Александр Овчаренко - Клуб избранных Страница 4

Глава 3

Когда тебя стирают – это больно. Больно, даже если проходишь процедуру не первый раз. Ты знаешь об этом, готовишься, потому что это часть твоей работы, ждёшь момента, и каждый раз это происходит неожиданно.

И каждый раз больно. Разумеется, это не физическая боль. Физическую боль нас приучили терпеть, пока не потеряешь сознание. Больно от осознания, что тебя уже нет. Странное ощущение: ты есть, и тебя вроде бы нет. В один момент рвутся те невидимые ниточки, которыми ты связан с окружающим тебя миром. Ты становишься чужим. Мало того: ты становишься сиротой. У тебя нет ни родных, ни знакомых. У тебя нет даже имени. Потому что тебя стёрли. Стёрли из памяти, из бытия. Тебя никогда не было. Твои детские фотографии аккуратно изъяты из домашнего альбома, из школьного журнала исчезла твоя фамилия, твоё личное дело офицера запаса срочно запрашивается из райвоенкомата для изучения в какую-то «закрытую» организацию и теряется неизвестно где, аннулируется прописка (ты БОМЖ!), брак с любимой женщиной. Даже квитанции из прачечной с твоей фамилией неожиданно оказываются размыты водой до «нечитабельного» состояния из случайно лопнувшей батареи. Разумеется, на эти издержки профессии принято не обращать внимания.

Ты понимаешь, что если тебя стёрли, значит, игра началась, и где-то в одном из электронных сейфов, оборудованном системой самоликвидации на случай взлома, лежит заготовленная для тебя «легенда», твой новый образ, твоя новая жизни.

Я ничего не придумываю: придумывает отделение «сказочников», о котором я расскажу позже. Каждый из нас на очередное задание уходит по правилу «чистого листа»: тебя стёрли, ты не существуешь, и твоя биография на время проведения операции пишется заново. Это очередная легенда, но, «натягивая» на себя чужую личину, я каждый раз умираю и возрождаюсь заново. Не скажу, что это приятное ощущение. В основе правила «чистого листа» лежит жёсткая психологическая ломка, которая не проходит бесследно.

После выполнения первого задания со мной по программе ускоренной реабилитации работал наш штатный психолог по кличке Розенбаум, прозванный так местными острословами за лысый череп и неизменную привычку бренчать на гитаре после третьей мензурки спирта.

– Ты пойми! – внушала мне пиратская копия известного певца, развалясь в плетёном кресле и щурясь под нежаркими лучами сентябрьского солнышка. – В любой ситуации, в любом явлении надо видеть положительные стороны, искать плюсы, даже если их там нет. Иначе количество негативных эмоций превысит все разумные нормы и жизнь превратится в сплошной понедельник. Вот, например, ты, как и все новички, тяжело переносишь процесс стирания. Чувствуешь себя отвергнутым обществом, подсознательно испытываешь чувство вины перед близкими. А если посмотреть с другой стороны? Поискать плюсы? Тогда окажется, что стирание не что иное, как очищение, как пелось в известной бардовской песне, ты оставляешь в прошлом «грусть, тоску, невозвращённые долги». Это возможность начать жизнь с «чистого листа».

– Придуманную жизнь! – не удержался я и перебил любителя бардовских песен.

– Пусть так, – легко согласился он. – Но это твоя жизнь. Пускай на месяц, на два, или на год. Неважно, но эта твоя жизнь, и чем сильней ты будешь в это верить, тем быстрей поверят в твою «легенду» окружающие. А иначе рано или поздно тебе из разведчика придётся переквалифицироваться в экскурсовода.

– Почему в экскурсовода? – удивился я.

– Это фраза из старого чёрно-белого фильма эпохи застоя, – охотно пояснил Розембаум, поглаживая лысую макушку. – Там главный герой, школьный учитель, испытывает чувство обострённой ответственности за социальные язвы общества. Так вот, этот учитель говорит директору школы, что не может лгать детям, излагая официальную точку зрения на историю, да и на жизнь вообще. «Чем так учить, – говорит он, – лучше уйти в экскурсоводы. Там меня будут слушать случайные люди: пришли, послушали и ушли»! И ещё главный герой говорит, что ошибки учителя видны не сразу, они проявляются через годы. Не буду говорить банальности, что значит ошибки в работе разведчика, но мне хотелось, чтобы ты и твои коллеги немного походили на этого доброго чудака из старого советского фильма. Ошибки в нашей работе тоже проявляются не сразу, а платим мы за них полной мерой.

