Алексей Фомичев - Сам без оружия Страница 42

Но тут дверь вдруг раскрылась и в него едва не влетела Диана. Григорий немного растерянно кивнул ей и получил в ответ такой взгляд, что онемел от изумления. Это был взгляд не актрисы, а опытного расчетливого человека, занятого отнюдь не синема. Это был взгляд, полный силы и подозрения. И выдержать его было очень непросто.

Григорий виновато улыбнулся, опустил глаза и отступил в сторону. Мол, простите, помешал. А сам отчетливо понял: Диана, как и Щепкин и его люди, – тоже легавая.

И вот это было неприятно.

9

К началу обеда вагон‑ресторан был полон народу. Пассажиры первого класса, кое‑кто из второго класса. Часть пассажиров заказывала обед в купе, и официанты сновали по вагонам, разнося подносы с тарелками.

Японцы пришли после двух часов, когда народу стало значительно меньше. Степенно расселись на привычном месте, чинно подождали, пока подадут обед, и стали так же не спеша и чинно есть.

Как всегда, их было трое – сам Идзуми, его секретарь и советник. Беседа, которую они вели за столом, шла неторопливо и вполголоса.

Большая толпа съемочной группы ввалилась в ресторан уже совсем поздно. Весело галдя, заняла три стола, потребовала шампанского прежде других блюд и стала что‑то обсуждать.

Художник Скорин и американец Браун вежливо раскланялись с японцами, те так же вежливо ответили. Щепкин, Гоглидзе и Зинштейн покивали японцам, дамы одарили тех любопытными взглядами. На дам японцы не отреагировали.

Забегавшиеся официанты немного протянули с подачей блюд, чем вызвали раздражение Бровникова и Смардаша. Их поддержала Виолетта, мол, должны эти мальчики быть порасторопнее.

Лишний шум был некстати, и Гоглидзе, сбивая накал страстей, стал рассказывать анекдот.

– Начало войны. Берлинский вокзал. Народ ходит по струночке, полно полиции, все серьёзные, сосредоточенные. Объявление: поезд на Гамбург отправляется в восемь часов, три минуты двадцать одну секунду. Один бюргер спрашивает у полицейского: а отчего такая точность? Тот ему: война! То же утро, Николаевский вокзал в Москве. Толпа, шум‑гам, народ мечется, давится. И объявление: поезд на Санкт‑Петербург отправится завтра или послезавтра. В толпе купец из Пскова ловит вокзального служку и спрашивает: а ну скажи‑ка мне, морда, отчего у вас тут такой бардак? А тот ему: так ведь война, батюшка!..

Все дружно засмеялись.

– Верно подмечено, – вздохнул Зинштейн. – У нас всегда так. Шум, гам, а дело – ни тпру, ни ну. Порядка нет. Вот даже здесь, казалось бы – первый класс, поезд вон какой! А персонал ресторана не готов. Да разве только здесь! Эх!

– Бросьте, Сергей Михайлович! – примирительно сказал Гоглидзе. – Мы на эту безалаберность ответим дружной работой! Давайте‑ка шампанского перед обедом! Для лучшего усвоения и поднятия настроения.

Он сунул режиссеру бокал в руки, и тот покорно принял, но отпил самую малость.

– Много работы, нельзя дурманить голову.

– А вот и первое несут, – подал голос Щепкин. – Весьма кстати. Ну что ж, господа и дамы, приступим к насыщению во благо общего дела.

Плавская открыла было рот, чтобы спросить, при чем тут общее дело, но официанты уже ставили тарелки, и стало не до того.

Застолье съемочной группы затянулось. Уже ушли последние пассажиры, ушли японские дипломаты, закончив трапезу, как всегда, чашкой чая. За окном посерело, солнце стремительно падало за лес. В вагоне уже включили свет. А за столами все так же обсуждали сценарий, спорили, что‑то записывали в блокноты и на салфетках.

Но компания тоже поредела. Сперва исчез Белкин. Чуть позже Щепкин и Гоглидзе с Брауном. Но вскоре Браун вернулся и выставил на стол очередную бутылку бурбона. Похоже, он вез с собой целый склад виски.

На уход продюсера, директора и оператора внимания никто не обратил. И только Скорин мазанул по дверям вагона взглядом, покосился на Холодову. Та безмятежно улыбалась, глядя на Зинштейна своими голубыми очами.

Сам Григорий сидел за соседним столиком вместе с Ольгой и Брауном. Американец, успев хлебнуть кроме виски еще и шампанского, что‑то напевал под нос и все никак не мог раскурить сигару.

Поезд заметно сбавил ход и вошел в долгий поворот. За окнами мелькнули дома поселка Палкино, по слухам, основанного знаменитым атаманом разбойников Михаилом Палкиным, одним из сподвижников Ермака. Вдалеке за деревьями показались робкие огни Екатеринбурга.

