Марк Миллз - Офицер по вопросам информации Страница 46

— Зачем ты носишь оружие?

— Я полицейский.

— А где твоя форма?

— Я детектив.

Он сбросил ноги с кровати и потянулся за обувью.

— Как долго я спал?

— Часа два, может, чуть больше. Тут легко теряется представление о времени.

— Такая тут жизнь, — сказал он.

— Это не может длиться вечно. Прилетает много «спитфайров».

У нее были большие понимающие глаза и прямой взгляд.

— Можешь ли ты хранить тайну?

— Почти все время, — ответила она с намеком на улыбку.

— Они будут здесь послезавтра. Их будет больше, чем в последний раз, больше шестидесяти.

У нее блеснули зубы, когда она улыбнулась.

— Не могу поверить.

Джозеф протянул руку:

— Спорю на шиллинг.

— У меня нет шиллинга.

— Тогда заплатишь долг в рассрочку.

— Хорошо, — помолчав, сказала она, — но не могу обещать, что предложу тебе такие же благородные условия.

Они ударили по рукам, дав понять, что у них еще будет повод увидеться.

Когда он собрался уходить, женщина сказала:

— Хорошо бы тебе приложить питьевой соды на эту штуку.

Она имела в виду карбункул у него на шее.

— Питьевую соду? Вот уж не знал.

— Теперь будешь знать.

— А где мне ее найти?

— Вряд ли найдешь. Она закончилась несколько месяцев назад.

— Но все равно спасибо за совет.

— Не стоит благодарности.

Выйдя на слепящий солнечный свет, Джозеф остановился, чтобы до предела наполнить легкие свежим воздухом и взбодриться. Он чувствовал, что сон придал ему силы — или это было что-то еще, чего уже давно не ощущал? И он даже не спросил, как ее зовут. Да, в отношениях с женщинами он стал безнадежен.

Джозеф часто думал о том, как пришла к нему эта одинокая жизнь: маленький домик в Нашшаре, унаследованный от отца, который должен был перейти к его старшему брату Карлу, если бы тот не посвятил себя Господу, презрев все земные блага. В Карле была несокрушимая вера в способность человека ответить на все вызовы, которые предлагает ему Всемогущий; вот он, Джозеф, со своим библейским именем, безжалостно преследует тех, кто не придерживается меры.

Он привык полностью отдаваться своей работе, привык служить цели, которой себя посвятил, хотя сейчас уже не был так уверен в правильности выбора. Всегда находились готовые занять его место, и тем не менее он не мог уступить. Этим и объяснялась та странная половинчатость жизни, которую он вел.

Странно, что случайная встреча в бомбоубежище могла бросить вызов его усталому смирению. Он улыбнулся, вспоминая слова той женщины, веселые и дерзкие. «Не могу обещать, что предложу тебе такие же благородные условия».

Симпатичная женщина и к тому же забавная, думал он, открывая дверь в магазин военного обмундирования «Гристи».

Деревянная стойка полностью перегораживала пространство магазина, а на обитых фетром стендах, закрывавших стены позади нее, была пришпилена радуга шляп, беретов, эмблем и пуговиц. Застекленные некогда шкафы, стоявшие вдоль боковых стен, потеряли все стекла и теперь стояли пустые. За стойкой франтоватый мужчина с козлиной бородкой и в пенсне ругал продавщицу, которая спутала золотую тесьму. Когда вошел Джозеф, на лице его появилась растерянная улыбка.

— Чем могу вам помочь?

Джозеф показал свой значок и потребовал предъявить ему конторскую книгу. Управляющий неохотно ее протянул.

Конторская книга вряд ли фиксировала все покупки с начала месяца. За последние две недели тут не было записей о продаже наплечной нашивки подводника — с того дня, когда Кармела Кассар была найдена мертвой на улице, сжимая такую нашивку в руке. И что в этом удивительного? Солдатам, морякам и летчикам на острове было о чем думать, кроме исправности своей формы. Вряд ли поспешил это сделать и Кен, если предположить, что таково его подлинное имя, что именно он убил Мари Фарруджиа прежде, чем отправился убивать двух других девушек, и что мать-наседка не очень спешила даже ради своего племянника…

— Вы закончили? — осведомился управляющий.

Джозеф, бросив на него взгляд, заставил заткнуться, раздраженный тем, что его отвлекли, раздраженный обилием связанных с этим делом предположений, а также фактов и свидетельств, которые стоило принимать во внимание.

Он принялся листать конторскую книгу в обратном порядке — апрель, март, февраль, январь…

— У вас есть линейка?

— Линейка?