С нами, молодыми курсантами, много работали товарищи с седыми висками и стальным взглядом, которые проникновенным голосом пытались внушить нам любовь к Родине, верность Центру и осознание необходимости выполнения приказа любой ценой. Странно, но я не помню этих бесед. В памяти осталась общая смазанная картинка, а вот безыскусные слова любителя бардовских песен почему-то запали в душу.

Через много лет, находясь на другом краю нашей необъятной Родины, в одном из портовых городов Приморья, откуда с начала тридцатых годов прошлого века уходили транспорты с набитыми под завязку трюмами «врагами народа», мне пришлось исправлять ошибку своего предшественника. Исправлять кровью. На душе было скверно. Я был зол и на предшественника, и на себя, на наше руководство, на сумасшедших «Избранных» миллиардеров, вздумавших поиграть в небожителей, и на весь мир в целом. Тогда-то мне и припомнился наш старый разговор с Розембаумом. Я пошёл в фильмотеку, где долго и путано пытался пояснить пожилой сотруднице, какой именно фильм мне нужен. Запутавшись окончательно, предложил запустить на компьютере поисковую программу.

– Не надо. Я знаю этот фильм, – грустно улыбнувшись, сказала женщина и принесла диск с фильмом.

Меня поразило название: «Доживём до понедельника».

– Вся жизнь понедельник, – почему-то сказал я.

– Сегодня пятница, тринадцатое, – то ли пошутила, то ли поправила меня сотрудница, и неожиданно добавила – Я когда-то тоже была школьной учительницей.

Не могу сказать, что фильм явился для меня откровением. Я многого не понял, но сюжет и игра актёров понравились. Меня умиляла их наивная вера во всепобеждающую силу добра, их духовные терзания, попытки найти ответы на мучившие полудетские души вопросы. Они искали Истину так, как ищет лекарство человек, страдающий сильной болью: долго и мучительно! А лекарства не было.

Я выключил видеоплеер и бездумно сидел в тёмной комнате. Когда глаза привыкли к темноте, я вдруг почувствовал: отпустило! На душе стало легче.

Глава 4

Село Медведково, как и положено русским сёлам, стояло на берегу тихой, но полноводной речки Медведица. Волею судеб Медведково затерялось средь бескрайнего моря сибирской тайги. Именно сюда, на задворки Российской империи, ещё при Александре Благословенном спасаясь от неправедных гонений на истинную веру, пришли староверы. Пришли и осели на долгие годы. Место было благодатное: в речке плескались окуньки да плотвички, в холодных чистых ручьях водился хариус, в лесах резвились многочисленные белки, а где белки, там и куницы. Соболь облюбовал эти места задолго до появления первых поселенцев. Летом в густом малиннике частенько слышался медвежий рык, а в густых зарослях боярышника, похрюкивая и повизгивая, усердно рыли пятачками землю в поисках вкусных корешков дикие свиньи.

Благодать земная! А главное – место тихое, укромное. До царя и его слуг сатанинских далеко, до бога близко. Как-никак, почитай, край земли. Отсюда и молитвы до бога быстрее доходят.

Во главе общины староверов стоял старец Алексий – страстный ревнитель чистоты и устоев истиной веры. Общину Алексий держал в строгости. Был он суров и скор на расправу. Боялись его. Боялись, но уважали за твёрдость духа, за мудрость житейскую, за то, что книги церковные старинного письма, из Византии на Русь привезённые ещё до Раскола, чтил, и молитвы многие наизусть знал.

Привёл Алексий народишко в край таёжный, глухой, куда нога христианская не ступала. Вокруг земли непаханые, да зверьё непуганое. Всю весну община корчевала вековую тайгу. Трудно было: лиственницы в два, а то и в три обхвата, корневищами в землю зарылись – не выдерешь! Работали от зари до вечерней звезды, до кровавых мозолей, до грыжи, многие тогда животы надорвали. А как землицу от деревьев да корней расчистили, Алексий народ созвал, помолились скопом, и где старец посохом ткнул, там молельню и заложили. Строили всем миром, несмотря на то, что сами с дитятями малыми в шалашах ютились. Через месяц Алексий крест старообрядческий на луковку церковную самолично приладил, иконы старинные темноликие на стены повесил, и первую службу провёл.

Так Медведково и зародилось! А кто название такое для села выдумал, того память людская не сохранила. Да и горя в этом мало. Медведково ничем не хуже, чем Верхняя Козловка или Большие Бобыли[4].

Первую зиму пережили с трудом. Как говорил Алексий: «Со страхом в душе и богом в сердце!». В общине в основном были людишки рязанские да псковские, сибиряков мало было. Однако, несмотря на то, что зима выдалась в том году особенно лютая, выдюжили.