Уильям Дитрих - Пирамиды Наполеона Страница 53

— Ваши корабли очень важны для его планов.

— Лестное преувеличение. Что ж, я поручу вас заботам сына нашего капитана, он смышленый парень и подает большие надежды. Если вам удастся угнаться за ним, то вам повезет больше, чем мне.

Сыном капитана корабля Луиса Касабьянки оказался парнишка лет десяти, представившийся мне как гардемарин Жокант. Юркий темноволосый мальчик, облазавший на «Ориенте» каждую щель, с обезьяньей ловкостью привел меня вниз, к сокровищнице. Солнечный свет прорывался через открытые орудийные отверстия, и наш спуск произвел на меня гораздо большее впечатление, чем тот, что я проделал первый раз с Монжем. На палубах стоял стойкий запах скипидара и опилок. Я заметил банки с краской и дубовые бревна.

Солнечный свет сопровождал нас до нижней палубы, но ниже ватерлинии уже сгустились сумерки. Там я почувствовал запах трюмной воды и отвратительную вонь испортившихся от жары продуктов. Внизу царила прохладная и потаенная темнота.

Жокант обернулся и подмигнул мне.

— Уж не собираетесь ли вы набить карманы золотишком? Мальчишка поддразнивал меня с дерзостью капитанского сынка.

— Я же не смогу удрать с ним, раз ты следишь за мной, верно? — Я заговорщицки понизил голос до шепота. — Если только ты не пожелаешь войти в долю, парень, и тогда мы оба ускользнем на берег сказочно богатыми!

— Еще чего! Отец говорит, что скоро мы отхватим у англичан шикарные трофеи.

— А-а. Ну тогда твое будущее обеспечено.

— Мое будущее в этом корабле. Такие здоровенные корабли англичанам и не снились, и, когда придет время, мы хорошенько проучим их.

Он отрывисто, как заправский моряк, отдал приказ матросам, охранявшим склад, и они принялись отпирать сокровищницу.

— Ты выглядишь таким же уверенным, как Бонапарт.

— Я уверен в отце.

— И все-таки корабельная жизнь, наверное, трудновата для мальчика? — спросил я.

— Здесь прекрасная жизнь, потому что у нас есть четкие обязанности. Так говорит отец. Все становится проще, если понимаешь, что должен делать.

И прежде чем я успел ответить на его философское высказывание, он отсалютовал и взлетел вверх по трапу. «Будущий адмирал», — подумал я.

Сокровища хранились за деревянной дверью и железной решеткой. Обе они были вновь заперты, после того как я прошел внутрь. В тусклом свете фонаря оказалось довольно трудно найти среди сундуков с монетами и драгоценностями тот прибор, что показывали мне Монж и Жомар. И в итоге я обнаружил его заброшенным в угол как наименее ценное из всех сокровищ. Календарь напоминал, как я уже говорил, обеденное блюдо с дыркой посередине. Этот обод состоял из трех вращающихся друг относительно друга плоских колец, покрытых иероглифами, знаками зодиака и загадочными рисунками. Вероятно, в них действительно таится нужная мне подсказка, только непонятно какая. Наслаждаясь приятной прохладой, я уселся на какой-то ящик и принялся вертеть кольца в разные стороны. При каждом повороте обнаруживались совпадения разных символов.

Сначала я изучил самое простое, внутреннее кольцо всего с четырьмя рисунками. С одной стороны над чертой был изображен круг, а на противоположной стороне этого кольца — круг под чертой. А под прямым углом к ним, обозначая четвертинки календарного кольца, были изображены полукруги, похожие на половинки луны, развернутые в разные стороны. Мне вспомнилось, что такой же принцип используется для обозначения основных четвертей на компасе или часах, но у египтян вроде бы не было ни того ни другого. Я призадумался. Верхний рисунок напоминал поднявшееся над горизонтом солнце. В общем, я сообразил, что внутренний обод, должно быть, отражает годовой цикл. Летнее и зимнее солнцестояние обозначались соответственно сферой над или под чертой, то есть горизонтом. А половинки солнца соответствовали мартовскому и сентябрьскому равноденствию, когда длительности дня и ночи примерно выравниваются. Довольно просто, если я придумал верное объяснение.

Но оно не дало мне абсолютно ничего.

Над внутренним кольцом, как я понял, проворачивался круг зодиака. Двенадцать знаков, изображенных на древнем календаре, на мой взгляд, мало отличались от современных. На третьем, внешнем кольце располагались изображения странных животных, глаз, звезд, солнечных лучей, пирамиды и символический образ Гора. Между отдельными знаками имелись узкие бороздки, делившие кольца на сектора.

