Валерио Манфреди - Оракул мертвых Страница 48

— Я работала с профессором Арватисом несколько лет назад, и мне хотелось бы разыскать его, поскольку я потеряла адрес.

— Нужно посмотреть, живет ли он в Афинах… Если вы не нашли его имени в телефонном справочнике, вряд ли он здесь. Подождите… — Он отправился к одной из картотек и начал в ней копаться. — Ну вот, — произнес он через несколько минут, — «Арватис, Периклис, родился в Янине 4 апреля 1901 года, умер в Афинах 17 ноября 1973 года».

— Умер?

— К сожалению, да, сударыня. Профессор умер десять лет назад… Да, через пятнадцать дней исполнится ровно десять лет с того дня.

— Вы можете по крайней мере сообщить мне что-нибудь о его семейном положении? Вдруг кто-то из его семьи еще жив… Пожалуйста, для меня это очень важно. А еще, могу я получить какой-нибудь лист бумаги, чтобы сделать записи?

Видно было, что служащий готов броситься ради нее в огонь. Он взял лист гербовой бумаги с надписью «димос афинон»[29] и печатью в виде совы.

— Семейное положение тут не поможет: он был холост, жил один в квартале Неаполис. Мне жаль, сударыня.

Мирей хотела было предложить служащему вознаграждение за беспокойство, но тот вежливо отказался. Она уже уходила, когда в голову ей пришла еще одна мысль, последний возможный вопрос.

— Вы можете сделать для меня кое-что? — спросила она служащего с некоторой долей кокетства. Но в этом не было необходимости: всё вокруг ощущало на себе ореол ее женственности, даже железная мебель. Благородный служащий смотрел на нее с нескрываемым восхищением и готовностью удовлетворить любую ее просьбу.

— Можно найти свидетельство о смерти и, если получится, выяснить фамилию врача, подписавшего его?

— Да, конечно.

— Как вы думаете, через пару часов…

— Пару часов?.. Ну, на это потребуется больше времени. У меня не получится этим заняться в рабочее время, но если вы заглянете вечером ко мне на квартиру…

Мирей ожидала такого оборота и держала наготове контрпредложение:

— Я заеду за вами в два, и мы вместе пообедаем. Вас устроит, господин…

— Золотас, Андреас Золотас, но вы можете называть меня просто Андреас, если пожелаете. Хорошо, я постараюсь удовлетворить вашу просьбу.

Мирей улыбкой поблагодарила его и вышла из подвала, душную атмосферу которого в этот тусклый день не мог разогнать один-единственный вентилятор с медленно движущимися лопастями.

Дионисиу, 17. От здания муниципалитета до того места недалеко. Учитывая, что времени много, она решила пойти пешком. Увидев по указанному адресу лишь опущенную ставню, она вошла в бар, располагавшийся неподалеку, на другой стороне улицы, и заказала узо со льдом: оно больше других здешних напитков походило на «перно».

— В доме 17 кто-нибудь живет? — спросила она у обслуживавшего ее официанта.

Тот сообщил, что она не первая, кто спрашивает об этом. Не так давно подобный же вопрос задал ему некий господин, иностранец вот такого роста, с такими волосами, и официант ответил ему: нет, не живет, но в тот же самый вечер увидел под ставней свет, а потом еще несколько раз среди ночи там был свет, но тот господин так и не вернулся, и официант не смог ничего ему сообщить. Мирей помогла официанту составить описание этого человека и поняла: мужчина, спрашивавший о жильцах дома номер 17 по улице Дионисиу, был не кто иной, как Мишель. Она дала официанту в качестве чаевых банкноту достоинством в тысячу драхм, а также свой номер телефона в гостинице и попросила позвонить ей, как только он увидит свет под ставней дома номер 17. Официант поблагодарил и обещал непременно позвонить.

До встречи с господином Золотасом оставалось еще немного времени, и она пешком вернулась на улицу Стадиу, мельком взглянув на запертую пыльную ставню дома номер 17: если кто-то и бывает в этом месте, он, несомненно, проникает сюда с другой стороны. Ставня, по-видимому, закрыта вот уже несколько лет.

Андреас Золотас быстро выполнил поручение и не преминул похвастаться перед Мирей, расписав ей, как он за короткий срок сумел получить информацию из нескольких контор, к которым не так-то просто получить доступ.

— Я сразу же поняла, — сказала Мирей, — вы важный человек в муниципалитете.

— Профессор Арватис умер от сердечного приступа в 3 часа ночи в субботу, 17 ноября 1973 года… В ту ночь армия осуществила штурм Политехнического университета… Видите ли, сударыня, я всегда придерживался левых взглядов и являлся противником диктатуры…

— Не сомневаюсь, — ответила Мирей, хотя Золотас обладал внешностью мелкого буржуа-консерватора, весьма дорожащего своей маленькой и удобной должностью служащего коммуны.

