Антон Чиж - Формула преступления Страница 41

— Кто убил Макара?!

— Так вы и убили, — спокойно ответил Родион.

Михаил Иванович презрительно фыркнул:

— Что за дичь? Я любил Макара, как родного сына, у меня алиби — сотни людей меня видели в «Пивато». Я уехал оттуда в полдень! Как мог оказаться у Макара?

— И зачем такое несокрушимое алиби именно на момент, когда вас могли заподозрить? Если разобраться, оно недорого стоит. Кто под утро бурной вечеринки вспомнит, был или не был Михаил Иванович за столом? А от «Пивато» — ровно пять минут до Гороховой. Никто не обратил внимания, как вы ушли и вернулись. Мало ли — человеку надо подышать воздухом. Даже бутылку с бокалами заготовили, чтобы на ресторан никто не подумал. Выдало совсем не это…

— Неужели?

— Вы привыкли опираться на крепкую палку с массивной рукоятью. А новая трость — легкая и неудобная. Не знали, куда ее деть. Мучились с ней, но носили. Зачем? Чтобы всем показать, что у вас тросточка безобидная.

— Вот как, значит, повернули…

— Еще подвела дружба с Данилой. Если бы соседи-художники собирались прикончить Макара, им бы не понадобилось спаивать дворника. Они же живут в этом доме. Это надо только тому, кто должен прийти снаружи. Еще косвенный факт: живописью занимались, значит, умеете холст натягивать. Но самое главное: только вы после смерти Макара получите его нехитрое имущество. И великую картину, как ненужный хлам, чистый холст на подрамнике.

— Но зачем мне убивать племянника?

— Ради него, конечно, — Родион указал на портрет. — Вы коллекционер. Владеть шедевром для вас — смысл жизни. Особенно если создать его по своему расчету. Ради такого ничего не жалко. Наверняка подсказали племяннику сюжет. Подозреваю, что Макар все-таки показывал вам незаконченное полотно. Оценив, сколько оно может стоить, начали готовить тихую смерть. Но Макар, словно предчувствуя, дописал заказчика реквиема. Это заметно: краска совсем свежая. Он раскусил: вы — черный человек. Гений серости и расчета, который побеждает, но все равно проигрывает. Жаловались, что для вас, господин Гайдов, не осталось правды на земле. Вот и решили побороть несправедливость своими руками.

— А вы, как погляжу, наш маленький Моцарт, — в задумчивости проговорил Михаил Иванович.

— Не имею чести, всего лишь чиновник полиции.

Толпа редела, распадаясь на отдельные группки, всеобщий восторг разбивался на частные разговоры. Отыскав племянника, Мария Васильевна порадовалась, что «малыш» не сбежал, и наградила одной из самых теплых улыбок, на какую способно теткинское сердце.

— Родион, ты доставил мне чудовищное удовольствие. Это как дернуть водки с мороза под маринованный груздь… Нет, даже лучше… Пардон, а почему не представишь меня своему знакомому?

Тетка невольно оценила представительного мужчину на предмет… Ну, на какой предмет может оценивать мужчину одинокая женщина, похоронившая двух мужей.

— Господин Гайдов, — сказал Ванзаров. — Дядя художника, создавшего шедевр. Сам автор шедевра в некотором роде.

— Да что вы?! — Тетка не дождалась, когда назовут ее. — Великолепно! У вас в семье одни гении!

Мария Васильевна кокетничала искрометно, но Гайдов даже бровью не повел в ее сторону, не отрываясь от картины, словно не мог насмотреться. Прикинув, что эта магия не действует, тетка зашла с другой стороны:

— А где же ваш племянник, господин Гайдов? Отчего пропустил такой триумф? Какая жалость, не правда ли?

Отвечать какой-то сумасшедшей старухе Михаил Иванович не счел нужным. Одним движением сломав трость, кинул обломки к ботинкам чиновника полиции и быстро вышел. На него стали оглядываться. Господин Музыкантский вовсе изумился такому поведению мецената. А тетка замерла в недоумении:

— Что с ним?

— Скоропостижно скончался, — ответил Родион, думая о своем.

…Коля боялся шевельнуться.

— Что же случилось с Гайдовым?

— А что с ним должно было случиться?

— Но ведь он дал слово наказать убийцу…

Юношескую наивность Аполлон Григорьевич отметил смешком:

— Думаете, человека, убившего родного племянника, замучают угрызения совести? Вам еще, коллега, учиться, учиться и учиться психологии сыщика.

— Но как же закон, наказание…

— Наказание вышло куда страшнее полагаемого по закону. Какая пытка: видеть, как растет слава Макара, и не иметь сил ее остановить. Владея картиной, Гайдов не смог поднять на нее руку, это же не человек. При этом осознавать, что племянник, которого ненавидел, как бездарность ненавидит талант, и раздавил как муху, оказался сильнее. Испытание хуже каторги. У него срока давности нет.

