Дело наследника цесаревича - АНОНИМYС Страница 5

Покрытая снегом земля у них под ногами уходила все дальше вниз, стало видно во все стороны света. Загорский оглянулся, но его не привлекли представившиеся его взгляду с высоты птичьего полета Исаакий, шпиль Адмиралтейства и другие красоты Санкт-Петербурга. Напротив, лицо коллежского советника сделалось озабоченным.

– Не в ту сторону летим, – заметил он. – Нам надо на юго-восток, а мы к северу поворачиваем.

Сивоусый фельдфебель Алабин отвлекся от горелки и сказал успокаивающе:

– Не волнуйтесь, ваше высокоблагородие, это пока. Сейчас повыше поднимемся, а там уж нужный ветер поймаем.

И действительно, спустя минут двадцать, то поднимаясь, то чуть опускаясь, им удалось поймать северо-западный ветер, и шар неторопливо, но решительно двинулся в нужную сторону. Загорский повеселел и с удовольствием посмотрел на своих спутников.

– Ну что ж, господа, – сказал он, – пожалуй, пришло время познакомиться поближе. Меня зовут Нестор Васильевич Загорский, на мне чин коллежского советника, по военной иерархии соответствующий пехотному полковнику. Не возражаю, если вы будете обращаться ко мне просто по имени-отчеству. А как прикажете величать вас?

Старший по чину, но младший по возрасту подпрапорщик Маковецкий оказался Гавриилом Романовичем, а фельдфебель Алабин – Семен Семенычем. Оба унтер-офицера, как сказал бы немецкий философ Гегель, являли собой борьбу и единство противоположностей. Маковецкому едва ли было больше двадцати пяти, он был высок, худ и по-младенчески розовощек, из-под теплого кожаного шлема на лоб выбивались светлые кудри. Алабин, напротив, казался словно выструганным из единого куска дерева – невысокий, кряжисты и, очевидно, очень сильный физически. Он уже начал седеть, и усы его приобрели еще не белый, но какой-то сивый оттенок.

Загорский осмотрелся. Корзину им дали просторную, примерно сажень[4] в длину и столько же в ширину. Кроме того, внутри по бокам имелись две лавки для отдыха.

– Учитывая дальность перелета, необходимо было предусмотреть длительную рекреацию, – мальчишески тонким голосом отрапортовал Маковецкий.

– Ага, – сказал Нестор Васильевич, – но отчего же лавок только две, нас ведь трое?

– Кто-то все время должен стоять на вахте, следить за ветром и высотой, – объяснил Маковецкий.

– Логично, – кивнул Загорский.

Под лавками скрывался запас теплой одежды для всех воздухоплавателей, оленьи унты, спальные мешки из верблюжьей шерсти, горшок для физиологических отправлений, бак с водой и балластные мешки с песком.

– Это для корректировки высоты, – объяснил Кованько. – Нужно будет спуститься к земле или сесть – выпустите газ. Захотите набрать высоту – сбросите балласт.

Кроме того, на борту имелись термометр, барометр, компас и секстант. В отдельном сундучке лежали фильтрующие маски Стенхауза, в армейских ранцах – офицерские пайки на месяц.

– Даст Бог, долетим быстрее, но своя ноша – она ведь не тянет, – солидно заметил фельдфебель Алабин.

Нестор Васильевич согласился, но несколько озабоченно заметил, что воды, кажется, будет недостаточно, даже если они полетят быстро. К тому же вода нужна не только для питья, но и для гигиенических надобностей.

– Это ничего, – успокоительно сказал Алабин, – воды мы добудем, не спускаясь на землю.

– Как же это? – заинтересовался Загорский. – Неужели будем собирать снег и растапливать?

Но фельдфебель только головой покачал загадочно: господин полковник все увидит в свое время.

Кроме всего вышеописанного, в вещевом мешке подпрапорщика обнаружились три револьвера «Смит-Вессон». Маковецкий заметил, что Китай – земля чужая, и нельзя совсем без оружия. В противном случае выходят они как голые перед лицом возможного врага.

– Ну, в Китае врага еще надо поискать, а, впрочем, пусть будет, – решил Загорский. – Оружие никогда не помешает, а применять его или нет – это уже наше дело.

