Александр Арсаньев - Тайны архива графини А. Страница 36

Оставшись одна, я решила проверить свои пистолеты, которые на всякий случай захватила с собой, не зная, чем обернется наша «дружеская пирушка».

Кроме меня, в квартире никого не было, поэтому неожиданно распахнувшаяся дверь в соседнюю комнату чуть было не заставила меня разрядить их во входящего. Можете себе представить лицо Петра Анатольевича — а это был именно он — когда он разглядел, что было в руках у его гостьи. Стволы двух пистолетов были направлены прямо ему в лицо, и он лишь чудом избежал мгновенной смерти. У меня холодный пот выступил на лбу. Надо ли говорить о состоянии хозяина квартиры? Оказывается, он решил подшутить надо мной и таким образом поднять мне настроение. В его квартире был черный ход. Через него-то он и вернулся назад и, тихонько подкравшись к двери, мгновенно распахнул ее, чтобы усилить момент неожиданности.

Ноги у меня стали ватными, и я сползла в кресло, уронив один из пистолетов.

— Вы с ума сошли, — еле слышно проговорила я.

Петр Анатольевич, бледный как бумага, несколько минут приходил в себя. После чего присел рядом со мной.

— Это была не самая лучшая шутка в моей жизни, — наконец сумел произнести он.

— Вы родились в рубашке…

— Пистолеты… — он нервно сглотнул, — были заряжены?

И по моему красноречивому молчанию понял, что не ошибся.

Больше он ничего не стал говорить, молча собрался и вышел, но по его виду было понятно, что он всерьез озадачен.

Таким образом ему стало известно о моих пистолетах, а в результате и о серьезности моих намерений. Это не входило в мои планы и немного смутило меня, но после того, что едва не произошло, это было такой мелочью, что не заслуживало внимания.

Я еще не догадывалась тогда, к каким последствиям это приведет…

Петр долго не возвращался, и я уже начала волноваться, что встреча по каким-то причинам не состоится. Но в этот момент услышала шаги на лестнице и веселый женский смех.

— Разрешить вас представить друг другу, — как ни в чем ни бывало произнес он бодрым, веселым голосом, входя в гостиную..

По его виду никто бы уже не сказал, что не далее часа назад он был на волосок от смерти. Петр вел себя так, словно ничего не произошло, был абсолютно спокоен, остроумен и прекрасно выглядел в роли гостеприимного хозяина.

— Служительница муз, лишь по недоразумению покинувшая солнечные берега Адриатики и осветившая лучами своего таланта наше провинциальное болото Люси, — мило улыбаясь, представил он мне свою спутницу.

— Екатерина Алексеевна, — представилась в свою очередь я, — старинная приятельница Петра Анатольевича.

С первого взгляда я поняла, что это именно та женщина, которую я так давно хотела увидеть. А, приглядевшись к ней внимательно, вынуждена была признать что мы действительно похожи.

Жизнь наложила на каждую из нас свой отпечаток, и теперь это сходство не бросалось в глаза, но при желании его все-таки можно было обнаружить. А в детстве мы действительно могли бы сойти за сестер.

Поэтому Анфиса и приняла меня за нее…

Это безусловно была дочь Синицына, та самая Наталья Павловна, роль которой я исполняла в деревне ее отца в течение нескольких дней.

Пока мы сидели за столом и ужинали, я наблюдала за ней и думала: «Неужели и я, сложись моя жизнь иначе, была бы настолько вульгарной, напыщенной самовлюбленной особой? Может быть, провидение подарило мне возможность посмотреть на себя со стороны в ином варианте судьбы?» Но как ни старалась, я не могла поверить, что какие бы то ни было обстоятельства могут превратить меня в подобное существо.

Проведя в ее компании некоторое время, я уже без всякого внутреннего напряжения называла ее Люси, этим полуименем-полукличкой. Прекрасное русское имя Наталья Павловна пристало ей, как корове седло. Может быть, я была к ней пристрастна. Но если это и было моим подобием, то лишь в той степени, в какой отражение в балаганном кривом зеркале является подобием человека, смотрящегося в него.

Прошло, наверное, около полутора часов, и Петр Анатольевич, следуя нашей с ним договоренности, заторопился на встречу с воображаемым приятелем. Свое отсутствие он аргументировал вполне понятным для Люси образом:

— В нашей компании не хватает одного молодого человека, — произнес он многозначительно, и подмигнул нам с Люси с таким лукаво-дурацким видом, что мне стало бы стыдно за него, не знай я того, что это всего лишь игра. Придуманная и исполняемая по моей просьбе.

Позволю себе снова вмешаться в повествование, на сей раз с единственной целью: помочь читателю сориентироваться в реалиях девятнадцатого столетия. То, что Катеньке Арсаньевой казалось верхом вульгарности, не имеет ничего общего с тем, что мы сегодня подразумеваем под этим словом. Не дай Бог, читатель подумает, что Катенька оказалась в компании с портовой шлюхой или кабацкой путаной, выражаясь сегодняшним литературным языком.

