Ледяной ветер Суоми - Николай Свечин Страница 45

филировать. Вскоре было замечено, что директор табачной фабрики Лангинпоске встретился с лейтенантом Берндтом-Оскаром-Брюкольфом Венненстрандом. Этот финн шведских кровей служил на линейном корабле «Андрей Первозванный». Лейтенант тяготел к штабной работе, был на хорошем счету у командования. По наведенным негласно справкам, Венненстранд симпатизировал финским активистам. В частных беседах он ругал имперскую политику в Суоми и при этом проявлял интерес к планам модернизации флота.

После свидания с табачным фабрикантом лейтенант расспрашивал сослуживцев-офицеров насчет репутации некоторых из подчиненных им нижних чинов. Тех самых, кто поставлял сведения в магазин электрических товаров.

Спустя некоторое время Лангинпоске встретился с Рююняненом. Свидание состоялось в пригороде Гельсингфорса, рабочем поселке Лепола. Оно было обставлено с соблюдением всех мер предосторожности. Филеры не сумели подойти к объектам наблюдения близко, однако они заметили, что на окраине Оггельбю фабриканта ожидал еще один собеседник. Это оказался секретарь германского консула в Або! Таубе был прав: в бюро III-B германского Генерального штаба заподозрили, что их водят за нос. И начали проверять источники полученных сведений.

Порфирий Алемасов пришел к своим бывшим работодателям с испуганным лицом и заявил, что срочно покидает Гельсингфорс.

– Явились двое из жандармского и спрашивали обо мне. Еще соседей пытали: на какие деньги я так часто по пивным хожу… Все! Уеду в свою Тверскую губернию к брательнику, могилы родителей навещу. Обратно вернусь к весне. Если вернусь… Не поминайте лихом!

Запасные чины – приятели Лошадкина тоже начали разбегаться из Гельсингфорса. Рююнянен и Майдель притихли. Но из Петербурга к ним продолжала поступать обширная корреспонденция.

Тогда контрразведчики решили наконец заняться соседями «Оялы» – магазином миссионерской книжной торговли. В одну из октябрьских ночей, когда улицы опустели, через служебный вход в помещение проникли Насников с Самодуровым. Дверь они отперли универсальной отмычкой, взятой на время у Лыкова. Светили фонарем «летучая мышь», плотно задвинув шторы. Старший в чине, подполковник Казанцев, стоял на стреме.

Офицеры забрали приготовленные к отправке письма и отвезли их в штаб корпуса. Там ими занялся опытный цензор «черного кабинета» надворный советник Михайлов, специально присланный из Петербурга. Предварительно нагрев конверты, он тонкой спицей вскрыл их, подцепляя клапан с угла. Казанцев перефотографировал сами письма, а почтовик тут же заклеил их обратно в конверты. К утру корреспонденция была возвращена назад в магазин.

Изучив добычу, контрразведчики ахнули. Там были донесения финских патриотов, служивших в столице. Они проникли повсюду: в штаб военных сообщений, МИД, Военно-промышленный комитет, управление высших учебных заведений Главного штаба и даже в аппарат Государственного совета. Агентура активистов сообщала в Гельсингфорс, а значит, и в германский Генеральный штаб секретные сведения высшего порядка.

Так, был обнаружен доклад о проектируемой Морским министерством озерной военной флотилии. Она должна была нести охранную и разведывательную службу в бассейнах озер Сайма и Пейяне с прилегающими к ним водными системами. Главной базой флотилии моряки предлагали сделать город Нейшлот Сент-Михельской губернии, а промежуточной – город Вильманстранд Выборгской губернии.

