Наталья Александрова - Закат на Босфоре Страница 41

Доктор ван Гулль, ни слова, конечно, не понимавший по-русски, очнулся от звука человеческих голосов и прежде всего с уважением посмотрел на внушительный костыль в мощной руке Саенко.

Гюзель, до сих пор молча наблюдавшая за событиями, вдруг кинулась к Борису, радостно восклицая:

– Мосье Ордынцефф! Борис, дорогой! Какое счастье, вы подоспели вовремя, чтобы спасти меня от этого страшного человека!

Борис удивленно повернулся к ней и, на всякий случай снова подняв наган, прикрикнул:

– Эй, очаровательная! Стойте, где стоите. За кого вы меня принимаете? Ведь вы сами пришли к нему, и привели сюда этого злополучного англичанина!

– Но, мосье Ордынцефф! – Гюзель очень натурально побледнела, по щекам ее покатились совершенно настоящие слезы. – Мосье Ордынцефф, этот низкий человек шантажировал меня, он обещал, если я не приведу к нему мистера Ньюкомба… он обещал убить меня!

Доктор ван Гулль задергался в могучих руках Саенко и разразился потоком ругательств на всех основных европейских языках. Мистер Ньюкомб тем временем несколько успокоился, понял, что его жизни пока ничто не угрожает, привел в порядок свой костюм и высокомерно обратился к Борису:

– Благодарю вас… молодой человек. Вы оказали мне чрезвычайно своевременную помощь. Хотя, конечно, я вполне контролировал ситуацию и задержал бы этих злоумышленников самостоятельно…

– Ох и подлый же народ эти англичане! – совершенно не к месту высказался не знающий иностранных языков Саенко.

– Вы собирались задержать этих людей? – удивленно переспросил Борис. – Насколько я слышал, вы намеревались продать этому человеку, – Борис указал на ван Гулля, – этому человеку вы собирались продать важные секретные документы!

– Наглая ложь! – завопил ван Гулль, полностью придя в себя. – Я ничего у него не собирался покупать!

Мистер Ньюкомб сложил руки на груди, высокомерно взглянул на Бориса и заявил:

– Не лезьте в политику, молодой человек. Я выполняю здесь важную и ответственную миссию, о которой не имею права распространяться и которая вас, во всяком случае, не касается. Сейчас, от имени Британской оккупационной службы, я арестовываю этих людей, – он указал на ван Гулля и Гюзель, – вас же больше пока не задерживаю.

– Мосье Ордынцефф! – Гюзель умоляющим жестом сложила ручки на груди и едва ли не готова была стать перед Борисом на колени. – Не отдавайте меня этому человеку! Не отдавайте меня англичанам! Я ни в чем не виновата! Доктор запугивал меня, грозил убить! Я слабая одинокая женщина, которую всякий может обидеть! Спасите меня!

– Эта женщина – шпионка! И она предстанет перед британским военным судом! – торжественно заявил мистер Ньюкомб.

Не опуская оружия, Борис внимательно поглядел на живописную троицу. Доктор был зол, но держался твердо. Было видно, что он не сдался и разговорить его на допросе будет нелегко. Борис, собственно, и не собирался этого делать, потому что не знал, о чем нужно спрашивать. Он был уверен в одном: доктор именно тот человек, у которого на службе состояла Гюзель, – стало быть, если нейтрализовать доктора, то он, Борис, становится абсолютно свободен.

Поведение прекрасной турчанки тоже было совершенно объяснимо. Она поняла, что их с доктором операция провалилась и теперь пыталась унести ноги. Что касается англичанина, то тут Борис испытывал некоторые сомнения. Мистер Ньюкомб очень изменился. Вместо растерянного, испуганного, подавленного своим предательством человека перед Борисом стоял важный надутый тип. Возможно, он блефовал. Но Борис заметил, что и Гюзель посматривает на англичанина с каким-то странным выражением. Однако нужно было на что-то решаться. Борис не боялся, что ему помешают люди доктора ван Гулля – если бы у него еще оставались таковые, то они были бы здесь, в морге госпиталя святой Агнессы. Борис опасался, что явятся англичане, которые упустили в свое время Гюзель и Ньюкомба, и тогда они с Саенко окажутся в затруднительном положении, потому что Борис не может предъявить им никаких документов, а если использовать при объяснениях фамилию полковника Горецкого, так ведь кто их знает, как они к этой фамилии отнесутся. Нет, нужно спешить.

– Ну-ну, – с сомнением в голосе проговорил Борис, – отведу-ка я вас всех к полковнику Горецкому, – пускай он сам разбирается, кто прав, а кто виноват…

– О мосье Ордынцефф! – Гюзель испустила столь жалостный стон, что ни одно мужское сердце не должно было остаться равнодушным, – мосье Ордынцефф, поверьте мне, я ни в чем не виновата! А коли попаду в руки англичан, они припомнят мне многое… грехи моей юности…

«Да уж, милая Гюзель, англичане с тобой церемониться не станут, – подумал Борис. – Ишь как мистер-то остервенился, прямо глазами ест…»

Борис обменялся с Саенко многозначительными взглядами и, поведя дулом нагана, решительно сказал:

– Все, дискуссия закончена. Все сейчас же дружно отправляемся к полковнику Горецкому.

