Евгений Сухов - Марьяжник Страница 5

– Мне не показалось, – задумчиво произнес он спустя некоторое время, но стоящий на пороге камердинер покойного генерала вряд ли мог слышать тихое бормотание Тимофея. – Это странно, но так оно и есть. Скажите, – Орлов встал, стряхнул с брюк невидимые пылинки и уже значительно громче обратился к старику: – Генерал Корниевич ведь не страдал хромотой, верно?

Камердинер помедлил с ответом.

– Не страдал.

– А как насчет капитана Симакова?

– Что именно?

– Он не прихрамывал?

В маленьких подслеповатых глазах камердинера мелькнуло нечто, похожее на удивление. Он облизал губы и по возможности незаметно для Орлова перенес вес тела с одной ноги на другую.

– Признаться, я… Я никогда не обращал внимания. Мы с капитаном Симаковым сталкивались нечасто. Но…

– Что «но»? – Орлов подобрал с пола блокнот и убрал лупу.

– Насколько мне известно, капитан имел застарелое ранение. В левое бедро. Но я никогда не замечал, чтобы он хромал…

– Левое бедро, говорите?

Орлов собирался задать очередной вопрос, но не успел. В коридоре послышались быстрые приближающиеся шаги, дверь в кабинет покойного генерала Корниевича распахнулась, на пороге появились двое мужчин. Одним из них был Михайлов. Под мышкой у Егора покоилась тоненькая папочка, перетянутая серебряной тесемкой. Встретившись взглядами с Орловым, Михайлов выразительно постучал по краешку папки указательным пальцем. Это значило, что при нем уже были снимки, необходимые Головацкому, которые Егор забрал в департаменте полиции.

Орлов с интересом взглянул на спутника Егора. Рядом с Михайловым стоял невысокий смуглый мужчина с холодным колючим взглядом бесцветных глаз. Правую щеку мужчины пересекал по диагонали глубокий застарелый шрам, отчего весь его облик производил весьма устрашающее впечатление. Как и Вилинберг, этот господин был облачен в мундир и в черные хромовые сапоги.

– Мне передали, что у вас есть ко мне какие-то вопросы, господа.

Мужчина обращался одновременно и к Орлову, и к стоящему слева от него Михайлову. Холодный колючий взгляд ни в коей мере не сочетался с мягким и одновременно дружелюбным голосом вошедшего. Орлов подозрительно прищурился.

– Я прошу прощения, а вы кто?

– Штабс-ротмистр гвардии полка Даниил Лагутин, – с достоинством представился мужчина со шрамом.

Орлов улыбнулся и кивнул в знак приветствия.

– Вам уже, наверное, сказали, господин штабс-ротмистр, в силу каких обстоятельств мы здесь находимся?

– Да. Только я не совсем понимаю…

Орлов приблизился вплотную к Лагутину и заглянул в бесцветные глаза адъютанта. Михайлов тем временем уже сместился в глубь кабинета, мазнул взглядом по старику-камердинеру и с откровенным интересом уставился на портрет императора, висевший на стене позади рабочего стола покойного генерала Корниевича.

– Вы были с генералом в тот вечер?.. Накануне его гибели?

– Был, – не стал отрицать Лагутин.

Орлов заметил, что штабс-ротмистр намеренно избегает смотреть на злополучный ковер с высоким ворсом. Взгляд адъютанта касался всего чего угодно, но только не этого ковра.

– Говорят, в этот вечер генерал заметно нервничал.

– В последнее время он всегда нервничал. Находился буквально на взводе. Отсюда и…

– А чем это было вызвано? – мягко поинтересовался Орлов.

Он опасался, что реакция Лагутина будет точно такой же, как у Вилинберга, но ничего подобного не произошло. Штабс-ротмистр в очередной раз опустил глаза на носки своих сапог.

– Я не знаю.

«Врет», – пронеслось в сознании Орлова.

Не нужно было обладать никакими навыками сыскного дела, дабы определить на глаз неискренность адъютанта. Точно такую же неискренность выказывал и Вилинберг, только тот прятал ее за внешней агрессией, а Лагутин избрал совсем иную тактику. Однако и в том, и в другом случае Тимофей натыкался на неприступную крепость. Настаивать было бессмысленно.

– Чем занимался Кирилл Александрович в пятницу вечером? – Орлов решил зайти с другой стороны, но и тут его ждало полное разочарование.

– Обычными делами. Нанес пару визитов, заехал в ресторацию, отужинал, немного выпил…

– Он не ждал гостей?

– Мне об этом ничего не известно, – на этот раз взгляд Лагутина был честным и открытым.

