Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца Страница 36

«Поначалу невинно, а там, со временем, посмотрим, как тебя наиболее эффективно использовать, – усмехнулся он про себя. – Как это в русской сказке лисичка глупому мужику говорила: мне бы только лапку на тележку положить?.. Хорошие у русских сказки, умные. А сами они дураки. И дуры – вроде этой фифы».

– А если я не соглашусь?

Йозеф Глинка огорченно развел руками, физиономия у него сделалась постная:

– У нас, милая барышня, есть все основания обвинить вас в шпионаже… Понятное дело, никто вас не расстреляет, что мы, звери, что ли! Но придется посидеть в тюрьме. На совершенно законном, подчеркиваю, основании. Представьте только, там же душно, не слишком чисто, отвратительное питание. А вокруг вас, такой изысканной и утонченной, будут воровки и проститутки. И это еще не все: мы постараемся, чтобы история вашей прискорбно завершившейся авантюры попала в газеты. Хлесткие заголовки: «Шпионка под маской благотворительницы!», «Она хотела обмануть Красный Крест!» и много еще чего в таком же духе. Ваше имя затреплет желтая пресса. Эти падкие на скандальные сенсации шакалы выставят вас в таком неприглядном свете, что вы сами плеваться начнете, ежели прочитаете их статейки. Над вами потешаться станут, кстати, и у вас на родине, в Петрограде, тоже. Неудачники всем смешны! Наконец, подумайте о своем папеньке. Федор Андреевич недавно овдовел, а теперь еще бог знает на какое время потерять единственную любимую дочь!.. А огласка, а позор, а шепотки и пересуды за спиной? Меж тем у вашего почтенного родителя больное сердце…

– Много же вы знаете обо мне и моей семье, – сквозь зубы процедила Вяземская.

– Помилуйте, а как же иначе? Работа у меня такая.

– Но тогда вы должны знать, что я никакая не шпионка, что это не так! – нервно выговорила Вяземская. – Я приехала сюда отыскать своего жениха, – она указала на фотографию. – Графа Владимира Щербинина, поручика русской кавалерии, пропавшего без вести.

– Знаю. Если бы не эта любопытнейшая фотография и ваши вчерашние откровения в театре, я бы сейчас с вами не беседовал. Вы, надо отдать вам должное, выбрали себе отличную маску, вам просто не повезло, что вы встретились со своей недалекой соотечественницей. Вынужден вас огорчить: ваши поиски в любом случае не увенчались бы успехом. Вы не нашли бы своего жениха живым. Граф сперва выдавал в плену себя за другого, за вольноопределяющегося. Но теперь он мертв, погиб при попытке побега из плена. Только после этого нам удалось установить его истинную личность. Выражаю вам свои соболезнования, мадемуазель Вяземская, но это война…

Наталья побледнела еще сильнее. На ее глазах выступили слезы. Боже, как больно, какой удар! Владимира нет более в живых…

А ведь зря она так убивалась: в том, что сказал ей Глинка, половина была, что называется, вилами на воде писана.

– Каким же будет ваше решение? – после приличествующей паузы спросил Глинка. – Сядете в тюрьму по обвинению в шпионаже или отправитесь домой, в Петербург?

– В Петроград, – поправила его Вяземская, которая ценой невероятного волевого усилия смогла взять себя в руки. – Я должна подумать.

– Отчего же, подумайте. Полезное занятие. Только не слишком долго. У вас есть на это один день. Наш шофер отвезет вас в гостиницу, боюсь, что ваш знакомый – подполковник Венцлов – не стал дожидаться окончания нашей с вами беседы. И душевно прошу вас, сударыня, не пытайтесь скрыться: вы будете под плотным наружным наблюдением.

Через минуту после того, как за всхлипывающей Натальей Вяземской захлопнулась тяжелая дубовая дверь, полковник Глинка – таково было звание начальника галицийского отдела имперской контрразведки – вызвал к себе офицера по особым поручениям.

От напускного добродушия и улыбчивости Глинки не осталось и следа.

– Так что там с Щербининым? – резко спросил он у офицера. – Где он? Действительно бежал?

– Мы запутались в этой истории, – ответил офицер. – Их оказалось двое, оба Щербинины, Владимир и Анатолий. Оба в разное время попали к нам в плен. Один из них точно погиб, но мы не уверены, что это Владимир, тот, который на фотографии. И погиб-то он полутора месяцами раньше, вовсе не при попытке побега, а от воспаления легких. В это время тот, что бежал недавно из лембергского лагеря, еще не угодил к нам!

– Постойте, – раздраженно прервал его Глинка. – Вы не только сами запутались, но и меня запутали! Так кто из братьев Щербининых погиб, а кто бежал?

