Валерио Манфреди - Башня одиночества Страница 38

— Я поднимаюсь! — крикнул отец. И Филипп начал тащить изо всех сил, упираясь ногами в ствол акации. Вскоре он почувствовал, что отец преодолел опасное место, но продолжал тащить, помогая тому выбраться на поверхность. Увидев голову Десмонда Гаррета, показавшуюся в отверстии, он протянул ему руку, схватившись за которую отец выбрался наружу, на свежий ночной воздух, и встал перед сыном.

— Привет, отец! — спокойно сказал Филипп.

Десмонд Гаррет стряхнул песок с лица.

— Я рад тебя видеть, сын.

Филипп тысячу раз представлял себе их встречу и размышлял, что скажет отцу. Упрекнет за нелепое поведение? Обзовет мерзавцем за то, что вынужден был заниматься этой дурацкой игрой в прятки? Или же они пойдут врукопашную, а потом обнимутся, подобно Улиссу и Телемаху?

— Привет, отец! — Вот и все, что он смог выдавить из себя.

— Давай спустимся в долину, — предложил Десмонд Гаррет. — У меня в сумке есть галеты, соль и оливковое масло. Быть может, осталось даже немного виски.

— Но, отец, — возразил Филипп, — сейчас три часа ночи, не время ужинать.

— Как раз самое время. Я уничтожил шестую могилу, и теперь мы вместе. Ты ведь знаешь, о чем я, не так ли?

— Знаю, — произнес Филипп.

Дождь кончился, от земли поднимался душистый запах растений и влажной пыли, звезды ярко блестели в разрывах облаков.

— Собери немного хвороста, — попросил Десмонд, когда они спустились в долину. — Этот дождь смочил только поверхность земли. И разведи костер, если получится: поджарим хлеб.

— У меня тоже кое-что есть, — проговорил Филипп. И пошел за сумкой с одеждой, данной ему девушкой в Алеппо, чтобы переодеться. Он развел костер под скалистым навесом, и сучья, поначалу дымившиеся от сырости, наконец загорелись, затрещали, испуская легкий горьковатый аромат. Потом Филипп разложил на платке свои сокровища: мед, финики, печенье, фруктовый мармелад и орехи. Но на самом дне сумки пальцы его внезапно наткнулись на предмет, который он никак не ожидал там обнаружить.

Ошеломленный, Филипп вытащил его и повертел перед огнем, охватившим кучу хвороста.

— Боже, какое чудо! Но что это? — изумленно спросил отец.

— Пегас, венчающий башню.

Десмонд Гаррет восхищенно рассматривал изысканное украшение, изготовленное, вероятно, в эпоху позднего эллинизма или Римской империи. Крылатый конь с удивительными сапфировыми глазами стоял, подняв передние ноги, а маленькая башня под ним была изображена весьма реалистично, с сохранением рельефа кладки.

— А что он символизирует?

Филипп положил украшение на камень перед огнем и молча смотрел на него, словно зачарованный игрой отблесков на сверкающей поверхности, на анатомически точно отлитых мышцах маленького скакуна.

— Так что это? — снова спросил Десмонд.

— Это седьмая могила, отец. Последняя.

11

Свет маленькой лампы ритмично мерцал на вершине стеклянной пирамиды, в потайном кабинете падре Бони. Перед старым священником лежал молитвенник падре Антонелли, на стене за спиной висела большая звездная карта Северного полушария. Большой рабочий стол был завален бумагами, испещренными расчетами. Труд, потраченный на эту огромную работу, оставил отпечаток на лице ученого, бледном и изрезанном глубокими морщинами. Он оторвался от бумаг, которые читал, услышав осторожный стук в дверь.

— Это вы, Хоган? Входите, садитесь.

— Вы больны, падре Бони, — сказал Хоган. — Вам нужно отдохнуть, уехать на несколько недель подальше от этого проклятого текста, или вы окончите свои дни так же, как Антонелли.

— Вы странный человек, Хоган, — устало улыбнулся ученый. — На наших глазах вот-вот произойдет исключительное событие, неповторимое в истории Вселенной, а вы говорите, что я должен уехать на несколько недель.

— Я вовсе не странный. Я — священник и верующий. А посему убежден, что моя душа переживет мою биологическую смерть, и узрит лик Господа, и познает его разум со всеми содержащимися в нем секретами и тайнами. Я уверен, что время, отделяющее меня от этого события, пусть даже несколько десятилетий, — ничто по сравнению с вечностью и даже с историей нашей планеты и человечества.

— Да. А значит, о чем беспокоиться? Значит, прав был Беллармино, заткнувший рот Галилею.