Я предположил, что с помощью этого, условно говоря, календаря определяли положение созвездий относительно восхода солнца в течение солнечного года. Но какая тут связь с моим медальоном? Зачем он мог понадобиться Калиостро? Вновь и вновь крутил я игрушку, надеясь, что при каком-то положении колец меня посетит озарение. Ничто меня не озарило, конечно, — я никогда не любил головоломки, хотя и наслаждался вычислением шансов на успех в карточных играх. Ну что ж, вдруг астроном Нуэ разберется в ней, если я довезу до него эту штуку.

Напоследок я решил обратить внимание на знак предполагаемого летнего солнцестояния и повернул третье кольцо так, чтобы над кругом на внутреннем кольце оказалась пятиконечная звездочка — не совсем такая, как на нашем американском флаге или в масонской символике. Она напоминала скорее Полярную звезду. Может, стоило попробовать разобраться с понятными мне знаками? А кольцо зодиака я повернул так, чтобы между кругом и звездочкой оказался бык, то есть Телец: знак той эры, если верить словам Монжа, в которую строилась Великая пирамида. Живностью, эпохально сменившей быка, были баран и рыбы, мы и сейчас еще живем в эру Рыб, а впереди маячит эра Водолея. Наконец-то я разглядел и другие знаки. И опять-таки в получившемся сочетании не было ничего особенного.

Разве что… Я присмотрелся повнимательнее, и сердце мое забилось быстрее. Когда я совместил знаки солнца, Тельца и звезды, концы наклонных бороздок образовали две более длинные расходящиеся линии. Они шли под углом от внутреннего кольца, точно разведенные в стороны подвески моего медальона — или как грани пирамиды. Тут было достаточно сходства, чтобы я воспринял эту картинку как отражение оставленной мной у Астизы и Еноха вещицы.

Но что бы это могло значить? Сначала я несколько растерялся. Бессмысленными казались сочетания знаков Рака, Льва и Весов. Но минутку! На внешнем кольце имелась еще какая-то пирамида, и сейчас она как раз находилась над знаком осеннего равноденствия, в непосредственной близости к одной из расходящихся линий. И рядом, только на втором кольце, находился знак Водолея, он попадал в ту временную точку, которая — если я правильно понял древний календарь соответствовала положению четырех часов на циферблате, то есть чуть ниже трехчасовой точки, где находился знак осеннего равноденствия, 21 сентября.

Возможно, четырехчасовая точка соответствует тому же числу следующего месяца, или 21 октября.

Итак, по моим предположениям, дата 21 октября, знак Водолея и эта пирамидка должны быть как-то связаны между собой. Водолей, по словам Нуэ, считался знаком, избранным египтянами для обозначения разлива Нила, который мог достигать осенью высшей точки.

Может ли быть 21 октября священным днем? Кульминацией подъема Нила? Уж не тогда ли следовало посещать пирамиду? На медальоне была волнистая линия, изображающая воду. Есть ли тут какая-то связь? Наверное, чтобы понять ее, нужно дождаться этого священного дня?

Вновь меня начали одолевать сомнения. Я хватался за соломинку… и все-таки что-то в этом есть, из общей неопределенности всплывала какая-то дата. Это была сумасбродная гипотеза, но я надеялся, Енох и Астиза сумеют уловить в ней смысл. Устав от неразрешимой головоломки, я вдруг задумался об этой странной женщине с невообразимо таинственным прошлым. Жрица? Какова же ее миссия в этом деле? Справедливы ли подозрения Тальма? Неужели она и вправду знала Силано? Невероятно, и тем не менее все попадающиеся мне на пути люди оказывались удивительным образом связаны. Но я не боялся ее… я скучал по ней. Мне вспомнилась наша вечерняя встреча в прохладном дворике Еноха под небесным куполом, когда на плиты уже легли голубоватые тени, а аромат специй и дымок, исходивший из кухни, смешивался с запахами пыли и воды фонтана. Погруженная в созерцание, она молча сидела на скамье, и я, тоже онемев, стоял столбом. Просто смотрел сбоку на ее лицо и блестящие волосы, и она дала мне время полюбоваться собой. Тогда не существовало хозяина и служанки, чужестранца и египтянки, мы были всего лишь мужчиной и женщиной. Мне не хотелось разрушить это очарование, потревожив ее.

Поэтому я просто смотрел, осознавая, что этот момент останется со мной на всю жизнь.

Из приятных грез меня вывели звуки какой-то суматохи. Сверху доносились крики, топот бегущих ног и барабанная дробь. Я поднял глаза к потолку. Что еще такое? Какие-то морские учения? Я постарался сосредоточиться, но паника на корабле, похоже, нарастала.