Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца Страница 6

– Может, ему на передовой какая-нибудь сестричка милосердия голову вскружила? – предположил Гумилев. – Бывает, знаете ли…

– Это точно, – задумчиво кивнул Голицын. – И не такое бывает. Но ваша родственница, корнет, чудо как хороша! Эх, господа! Помнится, что до войны со скукой повседневной жизни меня примиряло существование красивых женщин…

4

Двумя неделями позже дружеского застолья в «Бродячей собаке» два гусара – поручик Сергей Голицын и прапорщик Николай Гумилев – оказались в малороссийском городке Ровно, где располагалась ставка командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенанта Алексея Алексеевича Брусилова.

Была середина мая, самый приятный в этих краях сезон, когда солнце еще не палит безжалостно украинские степи, а ласкает их своими лучами. Черемуха уже успела отцвести, теперь городок утопал в цветущей сирени. Легкий южный ветерок заносил ее аромат в открытые окна штаба фронта.

Над длинным рабочим столом склонились двое русских военных, два генерала, внимательно рассматривающих топографическую военную трехверстку. Карта пестрела многочисленными специальными значками, пометками, разноцветными стрелками, которые ничего бы не сказали человеку непосвященному, но этим двоим людям говорили о многом.

Одним из них был командующий Юго-Западным – или, как его неофициально называли, австрийским – фронтом генерал-лейтенант Алексей Алексеевич Брусилов.

С годами он не потолстел и не обрюзг, его отличала безупречная, несмотря на шестидесятитрехлетний возраст, осанка кадрового военного, на мужественном, волевом лице со скобкой коротких пшеничных усов выделялись пронзительные серо-голубые глаза. Их взгляд был внимательным и строгим.

Служебный механизм в армиях Юго-Западного фронта, которым командовал Брусилов, был отлажен, словно швейцарские часы, дисциплина поддерживалась образцовая, а боевая выучка офицеров и нижних чинов была выше всяческих похвал. Причем – и это очень важно! – солдаты своего командующего фронтом любили, верили ему и готовы были по его приказу идти в наступление хоть на черта с рогами. Боевой дух в частях фронта был очень высок. Подчиненные генерала Брусилова знали: он не из тех военачальников, что идут к победам, заваливая неприятеля трупами своих солдат, Брусилов умеет беречь людей и продумывает все до последних мелочей. Еще Брусилов славился тем, что был беспощаден к хапугам, казнокрадам и мошенникам из тыловых интендантских служб, которые (что греха таить!) зачастую присасывались к русской армии, как ненасытные пиявки. Генерал им спуску не давал, невзирая на чины и высокие связи. Пару особенно злокачественных лихоимцев по приказу Брусилова публично расстреляли перед строем, после чего командующий публично пообещал, что следующего пойманного за руку ворюгу он повесит. Зато его войска всегда были отлично одеты, обуты, накормлены, не испытывали недостатка в боеприпасах и медикаментах. Средства связи и транспорта работали превосходно, отлично была поставлена разведывательная служба. Налаженная сеть лазаретов, полевых и эвакуационных госпиталей позволяла легкораненым быстро возвращаться в строй, а раненным тяжело давала шансы выжить.

Генерал Брусилов заслуженно пользовался славой выдающегося военного мыслителя. Он обладал способностью многоуровневого анализа, стратегическим умом, который позволял ему угадывать развитие боевой кампании на несколько шагов вперед.

Даже завистники и недоброжелатели – а их у Алексея Алексеевича среди российского генералитета хватало! – отдавали должное личным качествам Брусилова: уму, воле, трудолюбию, последовательности и глубокой порядочности.

Напротив Брусилова расположился и поправлял сейчас что-то на карте красным карандашом командующий 8-й ударной армией генерал-майор Алексей Максимович Каледин. Он был на восемь лет младше своего командующего фронтом. Этого полководца тоже хорошо знали в войсках, он выдвинулся еще в самом начале Великой войны. Каледин, как и его непосредственный начальник, генерал Брусилов, в прямом смысле неусыпно заботился о своих офицерах, унтерах, солдатах и казаках. Он самолично расставлял караулы и самолично же наблюдал за неприятелем, выбираясь на самые передовые аванпосты своей ударной армии, входил во все детали окопной жизни. Как только времени хватало! «Я не сплю и не отдыхаю, чтобы армия спала и отдыхала», – не раз говорил он Брусилову, и это была не рисовка, не преувеличение, а истинная правда. Только богатырское здоровье позволяло ему выдерживать такую нечеловеческую нагрузку. Каледин прославился как отличный тактик, мастер стремительного маневра. Противник ожидал его в одном месте, а он вдруг появлялся совсем в другом, атаковал с марша и одерживал победу. При этом пылкий темперамент удачно сочетался у Алексея Каледина с трезвым и холодным рассудком опытного командира.