— Я сказал, что я верующий человек, а не идиот, — возразил падре Хоган, — и вы хорошо меня знаете. Меня, так же как и вас, волнует завершение этой авантюры, но я считаю преступной ошибкой то, что мы все это скрыли. Нам нужна помощь. Участие в исследовании других ученых, огромный опыт и знания Церкви. Наших мизерных сил не хватает. Мы рискуем потерпеть неудачу, только и всего. У меня все время стоит перед глазами растерянное лицо падре Антонелли, тревога в его взгляде, лихорадочная дрожь его рук.

— Мы привлекли Гульельмо Маркони, вам этого мало?

— Мало. К нам в руки попала Священная Книга надменной цивилизации, нарушившей все законы природы и попытавшейся достичь высшего знания, пренебрегая путем, начертанным для человечества Богом.

— Да. Безумный полет. И именно этот титанический вызов зачаровывает меня. Вы знаете стих об Улиссе из «Божественной комедии», не так ли?

— Знаю. Это одни из высочайших строк в мировой литературе. Именно этого я и боюсь: вы зачарованы историей цивилизации, пожелавшей подчинить себе природу и бросить вызов Богу.

Лоб и виски падре Бони покрылись обильным потом, веки задергались.

Хоган продолжал настаивать:

— Скажите мне, чего вы ждете от этого открытия! Скажите! Мне нужно это знать.

Падре Бони стремительным движением вытер лоб, словно пытаясь скрыть следы своей слабости.

— Хоган, — произнес он, — в том-то все и дело. Подумайте, ведь, согласно нашей вере, человек каждую минуту бросает вызов Богу: когда убивает, творит насилие или произносит ругательства. Но Бог не отвечает на эти оскорбления. Он записывает все в вечную книгу своей бессмертной памяти, и однажды каждый предстанет пред его судом за то добро и то зло, какое совершил. Свобода, дарованная человеку, объясняет все. Иными словами, он свободен даже оскорбить Бога, свободен навечно приговорить себя.

— Это так, — согласился падре Хоган.

— Именно поэтому Бог не отвечает, когда ему бросают вызов. Как говорят в Италии, Бог платит не по субботам.

— Верно.

— Но тут другой случай. Перед нами цивилизация, бросившая ему открытый вызов. Она оскорбила его в лицо, попыталась выманить на просторы космоса и вернулась назад во времени, чтобы застать его в момент Творения. Вы понимаете? Понимаете? — Ученый преобразился, в глазах его горел фанатичный огонь. — Хоган, вы помните, как я читал вам «Таблицы Амона»? Вы сказали, что это миф, не так ли? Вы помните?

— Конечно. И могу еще раз подтвердить это.

— А я вам возразил, что мы имеем дело не просто с мифом, а с эпическим сказанием или же литературной обработкой реального события…

— Но источник столь древнего эпического сказания для нас недосягаем…

— Нет. Я могу объяснить вам, что означает тот фрагмент, где рассказывается, как жители Дельфуда возвели бастион и дежурили днем и ночью на протяжении многих поколений, ожидая, пока Ангел-Страж задремлет, чтобы взломать ворота Сада Бессмертия и снова добраться до древа познания Добра и Зла. Этот рассказ таит в себе удивительнейшее начинание, когда-либо предпринятое в истории человечества, — путешествие к истокам Вселенной с намерением понять замысел Божий в момент Творения или даже нарушить его, изменить… и перепрограммировать на Земле, там, где будет принято это послание, в самом сердце палимой солнцем пустыни, где высится Башня Одиночества.

Лицо священника изменилось, на щеки вернулся румянец, глаза возбужденно блестели, словно в бреду.

Падре Хоган посмотрел на него мрачно. Но не осмелился противоречить.

— Продолжайте, — сказал он.

— Хоган, никто из нас не защищен от сомнений. Даже папа римский.

— И что?

— Я не хочу ждать смерти, чтобы узнать. Я хочу знать раньше. Сейчас. Видите ли, я считаю, что, если Бог существует, он не может не ответить на столь ужасное оскорбление. А значит, когда передатчик соединится с абсолютно черным телом, находящимся в центре созвездия Скорпиона, то есть через двадцать три дня, семнадцать часов и тринадцать минут, мы получим ответ на все вопросы, какими задается человек с того момента, когда начинает осознавать свое существование, или же ответ Бога на оскорбление Дельфуда. В таком случае мы услышим Его голос и получим Его послание, пусть даже то будет рык гнева… Больше никаких книг с неясным толкованием, никаких знаков и символов, Он уже не станет прятаться за неуловимой игрой случая. Мы услышим и навсегда запечатлеем Его живой голос…

— А если не будет никакого послания? Никакого ответа? Вы должны учитывать и такую вероятность.