Уильям Дитрих - Пирамиды Наполеона Страница 47

— А знаете, эта Великая пирамида интересна уже тем, что точно сориентирована по главным сторонам света, а не просто по магнитному северу, — сообщил нам Жомар на одной из коротких остановок. — Такая точность предполагает, что их жрецы и инженеры обладали глубокими знаниями в области астрономии и геодезии. Заметьте также, что, взглянув на пирамиды, уже можно сказать, как они взаимосвязаны. Их тень служит своеобразной стрелкой компаса. Можно даже использовать соотношения их осей и теней для настройки геодезического прибора.

— Вы полагаете, что они являются своего рода геодезическими ориентирами? — спросил я.

— Такова одна из версий. Другие будут зависеть от измерений. Вперед.

Они с Ашрафом быстро удалились от нас, захватив с собой катушки с мерной лентой. Мы с Тальма, разгоряченные и запыхавшиеся после подъема, плелись сзади.

— Ни клочка зелени, — проворчал Тальма. — Прямо скажем, долина мертвых.

— Но зато какие гробницы, а, Антуан?

Я окинул восхищенным взглядом оставшуюся позади голову Сфинкса, широкую ленту блестевшей внизу реки и устремленные в небеса пирамиды.

— Да, но все равно ты не попадешь в них без твоего магического ключа.

— Не думаю, что для такой цели мне понадобится медальон. Жомар говорил, что арабские охотники за сокровищами вскрыли пирамиды много веков тому назад. Я думаю, что и мы сами найдем вход со временем.

— И все-таки разве тебя не тревожит отсутствие медальона?

Я пожал плечами.

— Честно говоря, в такую жару без него даже прохладнее.

Он с недовольным видом поглядывал на высившиеся над нами темные треугольные сооружения.

— С чего ты стал вдруг доверять какой-то женщине больше, чем мне?

Обида в его голосе удивила меня.

— Но я ей вовсе не доверяю.

— Когда я спрашивал, где твоя подвеска, ты уклонился от ответа. А Астизе удалось убедить тебя отдать ее какому-то едва знакомому старому египтянину.

— Оставить на время для исследования. Причем я отдал его не ей, а именно ему. Я доверяю Еноху. Он же ученый, как мы.

— Я не доверяю ей.

— Антуан, ты ревнуешь.

— Да, а почему? Не только потому, что она женщина, а ты бегаешь за любой юбкой, как собака за костью. Я думаю, она не сказала нам всего, что знала. Она вынашивает тайные планы, и я далеко не уверен, что они согласуются с нашими намерениями.

— Откуда ты знаешь?

— А чего же еще можно ждать от женщины?

— От жрицы. Ей поручено помогать нам.

— От ведьмы.

— Антуан, мы сумеем разгадать эту тайну, только если будем доверять египтянам.

— Почему? Они уже пять тысячелетий не могут разрешить ее. Но тут, по счастью, появляемся мы с известной безделушкой, и у нас неожиданно оказывается столько помощников, что от них просто некуда деться. На мой взгляд, все это слишком уж своевременно.

— А ты слишком недоверчив.

— А ты слишком наивен.

Обменявшись любезностями, мы продолжили путь, оставшись каждый при своем недовольстве.

Обливаясь потом от жары, я с трудом поднимался по зыбким пескам к основанию самой большой пирамиды, чувствуя себя все более подавленным. Этот памятник казался господствующим над всем, даже если не обращать внимания на его громадные размеры. Повсюду валялись занесенные песками обломки веков. Мы протащились мимо каменных глыб, должно быть, служивших когда-то стенами, что обрамляли мощеные дороги и внутренние дворы. За ними простиралась бесконечная пустыня. Темные птицы кружились в звенящем воздухе. Наконец мы остановились перед самым огромным из всех земных сооружений, погруженным в волнистые песчаные холмы. Составлявшие пирамиду блоки напоминали исполинские кирпичи.

— Друзья, возможно, перед нами своеобразная карта мира, — заявил Жомар.

Своими резкими чертами этот французский ученый напомнил мне одного из каменных соколов, которых я видел в доме Еноха, или даже самого Гора с птичьей головой. С благоговейно-счастливым видом он таращился на треугольную поверхность пирамиды.

— Карта нашего мира? — скептически поинтересовался Тальма.

— Так говорил Диодор и другие древние ученые. Или, вернее, карта северного полушария.

Журналист, раскрасневшийся и раздражительный от жары, присел на перевернутый блок.

— Мне казалось, что наш мир округлый.

— Так и есть.

