К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля Страница 38

Я неколебимо убежден в том, что церковная служба должна быть проста и понятна и лишена всяких излишеств. А самое главное, она должна непременно вестись на нашем родном языке, дабы находить отклик в душе каждого верующего. Исполненные неясного смысла латинские слова, загадочные и таинственные обряды лишь отвлекают от размышлений о Боге и вечности. Возможно, вследствие этих убеждений, возможно, вследствие рассказов о произошедшем здесь кощунстве богато украшенный алтарь показался мне враждебным; я не мог смотреть на него без содрогания. Мне казалось, я не просто нахожусь на месте преступления, но ощущаю присутствие зла, могущественного и вездесущего. Лицо брата Габриеля, стоявшего рядом со мной, было исполнено неподдельной скорби.

– Вот уже двадцать лет я служу Господу, – негромко произнес он. – В самые суровые и холодные зимние дни я стоял здесь, смотрел на этот дивный алтарь, и мрак, царивший в моей душе, исчезал при первых лучах света, проникавших сквозь церковное окно. Это не просто солнечный свет, это свет надежды, свет веры, даруемый нам Господом. Но теперь, стоит мне взглянуть на алтарь, перед внутренним моим взором встает безобразная картина, которую я имел несчастье увидеть. Поверьте мне, это сотворил дьявол.

– Согласен, брат Габриель, – кивнул я. – Однако дьявол действовал человеческими руками, и я должен найти его пособника.

Вернувшись на хоры, я опустился на скамью и сделал брату Габриелю знак сесть рядом со мной.

– Когда вы увидели, что здесь произошло, как вы поступили?

– Я сразу сказал брату Эндрю, что необходимо сообщить о случившемся приору. Но тут в церковь ворвалось несколько монахов. От них мы узнали, что эмиссар Синглтон убит. Вместе с ними мы покинули церковь.

– Тогда вы еще не знали, что похищены святые мощи?

– Нет. Мы обнаружили это позднее. Около одиннадцати я проходил мимо ниши и увидел, что ларец с мощами исчез. Без сомнения, их похитил тот, кто осквернил алтарь.

– Возможно. Насколько я понял, вы входите в церковь по специальной лестнице, соединяющей храм с братским корпусом. Дверь на эту лестницу запирается на ночь?

– Разумеется. Я отпер ее.

– Значит, злоумышленник вошел в церковь через главную дверь, которая всю ночь остается открытой?

– Да. Согласно нашим правилам, каждый, будь то монах, служка или посетитель, может войти в храм в любое время дня и ночи.

– Вы сказали, что встали около пяти. Вы уверены в этом?

– Уверен. Вот уже восемь лет как я следую определенному распорядку.

– Значит, злоумышленник действовал в полумраке при тусклом свете немногочисленных свечей он разлил по полу кровь петуха и, возможно, похитил мощи. Оба преступления, и убийство и осквернение церкви произошли между четвертью пятого – именно в это время Багги встретил эмиссара – и пятью. В пять вы уже были в церкви. Кем бы ни был преступник, проворства ему не занимать. Это заставляет предположить, что он прекрасно знаком с расположением монастырских зданий, согласны?

Брат Габриель пристально посмотрел на меня.

– Да. Ваше предположение справедливо.

Но городские жители не присутствуют на службах в монастырской церкви. Во время больших церковных праздников паломникам позволяется прикоснуться к мощам, однако они не допускаются в алтарную часть, не так ли?

– Да. Лишь монахам позволено входить в алтарную часть.

– Итак, лишь монахи хорошо ориентируются в церкви. И еще служки, которые здесь работают, – вроде того человека, что убирает догоревшие свечи и зажигает новые.

– Джеффри Уолтерсу семьдесят лет, и он совершенно глух, – заявил брат Габриель, строго взглянув на меня. – Все здешние служки работают в монастыре многие годы. Я хорошо их знаю. Ни один из них не способен на подобное злодеяние.

– Значит, остаются монахи. Аббат Фабиан и ваш друг казначей настаивают на том, что убийство и святотатство – дело рук проникшего в монастырь чужака. Я вынужден с ними не согласиться.

– Мне подобное предположение отнюдь не представляется невозможным, – задумчиво произнес ризничий.

– Поделитесь со мной своими догадками, прошу вас.

– Этой осенью, вставая по утрам, я неоднократно замечал на болоте огни – мое окно в дортуаре выходит прямо на болота. Я решил, что это контрабандисты. Их в этом городе множество.

– Аббат тоже упоминал о местных контрабандистах. Но мне кажется, болото – слишком опасное место.

– Вы правы. Однако контрабандистам известны тропинки, ведущие от островка твердой земли, где сохранились развалины церкви, к реке. По реке они доставляют лодки с шерстью, которую переправляют во Францию. Аббат несколько раз обращался к городским властям, но они не предприняли никаких мер. Несомненно, многие городские чиновники сами греют руки на контрабанде.

– Значит, вы полагаете, что некто знающий в болоте все тропы мог проникнуть в монастырь и незаметно выбраться из него?

– По крайней мере, это вполне вероятно. Стена со стороны болота пребывает в плачевном состоянии и не может служить серьезной преградой.

– А вы рассказали аббату о том, что видели огни на болоте?

– Нет. Я уже говорил вам, все его обращения к городским властям остались безрезультатными. А после горестных событий, произошедших на прошлой неделе, я впал в глубокую печаль и был не в состоянии размышлять… Но теперь… – Во взгляде его мелькнула надежда. – Возможно, это объяснит все. Эти люди, контрабандисты, преступники по своей природе. Один грех неизбежно влечет за собой другой, более тяжкий, и неудивительно, что они впали в богохульство…

– Разумеется, все обитатели монастыря были бы рады переложить вину на чужаков, – отрезал я.

Брат Габриель обратил ко мне застывшее лицо.

– Господин Шардлейк, я отдаю себе полный отчет в том, что в наших молитвах, в нашей преданности мощам и изображениям святых вы видите лишь глупые игры бездельников, привыкших жить в сытости и достатке, в то время как народ терпит нужду и бедствия, – отчеканил он.

Я склонил голову, не считая нужным возражать.

– Наша жизнь, проводимая в молитвах, – это попытка приблизиться к Христу и отдалиться от погрязшего в грехах мира, – с неожиданным пылом произнес монах. – Каждая служба, проведенная в этом храме, каждое слово молитвы – это шаг к Христу. Каждая статуя, каждый витраж напоминают о Его славе и заставляют забыть о царящем в мире зле.

– Я не сомневаюсь в искренности вашей веры, брат.

– Да, я знаю, наша жизнь здесь излишне легка. Пища излишне вкусна и обильна, одежда тепла и удобна. Не того желал от своих последователей святой Бенедикт. Но главная наша цель по-прежнему отвечает его учению.

– И какова же эта цель? Искать единения с Господом?

Брат Габриель вперил в меня горящий взор.

– Да, сэр. И поверьте, путь, которым мы идем, не так прост и легок. Тот, кто утверждает, что жизнь монахов лишена тягот, ошибается. Люди одержимы греховными вожделениями, которые разжигает в их душах дьявол. Монахи также подвержены искушениям и соблазнам. Подчас мне кажется, чем горячее наше стремление приблизиться к Господу, тем более усердствует враг рода человеческого, стремясь совратить нас с пути истинного. И побороть его происки становится все труднее.

– А вам ее приходило в голову, что кого-то из ваших братьев дьявол искушал совершить убийство эмиссара и тот не сумел побороть искушение? – вкрадчиво осведомился я. – Помните, я говорю сейчас от имени главного правителя, который, в свою очередь представляет верховного главу церкви, короля.

Брат Габриель посмотрел мне прямо в глаза.

– Я не верю, чтобы кто-нибудь из нашей братии мог совершить подобное преступление, – четко произнес он. – Если бы у меня возникли хоть малейшие подозрения, я бы незамедлительно сообщил о них аббату. Как я уже сказал вам, по моему разумению, преступника надо искать среди местных контрабандистов.

Я кивнул.

– Однако в связи с вашим монастырем ходили упорные разговоры о весьма тяжких грехах. Вы, конечно, помните о скандале, следствием которого явилось смещение прежнего приора. И вы сами сказали, один грех неминуемо влечет за собой другой.

Брат Габриель вспыхнул.

– То, о чем вы говорите, не имеет ни малейшего отношения к преступлению, свершившемуся на прошлой неделе, – пробормотал он. – И все это осталось в прошлом.

Внезапно он встал и прошелся вдоль скамьи, словно пытаясь унять охватившее его волнение.

Я тоже встал и подошел к монаху. На лице брата Габриеля застыло непроницаемое выражение; на лбу, несмотря на холод, выступили капли пота.

– К сожалению, не все осталось в прошлом, брат Габриель, – заметил я. – Аббат сообщил мне, что одной из причин, по которым Саймон Уэлплей был подвергнут столь тяжкому наказанию, явились греховные чувства, которые юный послушник питал к другому монаху. И этот монах – не кто иной, как вы.

Брат Габриель резко повернулся ко мне.