Орлов предпочел промолчать о результатах своих исследований коврового покрытия. Пусть с этим вопросом разбирается Матвей Евграфович. Его, Тимофея, дело собирать улики и информацию. Тем более что все адъютанты генерала по-прежнему придерживались версии с сердечным приступом. Не хотели выносить сор из избы или тут крылось нечто большее? Многое, без сомнения, мог бы прояснить Симаков, но этого человека уже нет в живых.

– А что вы можете сказать по поводу дуэли капитана Симакова с поручиком Рытвиненко, господин штабс-ротмистр?

– Все было по правилам, – вскинулся Лагутин. – Я лично присутствовал при дуэли. Я был секундантом Василия. Смерть Кирилла Александровича и смерть Симакова – не более чем совпадение. Трагическое стечение обстоятельств.

– А что послужило причиной дуэли?

– Это сугубо личное дело, – штабс-ротмистр не проявил агрессии, но при этом насупился. – Я не имею права распространяться на столь щепетильные темы. Хотя бы в память о покойном Василии. И повторяю вам, эти две смерти никак не связаны друг с другом.

Орлов тяжело вздохнул.

– Как знать, – пробормотал он, а затем, обернувшись к Михайлову, добавил: – Мы можем ехать, Егор.

Камердинер проводил молодых людей до выхода из генеральского дома. Пролетка, на которой приехал Михайлов, ждала их напротив крыльца. Орлов первым запрыгнул в коляску. Напарник расположился рядом.

– Ты обратил внимание на императорский портрет? – спросил Егор, когда возница тронул лошадь с места, и та с громким недовольным фырканьем затрусила по булыжной мостовой.

– А что с ним не так?

– Не самый удачный портрет, – туманно протянул Михайлов, быстрым и привычным для него движением взъерошив свою соломенную шевелюру. – Мне почему-то подумалось, что у такого человека, каким был Корниевич, мог бы висеть в кабинете портрет и получше.

– Думаешь, это имеет какое-то значение?

– Может быть. Во всяком случае, мне показалось это довольно странным.

Лошадь тем временем прибавила ходу. Орлов ухватился рукой за край коляски.

– Одна нога короче другой? – прищурился Матвей Евграфович, внимательнейшим образом выслушав доклад Орлова.

– Не совсем так, профессор, – виновато улыбнулся Тимофей, конфузясь из-за того, что Головацкий неверно истолковал смысл его замечания. – Я хотел сказать, что этот человек, кем бы он ни был, слегка прихрамывал на левую ногу. А вернее, даже не прихрамывал, а как бы слегка подволакивал ее. Вот так.

Орлов попытался наглядно изобразить смысл вышесказанного, но, учитывая тот факт, что актерские способности бывшего студента были далеки от идеальных, получилось скорее нелепо, чем показательно. Михайлов хмыкнул, но Матвей Евграфович остался невозмутим. Пыхнув сигарой и слегка помахав ею в воздухе, он спросил:

– Из чего это следует, Тимофей?

– Следы, Матвей Евграфович. Характерная примятость ворса на генеральском ковре. Камердинер сказал мне, что после гибели генерала в кабинет никто не заходил. Ничего не убирали, ничего не трогали. Ключ был только у самого камердинера. Следы сохранили прежнюю четкость… Сначала я думал, что мне это могло показаться, а потому и исследовал все тщательнейшим образом через лупу. Я понимаю так, что незадолго до своей кончины Корниевич сидел за столом. Затем он встал, но не расхаживал по комнате, а целенаправленно двинулся к тому месту, где впоследствии и умер. Это также несложно определить по тому, как был примят ковер. Генерал двинулся в сторону выхода. Словно кому-то навстречу.

– Таинственный посетитель? – уточнил Головацкий.

– Получается, что так. Причем посетитель, подволакивающий ногу. Им вполне мог быть и капитан Симаков. Все тот же камердинер Корниевича сообщил мне, что капитан имел застарелое ранение в левое бедро. Оно могло беспокоить капитана в определенную погоду, и тогда он начинал подволакивать ногу.

– Неплохое предположение, милейший, – выражение лица Головацкого шло вразрез с его словами. Оно выражало степень крайнего недовольства. – Очень неплохое. Хотя мне кажется, что в нем имеется одна интересная нестыковочка. В последние полторы недели не было никаких существенных изменений в погоде. Вы об этом не подумали, Тимофей?

– Нет… Простите, профессор. – Орлов закусил губы. – Я не подумал, но… Следы все равно остаются следами. И если это даже не следы капитана Симакова, то в любом случае человека, который нам нужен.

– Если такой человек вообще был, – ввернул Головацкий.

– Вы сомневаетесь, профессор?

– Я предпочитаю не торопиться с выводами. Но думаю, что ваше наблюдение со следами на ковре может оказаться весьма ценным. Я возьму это на заметку, – Матвей Евграфович вынул изо рта сигару и, развернувшись всем своим грузным телом к Михайлову, спросил: