Антон Кротков - Загадка о двух ферзях Страница 5

Старуха ушла в дом. Не зная, на ком еще сорвать злобу, она приказала дать кнута также брату и отцу оскорбившего ее мерзавца:

– Все они подлое семя! Дед его Федор Крапивин был неисправимым беглецом – три года числился в бегах, еле поймали. Отец его Фрол тоже два раза убегал. Думала, хоть сын – тщедушный Митька – хозяев почитать станет. Так нет, сколько его ни били, все равно дурь из башки не выбили. Вон в какого мерзавца вырос. Видно, поганая кровь Крапивиных только такие ядовитые всходы дает. Ну ничего, сегодня я положу конец сорняковому роду! Всех с глаз долой – кого в солдаты сдам, а кого продам. Чтобы воспоминания о них не осталось. А этого Митьку надо так наказать, чтобы всем неповадно было. Бейте его, ребятки, до полусмерти, а потом закопайте возле дороги, по которой мужики на сенокос ходят, чтобы каждый знал и помнил мой суд.

Четверо здоровых мужиков из тех, что ловили его в лесу, долго били Крапивина палками и топтали его ногами на виду у всех. Потом палачи притомились и решили пойти отдохнуть. Барыня поставила им за службу бочонок пива и велела своему управляющему отпустить закуски. Окровавленное же тело палачи бросили возле конюшни – Митька давно потерял сознание. Всех деревенских тоже отпустили по дворам, только двоим велели сперва выкопать могилу на краю заболоченной низины возле дороги.

Когда все разошлись, погасли факелы и в доме постепенно смолкли голоса, к конюшне, озираясь, прокралась девушка. С собой она несла кувшин родниковой воды и узелок с бабушкиными снадобьями. Разрезав путы на руках и ногах возлюбленного, девушка положила его голову себе на колени и принялась омывать его раны и смазывать их особым бальзамом. От этих прикосновений – нежных и очень болезненных – Дмитрий и очнулся.

– Неужели это ты, Настенька? – прохрипел он, пытаясь подняться. – Наконец-то! А то я уж, грешным делом, решил, что не суждено нам свидеться… Сейчас, подожди, немного соберусь с силенками, и пойдем. Главное – до реки добраться. А на том берегу меня верный человек с лошадьми дожидается… За тобой ведь я шел, ненаглядная ты моя. Тобою одной, мечтой о нашей встрече в солдатах выжил и в неволе у басурман уцелел. Ради тебя этот офицерский мундир нынче надел.

– Не надо было тебе сюда возвращаться, сокол мой ясный! Что же ты наделал! – заплакала Настя. – Эх, Митя, меня барыня насильно за Гришку Воронина выдала замуж. Венчанная я мужняя жена. Так что не могу я с тобой бежать! Не по – христиански это! Но тебе уйти помогу.

– Значит, ты теперь его любишь?

– Да разве ж я бы сюда пришла, если б так! Но уж, видно, такова наша доля – врозь доживать.

– Ну тогда никуда я без тебя не пойду! – с мрачной решимостью пресек причитания любимой Крапивин. – Ты моя, только моя! Перед Богом, перед чертом, перед небом и землей – только моя!

Дмитрий нежно и одновременно властно притянул к себе Настю и начал страстно ее целовать. И, увидев, как загораются страстью глаза самого желанного мужчины на свете, Настя после короткого сопротивления уступила и с упоением, забыв про все на свете, стала отвечать на его ласки. На грязной соломе под безлунным небом влюбленные тела прильнули друг к другу с той жадностью, с которой путники, пересекшие безводную пустыню, устремляются к воде…

Среди ночи к конюшне вернулись пьяные палачи. Услышав их, Крапивин заставил Настю спрятаться, а сам схватил вилы.

– Ишь ты, какой живучий! – удивились мужики.

На глазах Насти они убили Дмитрия после короткой ожесточенной схватки. Бросив окровавленное тело на телегу, повезли его хоронить.

Когда голоса и скрип колес затихли вдали, Настя вновь вернулась туда, где рассталась с возлюбленным. Упав на землю, убитая горем женщина прорыдала до рассвета. Здесь ее утром и нашла Матрена, ключница хозяйки, белолицая румяная баба.

– Ты что это возле барского дома делаешь? – удивленно спросила экономка.

– Мужа моего Григория Воронина барыня третьего дня с поручением в город отрядила. Так я пришла узнать, когда мне его назад ждать, – нашлась Настя.

– В такую-то рань? – недоверчиво прищурилась на крестьянку домоправительница.