— Так что же, он так и наслаждается жизнью?

— Возможно. Только не в столице. Вскоре Гайдов исчез. А куда, что — в полиции на этот счет сведений не имеется.

— Но как же «моментальный портрет»?

— А с ним что не так?

— Но ведь Гайдов не выходил убийцей! — в отчаянии вскричал Гривцов.

— Эх, юноша… Если б по одному портрету убийцу можно опознать… Нам бы пришлось искать другую работу. Вам — точно… Нечего отлынивать, подставляйте лоб, будем бить штрафной.

Звонкий щелчок, и из глаз Гривцова брызнули мириады звезд, так что он маленько закачался и увидел небо в алмазах. Аполлон Григорьевич руку имел тяжелую, а пальцы пластичные. Что составляет наилучшее сочетание для искрометного щелбана. Во всех смыслах.

Почесав место возмездия, Николя заявил:

— Готов отыграться.

Лебедев искренно поразился:

— Это как же понимать? Чтобы нашему дорогому, любимому и обожаемому Аполлону Григорьевичу — в лоб отвесить? Вот как дело повернули?

— Нет, нет… Так… Только на интерес… Имею я право историю рассказать?

В юном полицейском было столько обиды на несправедливость этого мира, что криминалист сжалился:

— Ну, валяйте, что у вас там припасено. На интерес…

— Мне про этот случай в участке рассказали… — начал Коля, запнулся и спросил, не скрывая подозрительности: — А вам он не известен?

— Многое мне известно из столичных происшествий… Какой именно?

— Про убийство барышни Водяновой.

Лебедев уставился на карниз, словно роясь в невидимой картотеке, и даже слегка шевелил губами:

— Водянова, Водянова… Что за фамилия мутная? Не припомню такой фамилии… Это когда случилось?

— Почти два года назад…

— Это по какому участку проходило?

— По 3-му Казанскому…

— По Казанскому… Да не просто Казанскому, а еще третьему… Ах да!.. Нет, не знаю этого происшествия. Видимо, без меня справились. Скорее всего — ничего интересного или сложного, да… А в чем там загвоздка?

Гривцов уже собрался проболтаться, но вовремя прикусил язык.

— А вот не скажу! — мстительно заявил он.

Аполлон Григорьевич смиренно потупил взгляд:

— Ладно, попробуйте… удивить меня. Если не справитесь, тариф известен — щелбан от всей души.

— Опять щелбан?.. За что?.. Договорились на интерес.

— Интерес ваш в том, чтоб изучить трудности жизни… В чем готов всячески помочь, да… И щелбаны в этом непростом деле — самая полезная наука. Но если не желаете…

— Нет… Я готов… — сразу выпалил Коля и добавил: — А вы точно не слышали про эту историю?

— Молодой человек!.. Кого подозреваете?.. Лебедева!.. Это основу и вершину всей криминалистической науки, альфу и омегу, ну и так далее…Чего смотрите, как барышня на взвод гренадеров… Начинайте уж, а то лопнете от избытка чувств.

Слизнув волнение, юный чиновник начал самым загадочным образом:

— Случилось это в конце декабря…

Откуда ты, прелестное дитя

Не сыскать дней беззаботнее Святок. Снег лежит плотным ковром, сверкая и искрясь, морозы встали, кончились метели, вышло солнышко, наступило Рождество, и на душе так светло и привольно, словно уже весна. Да она и не за горами. Вся столица погружается в праздничные гуляния. Важные государственные учреждения и те откладывают решения судеб Отечества и народного благоденствия в дальний ящик, чтобы окунуться в радостный водоворот.

Даже преступный мир, стесняясь нарушить закон праздника, отправляется на каникулы. Стихают карманные кражи, про грабежи не слышно, а если и случается происшествие, то по невоздержанности. С такой мелочью полицейские участки сами справляются, раз им не позволено отдыхать, как нормальным обывателям.

А вот сыскная полиция со спокойным сердцем наслаждается жизнью. Чего штаны протирать в присутствии, все равно дел никаких! Так что под конец двенадцатидневного веселья кое-кто из доблестных сыщиков еле жив. Требуется отменное здоровье, чтобы пережить Святки. Не каждому они под силу. Особенно юным чиновникам.

На третий день святочного безделья Родион открыл глаза и кое-как разглядел толстую стрелку, которая обогнала десятый час. Вместо того чтобы бодро вскочить и сделать утреннюю гимнастику (хотелось бы взглянуть на таких героев), он поступил как разумный человек, а именно: плотнее закутался в одеяло. Но в отличие от нас с вами, старающихся придавить лишний часок, стал лежа анализировать, до чего же докатился.