Дочь палача и король нищих - Пётч Оливер Страница 5

Крестьянин засмеялся.

– Зачем? Чтоб объесть нас до нитки, вот зачем! Не платят никаких налогов, да еще и мастеровых с собой привозят, а те у наших работу отнимают. Хотят, мол, вместе посовещаться, как быть с проклятыми турками, чтоб на Германию не нападали. Но по мне, так пустая болтовня все это. – Он тяжело вздохнул. – Ну почему император хотя бы разочек не может провести свой Рейхстаг где-нибудь в другом городе? Так нет же, каждые несколько лет собираются по новой. Кажется уже, что послы эти и не уезжают никогда!

Куизль кивнул, хоть и не особо вникал в речь крестьянина. Какое ему дело до этого Рейхстага? Все, что он хотел, это повидать свою младшую сестру. А властители пускай воюют, сколько им влезет. Народу, готового сложить голову ради денег и славы, найдется немало. Он, во всяком случае, в их грызне участвовать больше не собирался.

– А ты? Что привело сюда? – спросил крестьянин. – Решил уже, где остановиться?

Якоб закрыл глаза. Похоже, судьба свела его с самым болтливым крестьянином в окрестностях Регенсбурга.

– Приехал навестить сестру, – проворчал он и взмолился про себя, чтобы назойливый коротышка оставил его наконец в покое.

Между тем очередь постепенно двигалась: от так называемых ворот Святого Якоба палача и его соседа отделяли всего две повозки с соломой. Стражники заглянули под днища, несколько раз ткнули в солому клинками, после чего позволили крестьянам проехать и занялись следующими приезжими. Вдали послышались первые раскаты грома – ливень не заставит себя долго ждать.

Наконец очередь дошла и до них. Крестьянина пропустили без всяких проверок, а вот Куизлю пришлось задержаться.

– Эй, ты! Да-да, ты! – стражник в шлеме и нагруднике велел подойти палачу поближе. – Откуда будешь?

– Из Шонгау, близ Аугсбурга, – проворчал палач и без всякого выражения уставился на своего собеседника.

– Из Аугсбурга, значит… – начал стражник и покрутил пышный ус.

– Не из Аугсбурга, а из Шонгау, – прорычал Куизль. – Я тебе не шваб паршивый, а баварец.

– Да какая разница, – ответил стражник и, обернувшись, подмигнул своим товарищам. Затем снова уставился на Куизля, словно сравнивал его лицо с изображением перед внутренним взором. – Ну и что тебе здесь нужно, баварец?

– Здесь живет моя сестра, – коротко ответил палач, не обращая внимания на насмешливый тон часового. – Она тяжело больна, и я хочу ее проведать, если будет позволено.

Стражник самодовольно ухмыльнулся.

– Сестра, значит. Ну, если на вид она такая же, как и ты, то долго искать тебе не придется. – Он расхохотался и снова обернулся на своих приятелей. – Такие дылды, да еще с такими рожами, к нам нечасто заглядывают, верно я говорю?

Вокруг послышались смешки. Куизль молчал, а стражник все не унимался.

– Я слышал, вас, швабов, специально отрубями кормят, пока они у вас из ушей не посыплются. По тебе и видно, как от них жиреют, а вот умишка не шибко прибавляется.

С тем же каменным лицом палач шагнул к задире, сгреб его за воротник и притянул к себе. Глаза у стражника, словно стеклянные шарики, выскочили из орбит.

– Слушай, парень! – рявкнул на него Куизль. – Если что-то нужно от меня, так и скажи. А если нет, так заткни пасть и пропусти меня.

В спину палачу внезапно ткнулось острие меча.

– Опусти его, здоровяк, – послышался голос сзади. – Или я кишки твои на меч намотаю. Слышишь ты меня?

Палач медленно кивнул, поставил перепуганного стражника на пол и обернулся. Перед ним стоял рослый начальник караула в начищенной до блеска кирасе. Как и младший коллега, он носил пышные усы, из-под сверкающего на солнце шлема выбивались светлые локоны. Кончик меча застыл теперь возле горла палача. Между тем вокруг них собралась небольшая толпа зевак, нетерпеливо ждавших дальнейшего развития событий.

– Так-то лучше, – проговорил караульный и расплылся в улыбке. – Теперь ты развернешься, и мы вместе поднимемся по лестнице в башню. Там для гостей из Баварии у нас есть уютное местечко, где так приятно поразмыслить.