— Заключение о смерти сделал доктор Псаррос из больницы Кифиссии. Я наводил справки: он по-прежнему работает там, а живет на улице Спецес, дом 28.

— Я… я поражена тем, как быстро вы все это выяснили, господин Золотас. Не знаю, чем я смогу вам отплатить за это.

— В этом нет необходимости. Когда я узнал, при каких обстоятельствах умер профессор Арватис и почему, я понял — ваше любопытство, сударыня, вероятно, имеет под собой иные основания, чем те, о каких вы мне сообщили. В ту ночь погибло много студентов, немало преподавателей также подверглось насилию, из тех, что выступили на стороне студентов…

— Господин Золотас, я… я не знаю…

— Ничего не говорите, сударыня. У меня в ту ночь в Политехническом находился сын: мне принесли его по крышам, раненого, истекающего кровью… Он погиб навсегда. Сейчас у него все еще нет работы… Думаю, он ворует… Быть может, употребляет наркотики… Он хороший парень, сударыня, красивый, высокий… гораздо выше меня…

Золотас решительным образом и очень вежливо запретил Мирей заплатить ему за услуги. Он взял из вазы, украшавшей центр стола, свежую гвоздику и засунул ее в петлицу вместо прежней, несколько увядшей, поцеловал даме руку легким, изящным движением и ушел.

Мирей стало стыдно оттого, что она приготовилась сопротивляться грубым приставаниям развратника средних лет. Она взглянула на часы: приехав в Афины меньше пяти часов назад, она уже чувствовала, как ее подхватил поток, чье течение становилось все быстрее и быстрее. Она не знала, какой может оказаться его наивысшая скорость, далеко ли находится то место, откуда уже нет возврата, и даже не испытывала желания это узнать.

Она поджидала доктора Псарроса у двери его дома на улице Спецес. Он пришел по окончании своего дежурства в больнице, в половине шестого вечера.

— Почему вы интересуетесь профессором Арватисом?

— Все дело в одном исследовании: Арватис оставил статью огромной важности незаконченной, и мне бы хотелось узнать, чем он занимался в последние дни своей жизни. Вероятно, эти сведения на многое прольют свет.

— Мы можем пойти ко мне домой, — предложил Псаррос, роясь в карманах в поисках ключей, — или, если хотите, сесть за столик в той маленькой таверне и выпить чего-нибудь.

— О да, — согласилась Мирей, — я с удовольствием выпила бы стаканчик рецины.

— Итак. Прежде, всего я должен сказать вам, — начал свою речь Псаррос, — что ваш звонок час назад застал меня врасплох. Я уже почти забыл об том эпизоде. Ведь это случилось не вчера, с тех пор прошло десять лет.

— Да, ровно десять лет. Через пятнадцать дней будет годовщина битвы за Политехнический.

Псаррос скривился в гримасе:

— Битвы? Да ладно вам, сударыня, не говорите так. Обычная полицейская операция, направленная на наведение порядка в университете и на восстановление общественного порядка, который кучка преступников пыталась подорвать. А потом пресса раздула события, заговорила о десятках погибших, о сотнях раненых… Несколько контуженных, несколько разбитых голов — и больше ничего. Зато теперь смотрите, до чего мы докатились… Они хотели демократии? Они ее получили. Смотрите сюда. — Он принялся листать экземпляр «То вради», лежавший на столе. — Вот… Инфляция с двумя нулями, общественная задолженность вышла из-под контроля, коррупция, наркомания. Поверьте мне, когда армия управляла страной, такого не было. Молодые люди ходили стриженые и одевались прилично…

— Да, конечно, демократия сопряжена с определенными неудобствами… С другой стороны, именно вы, греки, более того — вы, афиняне, ее изобрели, если я не ошибаюсь, — заметила Мирей. — Но давайте лучше поговорим об Арватисе.

— Ах да, Арватис. Ну, я мало что могу рассказать. Я покопался в старой картотеке больницы и в записях своего дневника, который всегда веду. Так вот, Арватиса привез в больницу около двух часов ночи некий Аристотелис Малидис. Как выяснилось, его сотрудник, смотритель Департамента античных ценностей, служащий Национального археологического музея. Профессор находился в критическом состоянии — он пережил шок и был почти без сознания. Сердечный ритм — на грани фибрилляции, силы организма безнадежно истощены. Мы безуспешно пытались применить к нему интенсивную терапию. Он умер через час. Малидис, доставивший его к нам, больше не появлялся. Я дал знать полиции, капитану Караманлису. Павлосу Караманлису, если не ошибаюсь, потому что все эти обстоятельства показались мне весьма странными, но о результатах расследования мне ничего не сообщили. По правде сказать, я понятия не имею, было ли начато какое-нибудь расследование по данному поводу.