– Вы забываетесь, молодой человек! – мистер Ньюкомб негодовал. – Я как представитель оккупационной службы…

– Все! – отрезал Борис. – Едем к Горецкому, а он уж там разберется, какой вы там представитель!

Мистер Ньюкомб, крайне возмущенный неуважением, проявленным к британской оккупационной службе в своем лице, гордо проследовал к выходу. Гюзель шла следом. Саенко, волоча наскоро связанного и полностью деморализованного доктора ван Гулля, оказался возле дверей одновременно с прекрасной турчанкой. Пропустив ее вперед, он замешкался, на мгновение прикрыв дверь… Гюзель тут же бросилась бежать по коридору.

– Держите, держите шпионку! – яростно завизжал мистер Ньюкомб, не предпринимая, однако, никаких самостоятельных действий.

Саенко топтался в дверях, Борис, который замыкал шествие, явно не спешил в погоню. Когда они, наконец, выбрались в коридор, турчанки уже и след простыл, а возмущенный англичанин кипел, как забытый на огне кофейник:

– Вы упустили ее! Вы упустили немецкую шпионку! Вы ответите за это перед английской оккупационной службой!

– Стоять! – рявкнул Борис на мистера тем же голосом, которым он командовал в далекой России «К бою!!!».

И хоть произнес он эти слова по-русски, англичанин понял. Он остановился, посмотрел на Бориса, притих и всю дальнейшую дорогу вел себя прилично.

Глава четырнадцатая

И не бывший в яростном бою,

Не ступавший той стезей неверной,

Он усмешкой встретит речь мою

Недоверчиво-высокомерной.

Акоп Мирзоян посмотрел на собеседника честными карими глазами и пророкотал:

– Это пер-рвоклассная амер-риканская говядина! Не-ет? Она вся уже здесь, в товар-рном порту, не-ет? Можете позвонить моему человеку, он вам покажет каждую банку, не-ет?

Это словечко «не-ет», которым Акоп украшал каждую свою фразу, ровно ничего не значило, однако он никакими силами не мог от него отделаться. Даже когда его спрашивали, который час, он отвечал:

– Половина четвертого, не-ет? Людей малознакомых такое словесное украшение сбивало с толку, но на товарной бирже Акопа знали как облупленного и привыкли к его манере разговаривать. Вот и сейчас собеседник Акопа, вальяжный пожилой грек, спокойно выслушав его темпераментную реплику, кивнул и посмотрел на него, прищурив левый глаз, будто пытаясь проникнуть взглядом под черепную коробку и прочитать мысли Мирзояна.

Словно поняв невысказанные подозрения своего визави, Акоп ударил себя кулаком в грудь и воскликнул:

– Вы меня знаете не первый день, не-ет? Я вас когда-нибудь обманул, не-ет?

«И обманул бы, если бы я не проверял тщательно каждую букву и каждую коробку!» – подумал грек, но вслух ничего подобного не сказал, чтобы не портить отношения.

Он еще раз внимательно просмотрел бумаги, тяжело вздохнул и поставил внизу свою подпись. Мирзоян хлопнул грека по жирному плечу и радостно воскликнул:

– И это самое правильное, что вы могли сделать! Не-ет? Пойдемте к Тофику, отметим эту сделку! Не-ет?

– Не-ет! – передразнил его грек. – К сожалению не смогу, уважаемый Акоп-эфенди. Сегодня день рождения моей младшей дочери, и я должен еще купить ей подарок и пораньше вернуться домой.

– Не-ет? – в театральном отчаянии воскликнул Акоп, заламывая руки. – Не отметить такую сделку? Не-ет!

– В следующий раз, Акоп-эфенди, в следующий раз!

Увидев спину удаляющегося грека, Акоп облегченно вздохнул. Во-первых, он до последнего момента сомневался в том, что сделка состоится: американская говядина давно была просрочена, и об этом знали все, включая мальчишек-разносчиков и рыжего сеттера коменданта порта. Но, должно быть, грек уже нашел какого-нибудь покупателя на говядину, скорее всего, военного интенданта, которому было наплевать на свежесть мяса, а волновали только размеры собственных комиссионных.

Вторая причина облегченного вздоха Акопа заключалась в том, что ему вовсе не хотелось ужинать с этим старым жуликом: у него были куда более приятные планы, сегодня он собирался провести вечер с очаровательной мадемуазель Жюли, французской шансонеткой… И очень рассчитывал, что дело не ограничится только ужином.