть пресмыкается, вымаливая снисхождение. Пусть лижет сапоги хозяина!

Сладостное предвкушение, возбуждая, разлилось по жилам. Человек шагнул из тьмы. Красавица замерла, но она больше не манила, блеск кокетства исчез из ее глаз, а лицо закаменело. Кого она из себя корчит? Императрицу? Бешенство вскипело в его крови, и вожделение стало непереносимым. Он протянулся к горлу непокорной, но рука схватила холодный камень – он душил мраморную статую! Ужас, смешанный с гадливостью, покрыл его спину холодным потом и… человек проснулся. За окном еще переливалась жемчужным блеском полная луна, но в саду уже загомонили птицы – ночь уходила.

«Вот ведь приснится же такое», – с отвращением подумал человек и натянул простыню на глаза, пытаясь вновь заснуть, но ничего не вышло. Поворочавшись с боку на бок еще с час, он поднялся. Пора было собираться в дорогу.

Вера так и не заснула этой ночью. Она очень хотела, чтобы все получилось, и не могла думать ни о чем другом. Снова и снова планировала она, как завтра работники зачистят соляные глыбы, потом разобьют их чугунными кувалдами, а следом они с Марфой запустят соляные кусочки между жерновами. Лежа с закрытыми глазами, Вера все представляла, как из-под огромного гранитного жернова покажется мелкая белая соль. Жернов в ее воображении все крутился, а мелкая, как речной песок, белая соль все бежала. Наконец она поверила, что все получится, и успокоилась. Легкая дрема – преддверие сна – уже окутала ее теплым коконом, и из этого полусна ей навстречу вышел лорд Джон. Он ласково улыбнулся и протянул Вере руку.

– Вы забыли меня, дорогая леди, – пожурил он, с притворной укоризной покачивая головой, но было ясно, что он совсем не сердится, ведь его улыбка осталась такой же нежной.

– Я не забыла, – начала оправдываться Вера, – просто я была очень занята, мне так важно, чтобы задуманное получилось. Я смогу тогда содержать мать и сестер, и мы слезем с бабушкиной шеи.

– Значит, для вас это важнее, чем я. Успех и дело, его приносящее, нужнее вашей душе, чем любовные переживания. Вы так устроены, примите эту правду и живите в мире с самой собой, – посоветовал Джон, махнул ей на прощание рукой и растаял.

Вера села в постели. Сон как рукой сняло, она чувствовала, что озадачена и даже немного уязвлена. Неужели Джон прав? Но это значит, что она – «синий чулок»! Действительно, ей всегда нравилось заниматься делом. Так что же она – ошибка природы? И ведь впрямь, всю последнюю неделю она только и думала, как подобрать дрова и выпарить соль на своей кухне.

«Нет, этого не может быть, – отчаянно уговаривала она сама себя. – Я люблю Джона, просто то, что мы нашли эту соль, дает мне шанс вытащить всю семью из нищеты, а это сейчас важнее всего на свете».

Но сомнения не отступали. Может ли хоть что-то быть важнее любви? Но тот восторг, что приносило ей воплощение планов, – его даже не с чем было сравнивать! Это было ни на что не похоже – какая-то смесь счастья, веселья и ощущения своей силы. Как это можно сравнивать с нежным обожанием, которое она испытывала по отношению к Джону? Эти разные чувства нельзя даже ставить рядом. Красное – и нежно-розовое! Хороши оба…

«Вопрос лишь в том, что мне больше подходит, – стараясь рассуждать здраво, задумалась Вера. – Красное – огонь, вихрь, победа, а розовое – мечты, нежность, тепло… Что же мне ближе? Если положить их на чаши весов, то красное – важнее. Только зачем взвешивать? Я хочу и то, и другое».

Яркое майское утро застало ее врасплох. Вера вскочила с постели и поспешила умыться. Через пару минут в комнате появилась Дуняша. Она помогла хозяйке надеть мужской костюм, и Вера побежала через двор во флигель управляющего.

Марфа уже разложила приборы, а кухарка поставила на стол блинчики и вареные яйца.

