Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца Страница 44

В ясный петербургский полдень молодая красивая дама с волосами цвета темного янтаря и большими, глубоко посаженными глазами, серыми, как пасмурное небо, подходила к стоянке таксомоторов на Николаевской площади. Десятью минутами ранее Наталья Вяземская вышла из мягкого вагона скорого поезда Москва – Петроград. А уж как Вяземская попала из оккупированного австрийской армией Львова, или Лемберга, в Первопрестольную – это вопрос особый. Ответ на него был хорошо известен начальнику галицийского отдела австрийской имперской контрразведки, полковнику Йозефу Глинке…

– В Генеральный штаб! – коротко сказала она водителю свободного таксомотора, который посмотрел на нее несколько оторопело: зачем такой очаровательной барышне в Генеральный штаб, что она там позабыла? Ей бы в кондитерскую «Квисисана»…

Под колеса черного «Лорен-Дитриха» ложилась прямая лента Невского проспекта. Вяземская смотрела по сторонам и чуть не плакала от радости и волнения: она снова в родном городе! Правда, волнение Натальи в немалой степени было обусловлено тем непростым разговором, к которому она готовилась, возможные детали которого проигрывала в уме всю поездку на московском экспрессе.

Обнадеживало Вяземскую то, что в отделе стратегического планирования Генштаба служил двоюродный брат ее покойной матери, генерал Николай Стрешнев. Двоюродный дядя должен понять ее и помочь ей, иначе она прямо не знает, что и делать!

Таксомотор нырнул под знаменитую арку, остановился у парадного подъезда величественного здания.

Сначала охрана не хотела пропускать Наталью, но затем начальник штабного караула, молодой капитан, очарованный красотой взволнованной барышни, позвонил по внутреннему телефону прямо в кабинет генерала Стрешнева. Тот, к счастью, оказался на месте, и Вяземской был заказан разовый пропуск.

Двоюродный дядя встретил Наталью тепло:

– Наташа, милая, здравствуй! Как же я давно тебя не видел! Ох, как ты похорошела, племянница, как на покойную Дашеньку стала похожа, царствие небесное твоей матушке и моей любимой сестренке… Чему обязан радостью видеть тебя? Ой, ты какая-то взвинченная, не в себе, вон, побледнела как! Случилось чего?

– Случилось, дядюшка!

Выслушав рассказ Натальи, Стрешнев сперва нахмурился, но после непродолжительного раздумья улыбнулся ей:

– Не дрейфь, малышка! Ничего страшного покамест не случилось, а ты – большущая молодчина, что сразу пришла ко мне.

– А к кому ж еще? Папенька, узнав о том, что его единственная дочь сделалась австрийской шпионкой, непременно меня бы тут же и прибил, – бледно улыбнулась Наталья.

– Но встретиться и переговорить тебе нужно с другими людьми, – продолжал Стрешнев. – Есть у нас в Генштабе… м-м… специалисты особого рода. Они посоветуют, как тебе поступать в дальнейшем.

Через полчаса Наталья Вяземская оказалась в другом кабинете того же здания, в обществе упомянутых Стрешневым специалистов. Их было двое, оба довольно молодые, оба в штатских костюмах, так что званий не разберешь, но по поведению и спокойной властности ясно, что не ниже полковничьих. Один брюнет, другой – светлый шатен, а так – похожи, как родные братья.

– Дилетантская работа, – сказал брюнет шатену, когда Вяземская завершила свой взволнованный рассказ. – Измельчали австрийцы. И это они считают вербовкой? Фи!

– Да, согласен, – откликнулся шатен. – Не ожидал я от Глинки такого пошлого примитива: Йозеф ведь неплохой специалист…

– Но вы не сердитесь на меня, господа? – совершенно по-детски спросила Вяземская. – Вы не посадите меня в застенок?

– Непременно посадили бы, – очень серьезным голосом ответил брюнет, – но вот незадача: нет ни одного свободного застенка. Все заняты. Вам, сударыня, придется подождать.

Тут оба не выдержали, рассмеялись.

– За что же на вас сердиться? – ласково спросил шатен. – Вы сами пришли к нам, вы не сделали ничего дурного…

– Но я же подписала этому типу какую-то бумажку…

– Эх, сказал бы я, что коллега Йозеф может сделать с той бумажкой! – мечтательно протянул брюнет. – Но при вас, барышня, не стану.

– Так я могу не идти на той неделе на встречу с человеком, о котором он мне говорил? – с надеждой спросила Наталья. – Словно бы мне все это приснилось и не было ничего? А того человека, с которым я должна встретиться, вы арестуете?

Тут оба специалиста переглянулись и резко посерьезнели.

– Можете, конечно, – сказал шатен, поглядев Вяземской в глаза. – Считайте, что приснилось. Но… Ведь вы хотели послужить родине и государю императору, правильно я понимаю?

