К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля Страница 42

В лазарете царили тишина и покой. Я прошел через большую палату. Старик неподвижно лежал в постели, слепой монах спал в своем кресле, а кровать толстого монаха была пуста; возможно, брату Гаю удалось убедить его, что настало время покинуть лазарет. В очаге приветливо горел огонь, и я подошел к нему чтобы обогреться.

Когда я стоял у огня и наблюдал, как от мокрых танов поднимаются струйки пара, до слуха моего донесся шум – бессвязные надсадные крики, топот, плач, грохот разбитой посуды. Шум все усиливался.

Я пребывал в полном недоумении, когда дверь распахнулась и в палату ворвалась целая толпа народу – Элис, Марк, брат Гай. Среди них металась тонкая фигура в белой ночной рубашке. Я с удивлением узнал Саймона Уэлплея. Он мало напоминал то бессильное создание, с которым я разговаривал прошлой ночью Лицо юноши заливал багровый румянец, расширенные глаза горели огнем, изо рта струйкой стекала слюна. Он расталкивал окружающих и явно пытался что-то сказать, но из груди его вырывалось лишь тяжелое прерывистое дыхание.

– Господи Боже, что случилось? – обратился я к Марку.

– Похоже, сэр, этот малый спятил!

– Держите его! Держите! – кричал брат Гай.

Он сделал знак Элис, и она, широко раскинув руки, стала приближаться к беснующемуся Саймону. Брат Гай и Марк последовали ее примеру. Втроем они окружили больного, который замер на месте, затравленно озираясь по сторонам.

Слепой монах проснулся и сел на кровати, встревоженно тряся головой.

– Что происходит? – спросил он дребезжащим голосом. – Это ты, брат Гай?

Тут случилось нечто ужасное. По всей вероятности, Уэлплей заметил меня и тут же изогнулся дугой, явно пытаясь изобразить горбатого. Более того, он принялся что есть мочи размахивать руками, сжимая и разжимая кулаки. Подобная манера появляется у меня, когда я волнуюсь, – по крайней мере, так говорили мне те, кто видел меня в суде. Но откуда это мог знать Уэлплей? В какое-то мгновение я вновь почувствовал себя затравленным школьником, мишенью для насмешек и издевательств. Наблюдая за согбенным, нарочито жестикулирующим безумцем, я ощущал, как волосы у меня становятся дыбом.

Голос Марка вернул меня к действительности.

– Помогите нам! – кричал он. – Держите его, сэр, ради всего святого, а не то он уйдет!

С бешено колотящимся сердцем я тоже раскинул руки и начал приближаться к взбесившемуся послушнику. При этом я неотрывно смотрел в его глаза, и, признаюсь, это было жуткое зрелище; потемневшие от расширенных зрачков, глаза эти буквально вылезали из орбит, и взгляд их был совершенно безумен. Передразнивая меня, он в то же время меня не узнавал. На ум мне пришли слова брата Габриеля о происках дьявола. «Что, если сатана вселился в это щуплое тело?» – подумал я с внезапным ужасом.

Мы подошли к безумцу почти вплотную, когда он неожиданно метнулся в сторону и юркнул в открытую дверь.

– Он в банном корпусе! – воскликнул брат Гай. – Оттуда ему не выбраться. Будьте осторожны, пол там скользкий.

Он устремился вслед за беглецом. Элис, Марк и я, не мешкая, двинулись за ним.

В банном корпусе царил полумрак. Тусклый свет проникал сюда сквозь единственное заиндевевшее окошко. Посреди небольшой квадратной комнаты с выложенным плитками полом возвышалась громадная ванна глубиной примерно в четыре фута. В углу валялись веники и щетки, в воздухе ощущался запах затхлости и нечистого тела. Я услышал звук бегущей воды и, взглянув вниз, обнаружил, что по полу комнаты тянется водопроводная труба. Саймон Уэлплей, дрожащий и все еще скрюченный, забился в дальний угол комнаты. Я встал в дверях, чтобы отрезать ему путь к отступлению, а брат Гай, Элис и Марк вновь попытались его окружить. Элис протянула к больному руку.

– Не бойся, Саймон, – ласково произнесла она. – Разве ты меня не узнаешь? Это же я, Элис. Мы не причиним тебе вреда.

Бесстрашие Элис вызвало у меня восхищение; редкая женщина сумела бы сохранить присутствие духа в подобных обстоятельствах.

Послушник повернулся на ее голос, лицо его исказила болезненная судорога, сделавшая его почти неузнаваемым. Несколько мгновений он смотрел на Элис явно ее не узнавая, потом перевел взгляд на Марка. Исхудалая рука его взметнулась вверх, с губ сорвался хриплый надтреснутый вопль, так не похожий на его прежний голос:

– Убирайся прочь! Твои яркие одежды меня не обманут! Я знаю, ты приспешник дьявола! Здесь по всюду черти, его верные слуги! Вон они, вон, носятся в воздухе, как пыль!