– Кофе сразу наливать? – уточнила Марфа, приподнимая крышку кофейника, – еще очень горячий.

– То, что нужно – наливай сразу.

Вера села рядом со своей помощницей и принялась планировать работы:

– Ты мне еще десять человек добавила на сегодня?

– Конечно, они уже там.

– Тогда мы к обеду уже много соли набьем, и я сразу подводу на мельницу отправлю. Успеешь с жерновами?

– А где измельчать будем? – задумалась Марфа, – наверное, нужно рядом с мельницей куски разбивать, иначе в дороге всю соль пылью замараем.

– Мы глыбы зачистим, в мешковину обернем и на подводы погрузим, а на мельничном дворе можно их раздолбить. Я сама с первой подводой приеду, посмотрю за работами, – решила Вера.

– Вот и хорошо, тогда я – сразу на мельницу, а вы – в шахту.

К Вериному приезду работа на шахте уже кипела: воротами доставали из-под земли огромные бадьи с глыбами соли, их высыпали в застеленные мешковиной телеги, а двое подростков с большими ножами зачищали поверхность соляных камней до белого цвета.

– Ну что, Василий, как дела у вас? – окликнула Вера старшего над мужиками.

– Так извольте сами поглядеть: две подводы уже приготовили, скоро и третья полна будет.

– Тогда отправляй их на мельницу, и я тоже туда поеду, – распорядилась Вера.

Она не стала дожидаться, когда подводы тронутся, а поскакала через лес к реке, там в излучине рядом с плотиной высился бревенчатый терем мельницы.

Во дворе она заметила сколоченные из обструганных досок столы. Марфа как раз застилала их чистой мешковиной. Увидев Веру, она радостно сообщила:

– Все готово, уже выставили вторую пару жерновов с большим зазором. Я думаю, что все должно получиться.

– Дай-то бог, – перекрестилась Вера. – Пока ничего не говори – а то потом разочарование сильное будет.

– Да вы, никак, суеверная? – удивилась Марфа, – боитесь, что сглажу? Так у меня глаза голубые, и вообще, я не глазливая.

– Я теперь всего боюсь, только ты не смейся надо мной, слишком уж все это для меня важно. Видимо, я родилась, чтобы деньги зарабатывать, а замуж не выйду.

Марфа расхохоталась:

– Еще как выйдете! С вашей красотой и приданого не нужно, а у вас вон какое поместье, во всей губернии только Хвастовичи такие же большие.

– Ты что считаешь, что я отдам мужу имение? – искренне удивилась Вера. Эта перспектива ее просто ужаснула, но помощница даже не поняла ее вопроса:

– Ну, а как же? Ведь он – муж!

– Вот представь: у тебя ничего не было, а потом ты получила в подарок такое поместье, да еще нашла на своей земле соляную шахту. Ты бы отдала все это кому-нибудь?

– Нет, наверное… – задумчиво протянула Марфа, и уже увереннее добавила: – Нет, я бы лучше замуж не вышла, чтобы все моим осталось.

– Вот и я так думаю, – подтвердила Вера. Все ее ночные сомнения исчезли вместе с отблесками луны. Только предположение, что она может потерять Солиту, испугало ее до холодного пота. Загадок не осталось – она родилась, чтобы жить свободной и владеть лучшим имением в мире. Все, точка!

Скрип колес дал Вере знать, что подводы уже на подходе, и через пару минут работники перекладывали куски соли из телег на застеленные мешковиной столы и разбивали их. Глыбы раскалывались легко, рассыпались на осколки покрупнее и множество кристаллов. Через четверть часа все столы покрыл толстый слой кристаллической соли с небольшой примесью мелких комков.

– Да она уже сейчас хороша, – удивилась Марфа, – зачем ее еще молоть?

– Такая только в деревнях в дело пойдет, а в городе ты ее не продашь, там народ привередливый. Я хочу, чтобы наша соль стала самой лучшей – белой и мелкой, как речной песок: тогда за нее можно взять самую высокую цену. Давай пересыпать то, что получилось, и отправлять в жернова.

Марфа распорядилась, и работники принялись ссыпать соль в объемные бадьи и таскать ее на мельницу.