Генералы негромко, но оживленно переговаривались. Речь шла о будущем наступлении, которое планировалось начать послезавтрашним утром. Оба полководца возлагали на это наступление большие надежды, считая, что его успех позволит резко изменить ход войны и решительно склонить чашу весов в сторону армий союзников по Антанте.

Еще осенью 1915 года Брусилов при деятельном участии Каледина подготовил обширный меморандум, поданный на имя государя императора, в котором детально разрабатывался план летней кампании против германцев и австрийцев. Копии меморандума Брусилов направил военному министру и генералу Алексееву в Генштаб.

Замысел Брусилова был смелым, решительным и дальновидным, он опирался не только на военные, но и на политические реалии. Изначально общий план операций русской армии на летнюю кампанию 1916 года, разработанный Ставкой Верховного главнокомандующего и Генштабом, исходил из того, что решительное наступление следует предпринять только севернее Полесья, то есть войсками Северного и Западного фронтов, против германцев. Юго-Западному фронту ставилась оборонительная задача.

Нет, возражал в своем меморандуме Брусилов, главный удар нужно наносить значительно южнее, в направлении Львова, по австро-венгерским войскам. Тогда, в случае успеха, освобождается Галиция и открывается перспектива перенесения боев от подножья Карпат на правый берег Тисы, в центральные районы двуединой империи с последующим развитием марша на Будапешт и Вену. После захвата Вены придет пора выходить на оперативный простор центральной и южной Европы, прорываться к Балканам.

Сражаться с мононациональной немецкой армией не в пример тяжелее, чем с австрийской, в которой кого только нет: тут тебе и чехи, и словаки, и мадьяры, и босняки… Много славян, а с русскими они воюют без всякого желания, из-под палки. Те же чехи целыми батальонами в плен сдаются, что легко объяснимо: надоели им Габсбургская монархия и лично престарелый Франц Иосиф хуже горькой редьки. Про румын и говорить нечего, всей Европе известно, что вояки из них аховые.

Если наносить удар на севере, то наступать придется через земли с польским в основном населением. А поляки к русским относятся, мягко говоря, без особой симпатии. Ничего удивительного в этом нет. Вспомним хотя бы, как в конце восемнадцатого века Пруссия, Австрия и Россия трижды делили Польшу и в конце концов разрезали ее «на троих». Екатерину Великую поляки до сей поры иначе как «курвой» не именуют.

Да и польское восстание при Александре II – это тоже… ой-ой-ой! Кровушки с обеих сторон было пролито преизрядно.

А вот на юге нас встретят как освободителей от австрийского гнета, да и на Балканах еще не успели забыть славные страницы Русско-турецкой войны: Плевну, Шипкинский перевал.

Брусилов умел убеждать и настаивать на своем, и вот идут последние приготовления к долгожданному наступлению. В прифронтовой полосе сконцентрированы колоссальные людские массы, по рокадным дорогам передвигаются к месту будущего прорыва резервы пехоты и штурмовой артиллерии, саперные и инженерные войска… Передвижение это происходит скрытно, осторожно, под покровом ночной темноты. И, судя по всему, меры маскировки оказались вполне действенными…

– Я так думаю, Алексей Алексеевич, что австрийцы о наших намерениях не догадываются, – довольным тоном сказал Каледин.

– Ваши слова, Алексей Максимович, да Богу бы в уши. Мне тоже сдается, что мы сумели их обмануть. Если и догадываются, то не верят, что такую оборону можно прорвать. Мы ведь сильно рискуем, оголяя северный фланг фронта: если завязнем, то вашей армии не позавидуешь. – Брусилов вздохнул: он по-особому относился к 8-й армии, еще совсем недавно (года не прошло) Алексей Алексеевич сам командовал ею.

– Рискуем? – переспросил Каледин. – Не без того, но, помнится, Наполеон говорил, что его генералы порой проигрывают сражения потому, что думают, будто войну можно вести без риска. Даст Господь, не завязнем. Это умный, стратегически грамотный и оправданный риск. Только вот не нравится мне появление на ветке Львов – Ковель некоего бронепоезда.