Дарья Иволгина - Ядовитая боярыня Страница 56

— Нет, Глебов, ты останешься дома, — приказал Флор. — Ты последний в роду, я не позволю тебе рисковать и жертвовать жизнью… Довольно и нас.

— Я… — запальчиво начал было Севастьян, но Флор встал и рассердился:

— Я велел тебе остаться дома! Если тебя заметят на улице, то схватят, а следом за тобой возьмут под стражу и Настасью. А если ты погибнешь, Севастьян, твоя сестра останется без защиты. Нет, ты будешь здесь. В этом доме тоже могут понадобиться мужские руки…

Севастьян сник и присел в уголке. Бездействие измучило его, но Флор был прав. Кроме того, Севастьян обещал во всем слушаться братьев — хозяев приютившего его дома.

Пафнутий лежал, как бревно, неподвижный, но не спал — таращился в потолок. Еле заметно поднималась и опадала грудь. Только по этой примете и видно было, что он еще жив. Харузин с Лавром проводили друзей в опасный поход на болота, в туренинские владения, и вернулись к одержимому. Свободно разговаривать при нем они не стеснялись. Если Пафнутий исцелится, то ему во всем можно будет доверять — в те минуты, когда туренинское зелье не было властно над его душой, Пафнутий являл себя человеком добросердечным и преданным. А ежели бесы возьмут верх — Пафнутий умрет… Правда, оба друга надеялись, что такого не случится.

— Скажи мне вот что, Лавр, — спросил Харузин, — разве человек, одержимый бесом, не пропал? Разве он уже не посвящен дьяволу?

— Разумеется, нет! — ответил Лавр. — Вот тебе пример. Какие-нибудь дьяволопоклонники крадут у родителей-христиан невинного младенца и приносят его в жертву своему повелителю на черном алтаре… Куда попадает душа этого младенца, как по-твоему?

— Не знаю… — смутился Харузин. — Никогда не думал об этом.

— Младенец сей рассматривается как мученик. Неужели Христос не возьмет эту душу в объятия, не утешит ее?

— Ты прав, — пробормотал Харузин, смущенный мыслью о невинноубиенном младенце.

— Это не я прав, — улыбнулся Лавр. — Это Церковь права… Одержимость бесом не есть полное препятствие ко спасению. Это — своего рода болезнь, испытание или искушение, попускаемое человеку для его же блага.

— Ничего себе — благо! — не удержался Харузин.

— Если победит искушение — благо, — твердо ответил Лавр. — А беса одолеть можно только… Ну?

И он посмотрел на Харузина, как учитель на прилежного ученика в ожидании правильного ответа.

— Смирением, — сказал Пафнутий.

Лавр быстро повернулся к нему.

— Ты это знаешь! — сказал он уверенно. — Вот что, Пафнутий, от этого спасение твоей души зависит — обещаешь меня слушаться, не спрашивая и не рассуждая?

— Обещаю…

— Сделаешь то, что я прикажу?

— Сделаю…

— Ладно.

И Лавр хладнокровно развязал полотенца, освобождая беспамятного Пафнутия от уз.

— Погоди, не двигайся, я тебе руки и ноги разотру, — сказал Лавр и действительно принялся растирать руки Пафнутия. Тот стонал и покряхтывал, а затем попытался сесть, но снова бессильно упал на подушки.

— Ты ведь не ел давно, — сказал Лавр. — Ослабел?

— Когда зелье… есть не хочется, — ответил Пафнутий. — Забываешь, что вообще какая-то еда существует. Я и сейчас не голоден. Только слабость.

— Тебе женщины бульон сделают, — обещал Лавр. И повернулся к Харузину: — Сходи, Сванильдо, попроси их… Чтоб покрепче, хорошо?

Харузин молча подчинился. Беспокоить Гвэрлум он не стал — это было в иных случаях небезопасно. Как теперь, когда она увлеклась новой забавой. Поэтому Харузин сам спустился в кухню. К своему удивлению, он обнаружил там Севастьяна с Ионой — они о чем-то увлеченно говорили.

«Вот кстати, — подумал Харузин. — Не буду нарушать их уединение».

А вслух произнес:

— Лавр просит сварить мясной бульон. Не откажи, Иона, — сделай.

Иона проворчал:

— Ну, если Лавр просит…

Харузин поскорее ушел. Ему не терпелось узнать, о чем договариваются Лавр с Пафнутием, но когда он вернулся в комнату, разговор был уже окончен. Пафнутий лежал и улыбался, а Лавр стоял рядом, готовый уйти.