Леня Бровников, первым обративший внимание на сей факт, прервал вещавшего что‑то Смардаша и воскликнул:

– А вот и Екатеринбург, господа!.. Пардон, и прекрасные дамы. Мы добрались до Урала!

Все захлопали, даже писавший что‑то в блокноте Зинштейн оторвал взгляд от бумаги и посмотрел в окно. Но увидел только деревья.

Зато сидевшая с правой стороны по ходу поезда Ольга Ванина, толкнув вдруг Григория в бок локтем, взволнованно вскрикнула:

– Там огонь! Впереди!

Григорий прилип носом к окну. Поезд вошел в правый поворот, и ему было хорошо видно, что языки пламени играли на тендере паровоза и кое‑где на первом и втором вагонах.

Все бросились на правую сторону, пытаясь рассмотреть, что там происходит.

– Факинг! – вдруг рявкнул Браун. – Спарк! Искра! Гореть уголь в тендэр! Катастрофа! Я видель такой в Чикаго!

– Мамочки мои, пожар! – всхлипнула Виолетта. – Мы сгорим!

– Мы слишком далеко, – возразил Бровников. – А вот первые вагоны могут. Надо что‑то делать.

В этот момент поезд резко затормозил, и все полетели кто на сиденья, кто на пол. Раздались крики, ахи, что‑то упало со стола, потом звякнуло битое стекло и запахло виски.

Внезапно погас свет. В темноте опять что‑то упало, и густой мужской бас пророкотал:

– Господи помилуй! Спалимси‑и!

…Труднее всего было разжечь мокрый уголь и не спалить при этом весь тендер. Но кочегар – на самом деле молодой агент полиции – с делом справился. Когда искры и угли полетели на крышу первого и второго вагонов, Белкин вытер пот со лба и довольно выдохнул:

– Фу‑у! Ну пошла!..

И впрямь пошло просто замечательно. Тендер полыхал как миленький, но только в задней части, остальной уголь был отвален к началу и изрядно полит водой. Крыша первого вагона уже занялась, что, к слову, произошло не из‑за угольков, а из‑за специально размещенных там пропитанных спиртом тряпок. Такие же тряпки лежали и на крыше второго вагона. Его тоже пришлось принести в жертву операции. Благо пассажиров там почти не было, все вышли в Перми.

На самом паровозе ехавший вторым кондуктором сотрудник жандармского управления, увидев нужную отметку – край озера, кивнул машинисту, и тот дернул рычаг тормоза. Поезд прошел еще метров двести и встал, не дойдя до станции всего несколько километров.

С этого момента и началась собственно операция. Заложенные в недоступных пассажирам местах под вагоном и у крыши заряды дымовых шашек сработали и окутали первый и второй вагоны едим дымом. И когда пассажиры валом повалили прочь из поезда, их взглядам предстала страшная картина пожара.

Еще страшнее это выглядело вблизи. Вагоны самым натуральным образом полыхали и дымили, как десятки печей.

Кто‑то бросился вперед, желая помочь пострадавшим, кто‑то громко орал, требуя пожарных, врачей, полицию и водки. Кто‑то заливисто хохотал, поминая япошек, которым сам бог воздал за Цусиму и Мукден. Впрочем, этому горе‑патриоту тут же засветили в лоб и заткнули угрозой оборвать уши. Во втором‑то вагоне горели родные православные.

Первыми к горящим вагонам подоспели несколько мужчин из третьего и четвертого вагонов, но они только беспомощно топтались возле второго вагона, крича, чтобы оттуда выпрыгивали к ним. Потом подоспела съемочная группа из ресторана. Хотя Диана и оговаривала их лезть вперед, а когда те все же побежали, закричала, чтобы отцепляли третий вагон, мол, чтобы огонь не перекинулся. Совет был верным, и мужчины побежали к сцепке, где и застряли – как что делать, никто не знал. Но тут вдруг возник кочегар и ловко отцепил вагоны, а потом отчаянно замахал руками.

О чудо! Паровоз дернулся и пополз вперед, оттаскивая горящие вагоны от состава. Он проехал метров пятьдесят и встал. Там всерьез началась борьба за жизнь – огонь все же зацепил кучу угля, и тот начал дымиться. Стало не до маскарада – могло здорово рвануть!

Толпа пассажиров в большинстве своем осталась у состава и теперь только глазела, бурно обсуждая причины возгорания и судьбу первых вагонов. И лишь несколько человек побежали к отцепленным вагонам, сжимая в руках кто багор, кто ведро, кто топор.

…То, что Белкин не рассчитал с зажигательными патронами, стало ясно почти сразу. Уж больно сильно пылал вагон дипломатов. Еще сильнее он дымил. Лезть в такое пекло было опасно, и офицеры, стоя неподалеку, гадали, как быть. В дыму можно легко угодить под открытый огонь. Хотя сейчас этот риск, скорее всего, был оправдан.