— Я понимаю, Жомар, что вы, ученые, умнее меня, но если только у меня нет галлюцинаций, я полагаю, что структура передо мной скорее напоминает впечатляющую остроконечную вершину.

— Мудрое наблюдение, месье Тальма. У вас есть все задатки ученого. Суть замысла состоит в том, что ось пирамиды представляет полюс, основание — экватор, а каждая из ее граней соответствует четверти северного полушария. Представьте, что вы разрезали апельсин, сначала пополам, горизонтально, а потом вертикально, на четыре сектора.

— И ни один из этих кусков не будет плоским, как треугольник, — проворчал Тальма, обмахиваясь платком. — Уж если они задались целью смоделировать половину нашей планеты, то не проще ли им было соорудить округлый холм наподобие сахарной головы?

— Современные карты Египта и всего мира отражены на плоскости, хотя и представляют нечто округлое, — возразил ученый. — Нас интересует, входило ли в намерения древних египтян создать некое математическое отображение нашей планеты в виде точно рассчитанных углов и местоположения этой пирамиды? Из древности до нас дошли сведения о том, что ее размеры соотносятся с долями трехсот шестидесяти градусов, на которые мы подразделили Землю. Это священное число, пришедшее к нам от древних египтян и вавилонян, задавало число дней года. То есть они, в сущности, выбрали правильные соотношения размеров, чтобы продемонстрировать, как можно точно отобразить изогнутую поверхность Земли в плоскостном виде поверхностей пирамиды. Геродот сообщает нам, что площадь поверхности этой пирамиды равна квадрату ее высоты. И так уж случилось, что такое соотношение идеально подходит для точечного преобразования квадрата в сферическую поверхность, подобную нашей планете.

— А ради чего они так напрягались? — спросил журналист.

— Вероятно, чтобы похвастать своими знаниями.

— Но, Эдме, — запротестовал я, — ведь до Колумба люди считали мир плоским.

— Не совсем так, мой американский друг. Луна круглая. Солнце — круглое. Древним мудрецам приходило на ум, что и Земля тоже может быть круглой, а греки с помощью тщательных измерений даже вычислили ее окружность. И знаете, у меня возникла мысль, что египтяне намного опередили их.

— Откуда они могли узнать, как велика наша планета?

— Это детские игрушки, если, понимая азы геометрии и астрономии, вы сделаете замеры фиксированных точек относительно солнечной тени или отклонения звезд.

— Как же, как же, — подхватил Тальма. — Помню, будучи ребенком, я забавлялся с такими игрушками перед дневным сном.

Жомар не заразился его шутливым настроением.

— Любой, кто видел тень Земли, отбрасываемую на Луну, или наблюдал исчезновение корабля за горизонтом, заподозрил бы, что наша планета шарообразна. Нам известно, что грек Эратосфен еще в двести пятидесятом году до нашей эры в день летнего солнцестояния вычислил с точностью до трехсот двадцати километров радиус земного шара, замерив разницу длин полдневных теней в двух разных точках Египта. Когда он проводил свои измерения, этой пирамиде было уже почти три тысячи лет. Однако что мешало ее древним строителям сделать то же самое или, к примеру, измерить относительную высоту звезд в северных и южных точках нильского берега и, вычислив соответствующие углы, определить размеры нашей планеты? Когда вы путешествуете по реке, высота звезд над горизонтом несколько смещается, и египетские моряки наверняка заметили это. Тихо Браге,[47] произведя такие звездные измерения невооруженным глазом, достаточно точно вычислил размеры Земли, так почему древние не могли поступить так же? Мы приписываем зарождение наук грекам, но сами они ссылались на египтян.

Я понял, что Жомар прочел больше древних текстов, чем любой из нас, поэтому с новым интересом взглянул на высившуюся передо мной каменную громадину. Ее обшивку из гладкого известняка давным-давно растащили арабы, чтобы построить мусульманские дворцы и мечети в Каире, поэтому сейчас остались только основополагающие блоки. Однако эти колоссальных размеров монолиты были уложены в бессчетные ряды. Я начал было считать уровни кладки, но после сотни отказался от этой затеи.

— Но у египтян не было кораблей для кругосветных путешествий, почему же их волновали размеры планеты? — возразил я. — И зачем они нагромоздили гору, отражающую какие-то вычисления? Я не вижу в этом никакого смысла.

— Это так же непостижимо, как собор Святого Петра в Ангулеме, лишь святые и безумцы способны постичь его тайны, — парировал Жомар. — То, что бессмысленно для одного человека, порой является смыслом жизни для другого. Порой мы не способны объяснить даже собственные побуждения. К примеру, какой смысл в вашем масонстве, Тальма?