— Бульон скоро будет, — сообщил Харузин, не слишком успешно скрывая свою досаду. — Иона принесет. Ты уверен, что Пафнутий теперь безопасен? Если он свернет мальчишке шею…

Пафнутий закрыл лицо руками, но не издал ни звука.

До охотничьего домика дорога была известной, и путники гнали лошадей, как только могли. Вадим чувствовал себя в седле гораздо более уверенно — все-таки тренировки и конные переходы не прошли для него без последствий. К удивлению Вадима, английский моряк гораздо хуже держался на лошади, чем он сам. Это странным образом подбадривало Вадима. Всегда приятно, когда кто-то менее опытен, чем ты сам. Непонятно почему, но подобное обстоятельство как будто прибавляет тебе опытности и уверенности в себе.

Когда друзья свернули в лес и углубились в чащу, день над их головами померк. Здесь водилось много дичи. Лес производил впечатление заколдованного места, как будто, кроме дичи, обитали там и лешие, и кикиморы, и русалки, и разные страшилища, оставшиеся человечеству в наследство от темных языческих времен.

И если великий Пан не умер, то нашел себе пристанище именно в таком месте, среди причудливо изогнутых древесных стволов, как бы кривляющихся в темноте, оставивших бесплодные попытки пробиться к дневному свету.

Лошади ступали тихо. Наконец между деревьями показалось строение. Никаких следов запустения здесь больше не было — охотничий домик был чисто прибран, и еще издалека было заметно, как постарались слуги Турениной: на подходе были разложены ковры, приготовлено место для костра, огромный чан уже ждал своего часа, чтобы вместить в себя тушу кабана, которому предстояло быть затравленным и убитым. Коновязь для лошадей под навесом с обновленной кровлей, рогатины, пики — все было исправным и ждало хозяйской руки.

Несколько человек бродило поблизости. Флор заметил у них алебарды. Однако это были не стрельцы, а слуги Турениной. Она не хотела, чтобы кто-нибудь, даже случайно, оказался в ее имении. И у нее, если верить всему, что слышали друзья, имелись для этого желания чрезвычайно веские основания.

Друзья спешились и привязали лошадей. Дальше им предстояло подбираться к охотничьему домику пешком, до последнего скрывая свое присутствие. «Я насчитал четверых», — прошептал Флор. Англичанин покачало головой: «Семеро, Флор». Вершков поневоле замедлил шаг — не слишком ли много врагов против них троих? Зная Авдотью, можно было предположить, что и этих она опоила чем-нибудь, что придало им нечеловеческих сил.

Однако колебаться было нельзя. Допустить покушение на царя в Новгороде означало обречь город на страшные репрессии. И неважно, останется ли Иоанн жив после этого покушения или погибнет — в любом случае, новый государь покарает Новгород за гибель своего предшественника.

Вадим, конечно, знал, что Иоанн проживет еще долго. Но, с другой стороны, знал он и о существовании так называемых «тоннелей времени». Естественно, это знание происходило из чтения фантастической литературы, но… а вдруг фантасты не врут? А вдруг им что-то такое открыто? Писатель имеет дело с материей тонкой, со словесами да фантазиями, а тонкая материя обладает совершенно особенными, неизученными свойствами. Как говорил Ленин, «идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой».

Так что не исключено, что Вадим со товарищи оказался в другом временном тоннеле. В таком, где Иван Грозный погибает от порохового заговора, а Новгород тонет в крови…

Нет уж. Лучше вмешаться и вернуть матушку-историю на проторенную дорогу. А там, глядишь, и опричнины можно будет избежать… Возможно.

Отвлекая себя подобными рассуждениями от страха, Вершков крался по лесу вслед за Флором. Англичанин, вынужденный не курить, не знал, чем занять руки, и потому все время сжимал и разжимал кулаки.

Первого стража они убили со спины — бедняга не успел даже вскрикнуть. Второй повернулся, уловив краем уха шорох, но Флор метнул в него кинжал и пробил ему горло. Третий уже бежал, видя неладное, и звал на помощь.

Друзья ринулись в бой. Вершков призвал на помощь свое ролевое фехтование. Оно мало чем отличалось от боевого, нужно только не следить за тем, чтобы не наносить тяжелых увечий. Напротив, надлежит наносить их как можно больше.

Англичанин фехтовал с поразительной ловкостью. Флор убил еще одного противника, а Кроуфилд ранил двоих. Он старался наносить удары в правое плечо, желательно в сустав, чтобы человек не мог больше активно сопротивляться. Это удавалось ему изумительно. «Как на фортепьяно играет», — с завистью подумал Вадим. Он ощущал в левом боку неприятный холод, который затем сменился жаром и жжением. В следующий миг Вадим обнаружил, что сидит на земле и рядом с ним топчутся сапоги англичанина.