Не дожидаясь указаний, продавщица вынула ее из ящика и протянула Джозефу.

— Спасибо, — улыбнулся Джозеф, беря ее. С помощью линейки он быстро и аккуратно вырвал нужные ему страницы из конторской книги.

Управляющий был ошеломлен этим кощунственным действием.

— Не волнуйтесь, вы получите их обратно.

~~~

Тацит связался с ним в обычное время.

За последние несколько дней он не получал и не запрашивал сообщений, поэтому его аппаратура оставалась в деревянном ящике. Он мог представить себе раздражение Тацита, но ему никак не удавалось представить себе облик человека с этим кодовым именем. Он колебался между скромным характером, который легко недооценить, и более яркой личностью, похожей на Лутца Кеттельмана: высокий, раскованный, вежливый и симпатичный. Ему нравились темные лошадки, потому что он и сам был одной из них.

Послание вызвало улыбку на его губах. В первый раз Тацит обратился к нему по-английски.

«Молчание не всегда золото. Тацит».

Он ввел в машину ответ, пробежав глазами текст, прежде чем отправить его.

«А слова не всегда дешевы. Вергилий».

Выпад устроил его: обыграв ту же самую пословицу, он намекнул, что впредь за информацию неплохо бы платить и подороже. Он был выше мелких обид, особенно теперь, когда его планы шли своим чередом, но это не значило, что он откажется наказать их за то, что они попытались смешать его планы.

Прошло какое-то время, прежде чем он получил ответ от них. Он успел прочитать пару глав из своей книги. Поступившее требование было достаточно предсказуемо. Они хотели знать все, что он выяснил о дополнительных силах «спитфайров», направляющихся на остров. Есть ли у него точная дата прилета? Какое-то представление о количестве? Какие приготовления заметны на аэродромах? Как предполагается распределить самолеты? Короче, учли ли они свои ошибки за последнее время, и если да, то какие новые меры принимаются?

Он подумал, а не дезинформировать ли их? Эта идея развеселила его. Например, сообщить, что завтра с первыми лучами рассвета прилетают сто двадцать «Спитфайров-Марк-V». Это заставит Тацита рвать волосы на голове, если вообще у него они остались. Он представлял себе Тацита лысоватым на макушке.

Но как-никак он был хорошим парнем и отвечал на вопросы так точно, насколько возможно. Он даже подкинул дополнительный бонус, сообщив, что сегодня вечером стоит понаблюдать за базой гидропланов в бухте Калафрана. Хорошо рассчитанный по времени рейд может одним камнем убить двух птичек — уходящего губернатора и того, кто его заменит.

Когда все было сделано, он спрятал аппарат и прошел в гостиную. Там он налил большой стакан виски и включил граммофон. Сидя со стаканом в одной руке и сигаретой в другой, он обратился мыслями к Максу — симпатичному неисправимому Максу, который разрывается между двумя столь разными женщинами.

Беспокоила ли его эта ситуация, имел ли он о ней полное представление? Это была банальная головоломка, сошедшая прямо со страниц «Айвенго» или «Даниеля Деронды»: молодой человек, чье сердце разрывается между белокурым созданием близкого к нему вида и созданием смуглым и экзотическим. Сэр Вальтер Скотт и Джордж Эллиот оба предпочли бросить еврейку на пути их героев. Макс, похоже, не на шутку влюбился в мальтийку смешанной крови. Он знал, что Макс влюблен, потому что наблюдал за ним и издали, и вблизи, а язык тела был безошибочен.

Макс проявил себя весьма способным лицемером в отношениях с Митци. Даже когда наблюдал за немой игрой их губ с другого конца переполненной комнаты, а они думали, что не привлекают ничьего внимания, он мало что мог уловить из их личной истории. Почти ничего в их поведении не выдавало их. Ты должен был точно знать, что происходит, дабы увидеть это.

Он налил себе еще виски и вытащил блокнот из потайного места. Будь он другим человеком, мог бы проявить свою естественную симпатию к Максу. Даже хотел бы это сделать, будь такая возможность. Но об этом не могло быть и речи. Это стало очевидно, едва он начал писать.

Изображения потеряли свой глянец, как мокрая глина, затвердевшая на солнце. Потрескавшиеся и ущербные, эти маленькие изображения не вызывали желания заниматься ими. Он сдвинул их в сторону; хореография последнего акта должна быть предельно хороша. Наступающие дни будут бурными и непредсказуемыми. Он не мог точно назвать час, когда в небе появятся новые «спитфайры», или когда «Стойкий» уйдет в Александрию, или когда многочисленным игрокам, включая и его самого, придется погрузиться в неизбежный хаос.