Мэтью Перл - Тень Эдгара По Страница 6

Вернувшись к действительности, я заметил: в тумане абсолютно все выглядели как мой зловещий незнакомец — даже самые прелестные дамы и самые темнокожие рабы. Стелющийся туман перемешал нас всех вместе и скрыл каждого в отдельности; на улицах больше не было привычного порядка. Казалось, каждый прохожий старательно имитирует осанку и походку моего фантома.

Я свернул за угол, и поток света от газовой лампы пронзил густой воздух. Свет поступал из едва заметного полуподвального окна, окно же принадлежало трактиру. Сочтя трактир этаким маяком, привлекающим субъектов с сомнительными намерениями, я буквально ворвался в заведение. Растолкал завсегдатаев и наконец увидел сгорбившуюся за столом фигуру. Пальто, некогда дорогое, а ныне сильно поношенное, было точь-в-точь как у моего Фантома. Я схватил его за руку. Он поднял трясущуюся голову и воззрился на меня с удивлением.

— Ошибка, сэр! О, что за жестокая ошибка! — произнес он. Язык его заплетался — он был пьян.

А я — я опять обознался.

— Это мистер Уотчмен, — сочувственным громким шепотом пояснил пьяница, что сидел рядом. — Джон Уотчмен. Выпью-ка я за здоровье бедняги. И за ваше здоровье могу выпить, сэр, ежели желаете.

— Джон Уотчмен, — согласился я, даром что на тот момент имя для меня ничего не значило (если оно и попадалось мне в газетах, то проходило незамеченным).

Я оставил несколько медных монет, чтобы этот человек и дальше мог потакать своей пагубной слабости, поспешно вышел на улицу и продолжил погоню.

Местами туман был не слишком густ, и тогда объект преследования открывался моим глазам. Один раз мне почудилось даже, что все прохожие бросились за ним и действуют заодно, как бы охотясь на зверя.

Я уже упоминал, что Фантом был одного со мной роста? Да, упоминал; тут я не ошибся. Однако данное обстоятельство не означает, что он походил на меня. Напротив, я единственный из прохожих не имел разительного сходства с Фантомом. Волосы у меня пепельного цвета, как древесная кора, и всегда тщательно причесаны и подстрижены; черты лица некрупные, правильные. Я не ношу ни усов, ни бороды и выгляжу моложе своих лет. Он — этот Фантом — имел странное телосложение. Ноги его были чуть ли не вдвое длиннее моих — как ни старался, я не мог сократить расстояние между нами.

Пока я бежал сквозь ледяной туман, мной владели разрозненные бешеные мысли; объединяло их лишь одно обстоятельство — полное отсутствие логики. Я задел чье-то плечо, еще и еще раз, наткнулся на крупного мужчину, которому ничего не стоило распластать меня на красных плитках тротуара. Отскочил в грязь, заляпал левый бок пальто. И вдруг оказался совсем один — никого не было видно вокруг.

Я замер, застыл, оцепенел.

Теперь, когда я потерял след — или же след потерял мой Фантом, зрение стало острее, будто я надел очки. Итак, я стоял в двадцати ярдах от небольшого пресвитерианского кладбища, и жалкие надгробия казались сгустками все того же сырого тумана. Уж не Фантом ли привел меня сюда чуть ли не через весь город Балтимор? Или Фантом исчез сразу, я же неосознанно оказался в этом месте — там, где Эдгар По искал успокоения и не находил?

Много лет назад, когда я был еще подростком, произошел один случай, который надо бы упомянуть. Я с родителями ехал в поезде. В дамском вагоне не было места плевкам и сквернословию, равно как и нам с отцом, хотя вообще-то в такие вагоны допускались родственники пассажирок. Поэтому мы, устроившись в вагоне для джентльменов, время от времени ходили проведать маму. После одного из таких визитов я возвращался впереди отца и обнаружил, что наши места заняты. Очень вежливо я объяснил двоим джентльменам, в чем их ошибка. Один впал в ярость и предупредил: я займу место только через его труп.

— Если не уйдете, именно так все и будет, — ответил я.

— Что ты сказал? — удивился грубиян.

С прежним хладнокровием я повторил свою абсурдную угрозу. Учтите, я был худощавым, даже хрупким пятнадцатилетним мальчиком. В другое время я бы извинился и занял худшее место. Возможно, вам интересно, как вел себя второй захватчик наших с отцом сидений. По идентичности верхней части лица я определил его как брата первого хулигана, по трясущейся голове и пустому взгляду счел умственно отсталым.