– Правильно, – растерянно ответила Наталья. – Хотела. И сейчас хочу.

– А вот тогда придется встретиться. Арестовать его? Что вы, сударыня! Да наша служба с него пылинки сдувать будет, следить, чтобы он, спаси Господь, под трамвай или конку не попал!

– Вы, Наталья Федоровна, станете регулярно поставлять этому человеку интересующие его сведения, – подхватил брюнет, – которые, в свою очередь, станем давать вам мы. Тем самым вы принесете громадную пользу родине. Вы, я вижу, барышня неглупая и поняли, что к чему. Согласны?

– Конечно, согласна! – не раздумывая, ответила Наталья. – А… Вам никаких бумажек подписывать не надо?

– Нам не надо, – успокоил ее шатен. – Мы вам на слово поверим. И вот что: на первой же встрече с тем человеком потребуйте, чтобы за информацию вам платили. Причем требуйте хороших денег и непременно поторгуйтесь.

– Зачем? – вновь растерянно спросила Вяземская. – Я и без того весьма богата…

Специалисты вновь весело рассмеялись.

– Для правдоподобия, сударыня. Для правдоподобия!

39

Новенькие ордена, которые вручил им сам Николай II, Голицын, Гумилев и Щербинин обмывали на Литейном, в гостиной особняка Екатерины Львовны Гагариной, той самой милейшей тетушки, что устроила Сергею назначение в адъютанты Брусилова. Время приближалось к десяти вечера, но за окошками гостиной было совсем светло: в столице начинался сезон белых ночей.

– Я сегодня связывался с Алексеем Алексеевичем по телефону из Генштаба, – сказал Голицын, разливая по бокалам французское «Ирруа». – Генерал клятвенно обещал не начинать наступления, покуда мы не вернемся.

Щербинин рассмеялся:

– Хорошая шутка, Брусилов всегда славился остроумием. Но нам, господа, в самом деле следует поторопиться, не то заявимся к шапочному разбору.

– А еще Брусилов очень порадовал меня: все пятеро пластунов, которых я оставлял в засаде у моста, благополучно вернулись. Один легко ранен. Все получат награды и будут произведены в унтер-офицеры.

– О! Это славно! – Гумилев поднял бокал с шампанским. – А что там с героическим головорезом Юсташевым, не спросили?

– Отчего же, спросил. Ибрагим отбыл в отпуск, в родной аул. А когда вернется, получит наградной кинжал на Георгиевской ленте. Генерал Каледин уже заказал такой же, как тот, что Юсташев утратил во время первой переправы через Стырь. Застрелил бы меня тогда австриец, когда б не Ибрагим.

В гостиную вошел лакей. На серебряном подносе, который он держал в руке, лежала маленькая визитная карточка.

– Там дама, – сказал лакей, протягивая поднос Голицыну. – Спрашивает господина Гумилева.

Сергей взял с подноса карточку, прочел вслух: «Наталья Федоровна Вяземская» – и с изумлением уставился на Гумилева:

– Николай, что сие означает? Ничего не понимаю!

– Все очень просто, – сказал Гумилев, словно бы не замечая, как смертельно побледнел вдруг Щербинин. – Мне вспомнилась вчера очаровательная амазонка, которая столь строго осудила нас с вами, князь, за то пари в Петергофе. Я решил пригласить ее на наш дружеский ужин: пусть убедится, что мы не только по отвесным стенкам ползать умеем. Я не поставил тебя и графа в известность о своем поступке, дабы сделать вам приятный сюрприз. Что за праздничный ужин без женского общества! Что с вами, граф? Вам дурно?

– Нет, со мной все в порядке, – с трудом, сквозь зубы выговорил Щербинин.

– Что ж, проси… – сказал Голицын лакею и повернулся к Гумилеву: – Сюрпризы у тебя, Николай… Мог бы все-таки предупредить!

Вошедшая в гостиную Наталья Вяземская была прекрасна как никогда. Офицеры встали из-за стола, приветствуя гостью. Голицын и Гумилев радушно улыбались, но вот Щербинин низко опустил голову, точно ни за что не хотел встречаться с девушкой взглядом. Она же, презрев все светские правила и условности, даже толком не поздоровавшись, сразу бросилась именно к нему.

– Ведь вы тоже Щербинин? – задыхаясь, спросила Наталья, подчеркнув голосом слово «тоже». – Сводный брат Владимира, да? Вы были в плену в одном лагере с ним? Вы не бойтесь рассказать правду, я уже знаю, что он погиб и смирилась с этим.

– Мы бежали с ним вместе… – хрипло сказал Щербинин и повел рассказ о том, как бежали два сводных брата, волею судеб угодившие в один лагерь, как любимый Натальи Вяземской был ранен, как умирал у него на руках.