Сама крепостная, Матрена была на особом положении, которого добилась благодаря умению всегда угодить престарелой хозяйке, и была доверенным лицом барыни. В иерархии дворовой аристократии Матрена была главной после хозяйки. Хлопоты по хозяйству прирожденная интриганка умудрялась совмещать с должностью камеристки – личной горничной барыни. Помогая хозяйке утром одеться, поднося ей кофе или раздевая ее вечером перед сном, Матрена обычно пересказывала ей самые последние новости, которые получала от многочисленных доносчиков.

Матрена единственная в доме, кроме немногочисленных наемных слуг-французов, управляющего и телохранителей – кавказцев, получала жалованье за свою работу. К тому же должность экономки и выгодная роль любовницы управляющего приносили ей немалые барыши. Неудивительно, что одевалась Матрена по последней парижской моде, даже лучше хозяйки. В отличие от прочей дворни, ютившейся где попало, она жила в отдельной комнате и, когда в доме не было гостей, питалась за одним столом с хозяйкой.

С пренебрежением разглядывая девушку, одетую в простой сарафан, ключница завидовала ее молодости и красоте. Матрена давно положила глаз на мужа Насти – чернявого, похожего на цыгана Гришку Воронина. Убрав с дороги помеху, сластолюбивая баба рассчитывала скорее уложить красавца в свою постель. И вот представился удобный случай.

У Матрены учащенно забилось сердце в груди от предчувствия удачи, когда она заметила, что Настя что-то прячет в руках за спиной. Ее подозрение укрепилось. Нет, неспроста бывшая подружка этого злодея Крапивина оказалась здесь в эту ночь.

– Завтра твой Гришка возвернется, – притворившись добродушной, сообщила Матрена. – Так что иди себе с Богом.

Настя благодарно кивнула и попятилась, не решаясь повернуться к собеседнице спиной. Тогда экономка сама демонстративно развернулась, делая вид, что намерена идти по своим делам. Но как только Настя бросилась бежать, интриганка развернулась и внимательно посмотрела вслед девушке. Сомнений быть не могло: Настя уносила с собой зеленый мундир Крапивина…

Прошло девять месяцев. Настя родила мальчика. Пока шли роды, муж ее сидел в сенях – переживал за жену. Несмотря на то что не было меж ними настоящей любви, Григорий был рад наследнику.

Когда повитуха пеленала младенца, в горницу со двора с важным видом вошла Матрена. Оттолкнула повитуху, стала придирчиво рассматривать новорожденного.

– Ты чего это? – спросил Воронин, недолюбливавший прилипчивую бабу.

– Хочу порадоваться твоему празднику, Гришенька. Все-таки не чужие мы с тобой.

– Ближняя собака скорее укусит, – враждебно ответил хозяин дома и выпроводил незваную гостью в сени.

Здесь между ними произошел короткий разговор. Подбоченившись, разряженная в шелка и кружева соблазнительница с укором передразнила отвергающего ее мужчину:

– Эх, Гаврила! Богатому – телята, бедному – ребята. Да кабы еще свои…

– Пошла отсель! А то не погляжу, что барская любимица, так нагайкой по голому крупу отделаю, неделю на животе отлеживаться будешь! – вполголоса, чтобы не потревожить спящую за стенкой жену, пригрозил телохранитель помещицы.

– Лапоть ты простодушный, – усмехнулась экономка на прощание, – дурят тебя, а ты и рад. Ты сперва на дне женкиного сундука пошукай, прежде чем байстрюка своим признавать…

В этот же день вечером, помогая барыне раздеться перед сном, Матрена поведала ей страшную новость: Настька-то, подлая змея, родила не от ее верного стремянного. Совсем не воронинский цыганенок получился. Ребенок сероглазый, ну вылитый Митька Крапивин! Одна ямочка на подбородке чего стоит.

Не забывшая нанесенной ей казненным беглецом обиды, барыня впала в бешенство. Затопала ногами, завопила сбежавшимся слугам:

– Не бывать на моей земле этого отродья!

Посланные в деревню слуги привезли на суд помещицы едва живую после тяжелых родов Настю с младенцем. Причем ребенка доставили спящим, не вынув его из деревянной подвесной люльки, а просто сняв ее с потолочного крючка. И только теперь от громких голосов малыш проснулся и поднял страшный крик, словно понимая, что решается его судьба.

Едва взглянув на выглядывающее из тряпок крохотное лицо, мстительная старуха взвизгнула:

– Крапивинское семя! Утопить, как котенка!

После этих слов мать издала вопль, полный отчаяния и тоски. Вцепившись в колыбель, бедная женщина пыталась вырвать ее из чужих рук. Но ее оттащили в сторону. После недолгой отчаянной борьбы женщина сникла. И вдруг неожиданно вскинула голову, обвела всех безумным взглядом и захохотала.

– В монастырь блудницу, – поморщившись, бросила помещица, – пусть грех свой замаливает, – и обернулась на своего стремянного: – А тебе, Гришка, новую жену найду. Не кручинься.