Неправильно произнесенная по-французски фраза была в то время вполне достаточным поводом для упрека в вульгарности.

А розовый поясок на зеленой платье — признаком дурного вкуса и пошлости.

Поэтому не забывайте делать поправки на время, читая упреки героини в адрес Люси.

Вот и все, что мне хотелось сообщить вам. Сказал и облегчил душу…

Оставшись с глазу на глаз, мы сразу же почувствовали некоторую неловкость. Петр Анатольевич, по обыкновению, не закрывал рта и обращался то ко мне, то к Люси, благодаря чему возникала иллюзия полноценного общения. И только когда он ушел, стало понятно, что за все это время мы с ней не сказали друг другу и пары слов.

Но я и не собиралась развлекать эту женщину, у меня в отношении нее были совершенно другие планы…

В моем распоряжении было около часа. Поэтому я не стала откладывать дела в долгий ящик.

Заметив, что она собирается мне что-то сказать, я опередила ее намерение и задала свой первый вопрос, который должен был расставить все точки над «i» и определить тональность всего последующего разговора:

— Наталья Павловна, зачем вы убили своего отца?

Сначала мне показалось, что она не расслышала моего вопроса, потому что никакой реакции, во всяком случае — внешней, за ним не последовало.

Но уже через минуту я убедилась, что это не так. Может быть, она действительно была талантливой актрисой. Во всяком случае, ее самообладанию можно было позавидовать.

Она закурила, подняла бокал с вином, выпустила струйку дыма под потолок, отпила глоток с демонстративным наслаждением, и лишь после этого произнесла первое слово:

— А вам-то, извиняюсь, какое дело?

Честно говоря, я была обескуражена. Во всяком случае, в первый момент. Я ожидала чего угодно, но только не этого.

И я не сразу нашлась, что ей ответить.

Прошла, наверное, целая вечность, атмосфера в комнате сгустилась, и напряжение дошло до предела, прежде чем я сказала, так же тихо и спокойно:

— Хочу вас понять.

— Понять? Вы? Меня? — она рассмеялась мне в лицо, слишком театрально и чересчур весело. И потому ненатурально. — Это забавно.

— Что вас так забавляет? — спросила я.

— Так вот для чего меня пригласили сюда… — на этот раз действительно не услышав моего вопроса, вслух подумала Наталья Павловна. Теперь я заметила, что за маской равнодушия и наглой самоуверенности она мучительно соображала о причинах и, главное, последствиях моего вопроса.

И часть ее внутреннего монолога просто выплеснулась на поверхность.

— Вы угадали, — подтвердила я.

— Это было нетрудно сделать.

Я пропустила свою реплику, вернее, Люси не дала мне возможности ее произнести.

— Я вам отвечу на ваш вопрос, — неожиданно заявила она. — Но прежде, — она посмотрела на меня пристально, — скажите честно, Петр действовал с вами заодно?

— Это для вас так важно?

— Да. Не хотелось бы убеждаться в очередном предательстве симпатичного тебе человека.

— В таком случае… могу вас успокоить. Ему о вас ничего не известно.

— А вам, — перебила она меня со странной улыбкой, — вам обо мне известно все:

— Нет. Поэтому я и хотела с вами встретиться.

— Как же вы объяснили свое желанию Пете?

— Сказала, что мне очень этого хочется.

— Попробую вам поверить. Тем более, что у меня, кажется, нет выбора. Вы мне его не оставили. Не правда ли?

Она была что-то чересчур оживлена. Глаза у нее блестели и жесты стали вычурными и слишком эффектными. Уместными разве что на сцене.

— Все будет зависеть от того, что вы мне расскажете, — ответила я, пытаясь сохранить хладнокровие и не заразиться ее возбуждением.

— А вы будете решать. Казнить нельзя помиловать. Где поставить запятую. Да? — И не дождавшись ответа, разродилась целым монологом: — А позвольте поинтересоваться — по какому праву? Вы кто? Господь Бог? Пресвятая Дева Мария или Апостол Петр? Чтобы решать, вручить ли мне ключи от рая или низвергнуть в ад. По какому праву, я вас спрашиваю? И не жду ответа. Потому что вы уверены в том, что родились с этим правом — распоряжаться жизнями и душами людскими. Сколько у вас душ? Не правда ли — странный вопрос? Сколько душ может быть у человека? Мне-то, наивной, кажется, что одна, та самая, которую можно погубить в один момент или спасать всю свою несчастную жизнь. А вам наверняка принадлежат сотни, если не тысячи душ. И на мой вопрос «сколько у вас душ?» вы с легкостью ответите: «шесть сотен». И будете считать себя морально чистым и имеющим право судить других человеком. Но может быть действительно человек, у которого несколько сотен душ, уже не совсем человек? Или совсем не человек, а БОГ? И вы, наши светлые боги, спустились к нам на Землю с небес, чтобы владеть нашими душами, и спрашивать ответа за грехи. Если этот так, то я отвечу…