Безумец закрыл глаза руками и внезапно, содрогнувшись всем телом, рухнул в ванну. До меня донесся треск его хрупких костей, ударившихся о цинковое дно. Упав, несчастный более не двигался.

Брат Гай наклонился над ванной. Стоя у края, мы наблюдали, как он перевернул Саймона лицом вверх. Глаза послушника закатились, краска сошла с лица, еще хранившего выражение ужаса. Брат лекарь попытался нащупать пульс у него на шее и сокрушенно вздохнул.

– Мальчик мертв, – проговорил он, обведя нас глазами, и перекрестился.

Элис издала горестный вопль и упала на грудь Марка, заливаясь слезами.

ГЛАВА 13

Брат Гай и Марк бережно извлекли тело Саймона из ванны и отнесли в лазарет. Брат Гай держал покойника за плечи, а бледный как полотно Марк – за голые худые ноги. Мы с Элис, к которой успела вернуться ее обычная сдержанность, следовали за ними.

– Что случилось? – испуганно повторял слепой монах, встав с постели и простирая вперед руки. – Брат Гай! Элис!

– Все хорошо, брат, – ласково сказала Элис. – С одним из больных случился небольшой припадок. Но сейчас все в порядке.

Я вновь поразился ее самообладанию.

Тело положили в кабинете брата Гая, под испанским распятием. Лекарь, угрюмый и подавленный, накрыл его простыней.

Я тяжело вздохнул. Сердце у меня по-прежнему бешено колотилось, и виной тому было не только потрясение, которое я пережил, став свидетелем смерти послушника. Последняя выходка Саймона глубоко уязвила меня. Боль от обид, пережитых в детстве, долго отдается в душе, а подобное грубое напоминание, необъяснимое и пугающее, способно поднять в ней целую бурю.

– Брат Гай, – неуверенно начал я, подойдя к лекарю, – мне не дает покоя одно обстоятельство. До вчерашнего дня я никогда не встречался с этим юношей. Однако в припадке исступления он, несомненно передразнивал меня, изображая мою согбенную фигуру и, что особенно странно, некоторые жесты, которые порой появляются у меня в минуты волнения, как правило когда я выступаю в суде. Вы помните, как он размахивал руками и сжимал кулаки. По-моему, в этом было что-то д-дьявольское, – добавил я, заикаясь в точности как брат Эдвиг.

Лекарь посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

– У меня есть некоторые соображения по поводу случившегося, – неохотно признался он. – Но надеюсь, они далеки от истины.

– Какие соображения? Прошу вас, расскажите о них без утайки.

В голосе моем зазвучали умоляющие нотки.

– Прежде мне необходимо все обдумать, – отрезал лекарь. – И сообщить аббату о смерти Саймона.

– Хорошо, – кивнул я, схватившись за угол стола, ибо ноги мои отказывались меня держать. – Я буду ждать вашего возвращения.

Элис и Марк проводили меня в маленькую кухню, где мы завтракали утром.

– Вы хорошо себя чувствуете, сэр? – обеспокоенно спросил Марк. – Вы весь дрожите.

– Со мной все хорошо.

– У меня есть настой трав, который помогает успокоиться после пережитых потрясений, – подала голос Элис. – Валерьяна и аконит. Если хотите, я могу разогреть вам немного.

– Спасибо.

Элис казалась спокойной и невозмутимой, однако пеках ее горел странный, почти лихорадочный румянец. Я попытался улыбнуться.

– Я вижу, Элис, что вы и сами расстроены случившимся. Ваши чувства более чем понятны. Честное слово, мне казалось, что в тело этого несчастного создания вселился дьявол.

– Полагаю, сэр, дьявол тут ни при чем, – отрезала Элис, и в глазах ее сверкнул удививший меня гнев. – Бедного мальчика терзали чудовища в человеческом обличье. Юная жизнь была безжалостно погублена в самом начале, и нам остается лишь оплакивать ее.

Элис осеклась, видимо осознав, что зашла слишком далеко и позволила себе разговаривать недопустимым для служанки образом.

– Я принесу отвар, – бросила она и выскочила из кухни.

– Как видно, на душе у нее накипело, – заметил я, повернувшись к Марку.

– Ей приходится нелегко.

Я повертел на пальце траурное кольцо и философски изрек:

– Тяготы и печали – весьма распространенный удел в этой юдоли слез.

«А ты, похоже, влюбился», – добавил я про себя, внимательно оглядев Марка.

– Я поговорил с Элис, как вы просили.

– Ну, поведай о том, что тебе удалось узнать, – ободряюще сказал я, надеясь, что рассказ Марка позволит мне отвлечься от тяжелых дум.

В этом монастыре она уже полтора года. Родилась и выросла в Скарнси. Отец Элис умер, когда она была совсем маленькой, и ее вырастила мать. Кстати, мать ее прекрасно разбиралась в лекарственных травах и умела исцелять некоторые недуги.