Начальник караула едва ли не вплотную придвинул меч к горлу палача, чтобы подкрепить свое требование. У Куизля возникло неодолимое желание отбить клинок, подскочить к часовому и врезать ему дубинкой между ног. Но потом он вспомнил об остальных стражниках: те окружили их с поднятыми пиками и алебардами и вполголоса переговаривались. И ведь надо был так распаляться! Ему казалось даже, что стражник намеренно его спровоцировал. Может, так поступали со всеми приезжими?

Куизль развернулся и зашагал к башне. Оставалось только надеяться, что его выпустят прежде, чем сестра предстанет перед Творцом.

Не успели за палачом захлопнуть дверь, как снаружи в мостовую ударились первые дождевые капли. В скором времени дождь полил с такой силой, что люди перед воротами накрылись плащами и попрятались в ближайших сараях. По крышам застучали градины величиной с голубиное яйцо, и крестьяне, не успевшие вовремя убрать урожай, бранили собственную нерасторопность. За эту неделю непогода разбушевалась уже в третий раз, люди в домах жались друг к дружке перед распятиями и молились. Жители окрестных деревень усматривали в наводнениях праведный гнев божий: так Господь карал проклятых горожан за их распутство! Роскошные одеяния, продажные женщины, гордыня и жилища до небес… Не это ли погубило Содом и Гоморру? А в январе к началу Рейхстага явятся самодовольные вельможи, погрязнут в пьянстве и разврате и вместо мессы будут распевать гимны собственной власти. Притом что судьбу империи вершить подвластно одному лишь Господу!

В башню над воротами ударила молния, и громыхнуло так, что испуганно заплакали дети в другом конце города. На краткий миг вспышка озарила сгорбленного человека. Дождь и град хлестали его по лицу, но он упрямо пробирался от ворот Святого Якоба к центру города. В такую погоду никто больше не решался выглядывать на улицу, но мужчина должен был доставить послание.

Шрам на лице нестерпимо болел, как это часто бывало, когда менялась погода. Палач едва не ускользнул от него, но мужчина знал, что враг его пройдет через ворота Святого Якоба. Других способов войти в город с запада не было. Поэтому от пристаней он опрометью бросился к воротам, чтобы предупредить стражников. Золото сделало свое дело: теперь им хватит времени, чтобы привести свой план в действие.

Месть… Сколько лет они вдвоем ждали этого!

Человек оскалился, и шрам на лице начал нервно подергиваться.

2

Шонгау, 12 августа 1662 года от Рождества Христова

Летний зной зловонным покрывалом навис над Шонгау.

Магдалена мчалась по заросшей тропинке, тянущейся от Кожевенной улицы к Леху, так что платье развевалось на бегу. Мать освободила ее на сегодня от домашних обязанностей, строгий отец был очень далеко, поэтому девушка бежала по прохладным тенистым лужайкам и радовалась, что смогла наконец вырваться из городской духоты и зловония.

Магдалене не терпелось искупаться в реке: от спутанных волос до сих пор несло запахами навоза, мочи и помоев. Все утро и до полудня они с матерью сгребали лопатами городские нечистоты и сваливали в повозку, им помогали даже девятилетние близнецы Георг и Барбара. Работа давалась тяжелее, чем обычно, так как отец Магдалены несколько дней назад уехал в Регенсбург. Палач и его семья обязаны были поддерживать чистоту на улицах Шонгау и убирать нечистоты и трупы животных. Каждую неделю в проулках и на пересечениях улиц скапливались целые горы помоев, которые жарким летом буквально запревали. По ним сновали крысы с лысыми хвостами и злобно таращили на прохожих глазки-бусинки.

По крайней мере, вечер оставался в распоряжении Магдалены.

Уже через пару минут дочь палача добралась до берега Леха. Она свернула налево и обошла стороной пристань, возле которой даже в это время стояло с полдюжины пришвартованных плотов. До Магдалены донесся смех плотогонов, которые с криками сгружали бочки, ящики и тюки и тащили их в новый склад возле причала. Девушка свернула с тропинки и стала пробираться сквозь зеленый подлесок; в разгар лета молодые побеги доставали ей до самых плеч. Земля под ногами была илистая и скользкая, и босые ступни то и дело проваливались с чавканьем по щиколотку.