Много материалов было посвящено готовящемуся присоединению к империи этой самой Выборгской губернии в границах 1811 года. Суомцев проект сильно беспокоил, а российские военные, наоборот, всячески настаивали на реформе. Они хотели, понятное дело, отодвинуть границу от столицы как можно дальше. Агентура сумела сделать выписки из журнала Особого совещания по делам Великого княжества Финляндского, из протокола секретного заседания, посвященного этому вопросу. На заседании было заявлено, что идет офинивание не только Карелии, что давно уже не новость. Панфинское движение стало агрессивным и проникло в Архангельскую и Олонецкую губернии. И даже в Санкт-Петербургскую! В ней проживает 150 000 собственно финнов, 5 000 води и более 15 000 ижор. Среди всей этой массы специальные резиденты активно распространяли мысли о превосходстве финской культуры над русской, а лютеранской религии – над православной. Надо срочно изъять приладожских карел из-под действия финляндских законов, иначе станет поздно…

Петербургские финны переслали также план военных преобразований центральной власти в ее окраине. Ввиду неизбежного столкновения с Тройственным союзом предлагалось уже сейчас распространить на Финляндию повинности: военно-конскую, военно-автомобильную, военно-квартирную, военно-судовую и военно-повозочную. Пять новых повинностей с милитаристской приставкой, которых Великое княжество до сих пор не знало.

Агенты сумели раздобыть и рапорт начальника Финляндского жандармского управления Еремина командиру ОКЖ Джунковскому. В нем полковник жаловался на недостаток полномочий жандармов в Великом княжестве. Обыски, аресты, выемки документов могла делать только местная полиция. На которую, опять же по закону, не возлагались функции полиции государственной. Вот она и не обыскивала, и не арестовывала… Александр Михайлович писал с горечью: «Нам остается только наблюдать и строчить письма в столицу».

Поручик Самодуров немедля выехал с полученными документами в Петербург. Там началась кропотливая, незаметная постороннему глазу работа по очистке инстанций от вражеской агентуры.

То, что из Гельсингфорса была открыта вражеская агентурная организация в самом Петербурге, наделало шуму в закрытых кругах специальных служб. Тем более что на Финляндию не распространялось действие закона о шпионаже от 5 июля 1912 года. Пойманных в Великом княжестве шпионов судили по прежним нормам и могли дать им лишь незначительные тюремные сроки. Агенты, схваченные в Петербурге, уже шли по новому законодательству, много более жестокому, и потому на допросах в контрразведке они делались сговорчивее.

Глава 14

Деньги и кровь

Семнадцатое октября, день чудесного избавления Божественным промыслом Августейшего семейства от опасности при крушении поезда в Борках, как всегда, отмечался по всей России. Не стало исключением и Великое княжество Финляндское. Утром в Успенском соборе, главном православном храме Гельсингфорса, было отслужено благодарственное моление после литургии. Присутствовали: начальник края генерал-лейтенант Зейн, командир Двадцать второго армейского корпуса генерал-лейтенант барон фон ден Бринкен, начальник корпусной артиллерии генерал-лейтенант Головачев, комендант Гельсингфорса генерал-майор Лобановский, командир Свеаборгского порта капитан первого ранга Небольсин, командир Первой Финляндской стрелковой бригады генерал-майор Короткевич, директор лоцманского и маячного ведомства генерал-майор Самсонов, исправляющий должность директора канцелярии генерал-губернатора полковник граф Каменский и ряд других должностных лиц.

В задних рядах этой толпы замешался статский советник Лыков, командированный из столицы.

После молебна Зейн принял на Сенатской площади парад войск гарнизона. Ровными шеренгами прошагали два стрелковых полка, стрелковая артиллерийская батарея и сводный отряд моряков. После этого начальство разошлось, а сыщик отправился в полицейское управление.

Последнее время они с комиссаром Кетолой старались избегать друг друга. С одной стороны, Лыкову было неприятно, что финн надул его: позволил забрать ворованные деньги из банка, пока русский отдыхал на его диване. С другой – что он мог поделать? Отдать четверть миллиона обратно в империю и поссориться с активистами? А потом ждать, когда его застрелят?

В годы смуты в Финляндии студенты столичного лицея создали группу боевиков под красноречивым названием «Кровавые собаки». Лицеисты убили полицейского, финна-осведомителя, ранили двух жандармов. Они даже готовили покушение