След на мокром асфальте - Валерий Георгиевич Шарапов Страница 42

Вылез на проселочную дорогу, огляделся – по той стороне идут заборы, табличек на них видно не было, но, очевидно, одна из крайних линий Летчика-испытателя. Сергей, сориентировавшись, свернул направо.

Постепенно он узнавал места, хотя сюда редко наведывался с обходами, многие дачи тут все еще пустовали, а некоторые, судя по заколоченным окнам, еще с осени. Проходя мимо одной такой, Акимов насторожился: «Что это? Фанерка на оконных рамах, забито крест-накрест, калитка заперта, а между досок пробивается свет».

Он собрался уже пойти, проверить замок, но тут открылась не калитка, а неприметная дверца в заборе. Высунулась голова, увенчанная какой-то конструкцией – вот и товарищ Тихонова. Та самая, которая, по официальной версии, грызет основы стихосложения на семинаре профессора Ратцинга.

Акимов замер, сделал осторожный шаг назад, скрылся в тени чьей-то сирени.

Мурочка, убедившись, что горизонт чист, снова скрылась за забором. Когда она появилась, с ней вышел, заметно прихрамывая, мужчина.

Похабна роль соглядатая, но служба такая. Акимов навострил покрасневшие уши. Да и прислушиваться особо не пришлось, зеленый свод свежей листвы усиливал каждый звук, как ракушка парковой эстрады. И приглядываться было не обязательно, эти два силуэта видны были четко, как в театре теней.

Мурочка густым, грудным голосом обличала спутника в бессердечии, нерешительности, в том, что ради нее он ничем не может поступиться. Он увещевал, убеждая, что, кроме нее, у него на всем свете и в окрестностях нет никого, и что он не может отказаться от этой поездки. Мурочка, прильнув к нему, плакала, он утешал, пытаясь отлепить ее, – видимо, уже куда-то опаздывая. Она сердито отстранилась:

– Жди, жди! Всю жизнь жду – то мужа, то тебя!

Он отстранился, Мурочка отвернулась, видимо, доставая платок, всхлипывая. Мужчина с прохладцей заметил:

– Меня ты не дождалась.

И снова она с горестным всхлипом прилипла:

– Васенька, я не знала, что ты жив!

– Можно было подождать подольше.

Мужчина вздернул руку, глянул на часы, потянулся к женщине:

– Пора. Попрощаемся по-хорошему.

Она снова завела свою сопливую шарманку, то отталкивала, то снова льнула к мужчине, как вьюн к дереву, то говорила: «Иди, иди», то снова удерживала, лезла целоваться.

Акимов ощутил, что краснеет: «Ну и дела. Вот и новый Вася. Вася. Это не Ливанов ли часом?! Или просто Вася, мало ли Вась на свете…»

Сергей не успел додумать: глянул на этот балаган и увидел, что пора давать занавес. Мурочка по-театральному отошла на авансцену и страдает, даже вроде бы заламывая руки, а Вася удаляется в закат, точнее, довольно быстро хромает по направлению к станции.

Все, скрылся, завернув за угол. И Мурочка вышла из любовной каталепсии. Выпрямилась, пошла обратно за забор, открыла изнутри большие ворота, довольно-таки легко для хрупкой женщины распахнула створки.

Взревел мощный двигатель, загорелись фары – на улицу выехала проклятая тихоновская «Победа». Тихонова отправилась запирать ворота. Акимов решился. Выбравшись из сирени, приблизился.

– Позвольте помочь, Мария Антоновна.

– Ах! – Она вздрогнула, но, оправившись, рассмеялась в своей манере, замогильно: – Товарищ лейтенант! Напугали меня.

– Прощения прошу, не хотел, – Акимов прикрыл ворота, отобрав у нее ключ, навесил замок.

Тихонова уже оправилась от удивления, заметила кокетливо:

– Вы зря не ходите в костюмах, вам очень идет.

– Спасибо.

– С ума сойти, какой вы интересный. Только вот стрелки…

– Благодарю, – прервал Акимов. Приблизившись к машине, как бы невзначай провел по капоту: – Смотрите-ка, как новая.

– Да, в министерских гаражах отличные мастера. Вас подвезти?

– Не откажусь. Я много ходил сегодня.

– У вас работа такая. Прошу.

Акимов сел рядом – не без опаски. Хотя с первых же метров стало ясно: Тихонова за рулем чувствует себя очень уверенно. Автомобиль вела спокойно, не отвлекаясь от дороги, мягко и своевременно переключая скорости, заблаговременно тормозя.

«Новая ерунда. Она опытный водила». Чего это супруг не пускает ее за руль? А ведь это Тихонов утверждал, что не пускает, и она сама жаловалась – а что на самом деле, неясно. Все у них подковерно как-то. Не пора ли воспользоваться шансом поговорить начистоту?

– Мария Антоновна, признаться, я по вашим делам сегодня много ходил.

– Это мило.

– Побывал в вашем институте.

– И что?

– Петр Ильич утверждал, что вы образцовая учащаяся, ни одного пропуска. Профессор Борис Моисеевич кланялся и просил передать, что, если так и будете прогуливать, – будет настаивать на отчислении.

Она, не отрывая глаз от проселка, кратко припечатала:

– Шпион.

– Не согласен. Это получилось случайно. Вас не было на занятиях вечером шестнадцатого, а где же вы были, когда на этой машине был сбит гражданин Пожарский?

– Почему на этой?

– Потому что именно ее видели свидетели, несмотря на то, что ваш муж и его приятель утверждают другое.

– Я была на семинаре, можете посмотреть журналы.

– Перестаньте. Или профессор Ратцинг вообще не знает, как вы выглядите?

– Продал, старый… – с ее накрашенных милых губок сорвалось такое слово, что не каждый мужик решится вслух сказать.

– Мария Антоновна, я вынужден повторить вопрос. Где вы были вечером в день происшествия?

– Не ваше дело. Желаете порыться в белье – присылайте повестку.

– Что ж, раз так – это ваше право, – помолчав, признал Сергей. – Только ведь если повестку прислать, то одно потянет другое. Всплывет тогда, например, ваш разговор с перекупщицей. На рынке вы же искали покупателя на эту машину? Желали пополнить семейный бюджет?

– Бог знает, что вы несете.

– А что? Получить дважды за одну и ту же машину – хорошая идея.

– Как это?

– За продажу плюс страховка. Полис помните? Это факт, официальный документ.

– Какой полис?

– Вы не знали, что машина застрахована.

– Нет.

– Одни тайны в вашем семействе, – заметил Сергей. – А вот Евгений Петрович, признаться, тоже никакой радости не выказал, когда вновь увидел машину, утопленную вами в озере.

Мурочка промолчала. Проселок уже закончился, вот уже впереди виднелась эта злосчастная дорога, переход, на котором был сбит Пожарский. Женщина, остановившись, приказала:

– Идите вон.

– Что ж, и уйду, и повестку пришлю. Только уж тогда не обижайтесь.

– Вы что, угрожаете? – уточнила она. – На вас-то много чести обижаться.

– Так на меня и не придется. Заниматься будут товарищи из МГБ, не ниже.

Фонари светили неярко, но были видны вытаращенные кошачьи глаза Мурочки (аж прожгли легкую вуальку), и мертво побелело пол-лица с красными губами.

– Шпионите, – прошипела она, – сплетничаете, а теперь и угрожаете? И кому?! Стыдно, а еще офицер!

Акимов лишь отмахнулся:

– Еще как стыдно. А вам не совестно, нет? У мужа серьезная беда, и из-за вас хороший человек на