Что же до моей реакции, объясняется она просто. За несколько минут до инцидента я был с отцом, а отец мой умел подчинить себе всякого, с кем имел дело. Неудивительно, что это чувство превосходства распространилось и на меня, и я вообразил, будто смогу поставить на своем. Иллюзия, разумеется; всего лишь иллюзия.

Однако закончу историю. Хулиган бил меня по лицу и по голове, пока не вернулся отец. Не прошло и минуты, как отец вместе с кондуктором выгнали обоих в соседний вагон, с тем чтобы на ближайшей станции их высадили.

— Что ты наделал, мой мальчик? — спрашивал отец, склоняясь надо мной. Я лежал на сиденьях, голова кружилась.

— Но, папа, тебя ведь не было рядом! Я должен был отстоять нашу честь!

— Ты спровоцировал дурного человека. Он мог тебя убить. И что бы ты этим доказал, а, Квентин Гобсон Кларк?

Расплывающийся перед глазами силуэт, ровный голос, обычное отцовское хладнокровие; тогда-то я и постиг разницу между нами.

А теперь мне сделали новое предупреждение: «Не следует тревожить напева похорон…» Образ Фантома занимал все мои мысли — совсем как тот одержимый из поезда, из моего отрочества. Как хотелось мне рассказать о Фантоме — все равно кому! В то время как раз приехала приглядеть за хозяйством моя двоюродная бабушка. «Можно ли, — думал я, — рассказать ей об угрозе?»

«Твоим воспитанием следовало заниматься раньше, ибо кто жалеет розгу, тот губит младенца», — примерно в таком ключе высказывалась бабуля Кларк по самым разным поводам. Она доводилась теткой моему отцу; его твердые деловые принципы применяла в более широком смысле — для проповедования благоразумного поведения. Бабуля Кларк восхищалась «саксонской хваткой» своего племянника. Внучатому племяннику от этого восхищения досталось немного — бабуля Кларк считала своим долгом бдительную, настороженную заботу обо мне.

Итак, я ни словом не обмолвился престарелой родственнице, а вскоре она покинула «Глен-Элизу». (Интересно, рассказал бы я отцу, будь он жив?)

Я думал поделиться с Хэтти Блум. Она всегда была готова слушать о моих личных делах. После смерти родителей одна только Хэтти умела показать — кто-кто, а она понимает, что для меня родители по-прежнему живы. Увы, поскольку я не видел Хэтти со дня нашей предполагаемой помолвки, я не мог предугадать ее реакцию.

Странным образом слова Фантома заворожили меня в той же степени, что и напугали. «Не следует тревожить напева похорон». Вроде угрожает, а с другой стороны, намекает, что мнение об Эдгаре По может — и должно — быть оспорено. Иначе говоря, изменено, причем не кем иным, как мной. В известной степени угроза поощрила меня к дальнейшим действиям.

Я чувствовал отдаленно знакомое и почти желанное возбуждение. В адвокатской практике ничего подобного со мной не случалось.

Однажды я сидел в конторе за столом и смотрел в окно. День выдался невыносимо тягучий. Питер был поблизости — бранил клерка, наделавшего помарок при записи показаний. Вдруг взгляд его упал на меня. После секундной паузы Питер продолжил распекать подчиненного, однако не выдержал — снова посмотрел на меня.

— Квентин, что-то случилось?

Надо сказать, я имею странное свойство: ни с того ни с сего уставиться прямо перед собой, словно под действием чар. Питер всегда боялся этих состояний. Теперь он схватил мой пакет имбирного печенья и затряс им у меня перед носом. Пакет зашуршал довольно громко.

— Квентин, что-то случилось? — повторил Питер.

— Нет, все хорошо. Все отлично, Питер.

Видя, что больше от меня ничего не добиться, Питер повернулся к незадачливому клерку и продолжил выговор точно с того слова, на котором несколькими минутами раньше остановился. Я же не мог более сдерживаться.

— Да, полный порядок! Если, конечно, полным порядком называется прямая угроза! — вдруг выкрикнул я. — Все ужасно, Питер!

Мой друг отпустил клерка, и тот не замедлил выскочить за дверь. Когда мы остались одни, я выложил все, до мельчайших подробностей. Питер сидел на краешке стула, слушал с интересом. Поначалу он вроде бы даже проникся моим волнением, однако очень скоро вспомнил, что он деловой человек. Питер объявил моего Фантома обычным сумасшедшим.

По неведомой причине я ощущал потребность снять этот диагноз, даром что Фантом меня запугивал.

— Нет, Питер, он не сумасшедший! Ни в малейшей степени! Видел бы ты его глаза — в них светился острый, изощренный ум.

— Квентин, ты безнадежный романтик. Сам подумай: что ему в тебе? Зачем ты ему понадобился? Он что же, один из должников, с которого ты намерен взыскать?