И он снова с любопытством обратился к пейзажам, которые медленно проплывали у них под ногами. Аэростат уже миновал петербургские окрестности и двигался в сторону Нижнего Новгорода. По расчетам Загорского, Москва должна была остаться от них по правую руку. Впрочем, до этого было еще очень далеко, пожалуй, не меньше суток.

Ветер дул ровно и сильно. Фельдфебель Алабин на глаз прикинул скорость и сообщил, что в час они делают верст по двадцать пять – тридцать. Нестор Васильевич понимал, что по прямой лететь все равно не удастся, нужно будет обогнуть Алтай и высокие горы Синьцзяна. То есть вместо семи тысяч верст по прямой их ждало, наверное, тысяч восемь-девять. Если бы все время удавалось держать нынешнюю скорость, на месте они могли бы оказаться за пару недель. Но это, разумеется, в идеале. Что будет в реальности, знает один Бог.

С этим был согласен и Алабин.

– Где наберем, а где и потеряем, – говорил он степенно, краем глаза поглядывая на простершиеся внизу бесконечные серо-зеленые смешанные леса, перемежаемые белыми от снега скатертями пахотных земель. – Хорошо, что зимой летим, зимой грозы редко случаются. Для воздушного шара хуже грозы ничего нет. Болтанка такая, что запросто может из корзины выкинуть. Не говоря уже про молнии. Летишь, как на ладони у черта, всякий заряд в тебя норовит. Но сейчас, слава тебе, Господи, зима, и гроз быть не должно.

Загорский подумал, что в Китае весна уже началась и там-то как раз их могут застигнуть и грозы, и молнии, но распространяться об этом, понятное дело, не стал.

Подпрапорщик, впрочем, не разделял пессимизма своего подчиненного. К путешествию он отнесся с мальчишеским восторгом.

– Это, господин полковник, все равно как открытие Америки, – говорил он, – только Америка эта не наземная, а воздушная. Даст Бог, полет наш откроет путь для постоянного пассажирского сообщения между континентами. Это особенно важно в тех местах, где еще не проложены железнодорожные пути и нет хороших дорог. То, на что раньше требовались недели и месяцы, сейчас будет преодолеваться за считанные дни.

Нестор Васильевич усмехнулся. Возить людей с места на место аэростатами? Идея, конечно, богатая, вот только понравится ли такое пассажирам? Холодно, страшно, неуютно. Вдобавок – открыты всем ветрам. И так лететь по несколько дней, а то и неделями? Многие ли выдержат?

Маковецкий, однако, был полон оптимизма. Он заявил, что условия полета можно изменить. Слышал ли Нестор Васильевич про дирижабли? Это, в сущности, такой же розьер, на котором они летят, только его можно делать гораздо больше и гондолу к нему прицеплять огромную. В этой-то гондоле можно устроить для пассажиров вполне комфортное существование. Но главное отличие дирижабля от обычного аэростата состоит в том, что он не зависит от ветра. На дирижабле стоит электрический двигатель, который приводит в движение воздушный винт. И вот этот-то винт и дает дирижаблю абсолютную свободу. Семь лет назад месье Шарль Ренар совершил управляемый свободный полет на военном дирижабле «Ля Франс». Длина дирижабля была больше 170 футов, мощность мотора – восемь с половиной лошадиных сил.

Коллежский советник полюбопытствовал, с какой же скоростью летело это чудо?

– За 23 минуты было покрыто расстояние в 8 верст, – голос подпрапорщика был исполнен такой гордости, как будто это он сам, своими руками смастерил дирижабль и летал на нем в небеси, яко ангел.

Загорский быстро прикинул скорость. Получалось не слишком быстро, примерно то же самое, что и их собственный аэростат.

– Да, но это лишь начало! – возразил Маковецкий. – Двигатели будут совершенствоваться, а дирижабли – ускоряться. И уже очень скоро, я уверен, небеса заполнятся дирижаблями, с огромной скоростью переносящими пассажиров в самые отдаленные уголки земли, в том числе и такие, куда не ступала нога человека!

Нестор Васильевич улыбнулся – ему нравился энтузиазм подпрапорщика. Он поглядел на фельдфебеля, который смирно сидел на скамейке и смотрел прямо перед собой, в пустые бледные небеса. Что, интересно, думает на этот счет любезнейший Семен Семенович?