– Пытаемся установить, – развел руками офицер. – Я позволю себе высказать предположение, что один из них мог с какой-то целью воспользоваться именем второго! Полагаю, что бежал все же Владимир.

– На чем такое предположение основано?

– Мы провели экстренное расследование. У того, кто выдавал себя за унтер-офицера и недавно бежал, есть характерная примета: следы сильных ожогов на теле и лице. А по имеющимся у нас данным, кавалерийский эскадрон, в котором служил именно Владимир Щербинин, попал на Северо-Восточном фронте под удар экспериментальных станковых огнеметов…

– О! Так это, выходит, наши, не к ночи будь помянуты, союзнички-немцы его поджарили?

– Кого «его»? – попытался уточнить офицер.

– Не знаю! – со злостью отозвался Глинка. – Запутался совершенно. Впрочем, это не так важно. Пусть русская дура считает, что ее женишок в могиле. Это дополнительно сломает ее волю, так что станет она с нами сотрудничать, никуда не денется. Ступайте, вы свободны.

31

Поручик Голицын с остатками своего отряда не стал углубляться в лесок, росший неподалеку от железнодорожного полотна. Теплилась у Сергея надежда на то, что Гумилев остался жив после падения с крыши пулеметного каземата, и, следуя вдоль рельсового пути, Николай выйдет к месту, где они сейчас находятся. Ведь логично было предположить, что Гумилев станет искать отряд впереди по ходу бронепоезда, хоть не мог Николай, конечно, догадаться об очередном трюке, использованном Хейзингером.

Надежда Голицына сбылась уже под утро, когда звезды на восточной стороне небосклона стали тускнеть и гаснуть. Щербинин и шестеро пластунов спали под охраной Голицына, к которому сон не шел. Сергей был даже доволен, что не хочет и не может спать: кто-то должен караулить сон других, а его людям нужно было дать хоть немного отдохнуть, они безумно вымотались за последнее время. Вон, у Щербинина какие круги под глазами!

Поручик смотрел на подернувшиеся белесым пеплом угольки небольшого костра и в который раз анализировал недавние события, пытаясь обнаружить ошибку в своих действиях.

Не было ошибки! Он, вернись время чудом назад, снова поступал бы точно так же.

Да, но три четверти отряда он потерял, это оставалось печальным фактом, с которым ничего не поделаешь. Пусть в результате действий его летучего отряда враг потерпел куда больший урон, главная задача оставалась по-прежнему невыполненной, и именно это грызло сейчас поручика, не давало покоя, отгоняло сон.

«Любой ценой, хотя бы даже ценой собственной жизни я должен добиться срыва планов Хейзингера, – думал Голицын. – Только тогда оправданны будут тяжелые потери, понесенные отрядом. Но как этого добиться? Как догнать Хейзингера? Ведь даже если бы в баках дрезины оставалось горючее, путь перекрыт бронеплатформой! Такую махину не сдвинешь и с рельс не спихнешь. И со мной нет Гумилева, а сам я управлять дрезиной не умею. Ладно, обошлись бы и быстрым пешим ходом, но где теперь искать треклятого немца с его заразой?»

Краем глаза Сергей заметил некое шевеление рядом с железнодорожной насыпью. Он вскочил на ноги, выхватив «наган», пристальнее вгляделся: из мутноватого предрассветного сумрака к его затухающему костерку выходили трое человек.

Одного из них Сергей признал издали и сразу: характерную бородатую физиономию Ибрагима Юсташева ни с кем не перепутаешь. Вторым оказался – вот радость-то! – Николай Гумилев. А кто же третий? Еще один свалившийся в бою с платформы и оставшийся в живых пластун?

Тут же все разъяснилось.

– Здравствуйте, Сергей Михайлович! – просто, совсем по-граждански и очень устало приветствовал поручика Гумилев. Но сразу же улыбнулся, в глазах блеснул огонек юмора, который никогда не изменял Николаю Степановичу. – А я иду вот вдоль железной дороги и вдруг знакомого встречаю, – кивком головы Гумилев указал на Юсташева. – Решили с ним еще знакомых поискать. Смотрим: огонек теплится в темноте. Вот и подошли. Не прогоните, князь?

– Не прогоню, Николай Степанович, – невольно рассмеялся Голицын и обернулся в сторону Юсташева: – Ты кого это притащил, Ибрагим-оглы?

Рядом с Юсташевым стоял мрачного вида мужик в форме австрийского рядового. Чем-то он неуловимо был похож на самого Юсташева. Руки у австрийца были стянуты за спиной ремнем. Похоже, его собственным – вон, штаны того и гляди спадут.

«Босняк, – подумал Голицын. – Из поездной обслуги. Надо же, чего кот приволок!»