Вадим Волобуев - Агент его Величества Страница 6

– Другие пассажиры с интересом разглядывали подозрительных иностранцев.

– Куда намереваетесь двигаться из Фолсома? – продолжил расспросы Пирс.

– Пока не знаем. Я слышал, на Восток ходят дилижансы. Это правда?

– Да. – Капитан с сомнением поглядел на русских. – Вам лучше ехать через Орегон. Так безопаснее.

– Вы полагаете?

– Однозначно. Это, правда, удлинит вам путь, зато доберётесь без приключений.

– Благодарю за совет.

Пирс перевёл взгляд на Чихрадзе.

– Ваш товарищ не говорит по-английски?

– К сожалению.

Гардемарин сообразил, что разговор о нём, и поднял на капитана взгляд чистых грузинских глаз.

– Большой недостаток для человека, собирающегося пересечь всю Америку, – заметил Пирс.

Штейн смущённо развёл руками.

– Почему вы не в форме своего флота? – не унимался настырный американец.

– Начальник рассудил, что человек в русском мундире будет привлекать к себе внимание. Зачем нам неприятности?

– Справедливое заключение. По прибытии в Фолсом я бы попросил вас отметиться в военной комендатуре. Для вашей же безопасности. Заодно отправите уведомление в Сан-Франциско о своём приезде. Пусть начальство знает, что вы не потерялись в дороге. – Он бросил взгляд на русских и ещё раз отдал честь.

– Желаю благополучного путешествия.

– О чём он говорил? – спросил Чихрадзе, когда военные удалились.

– Спрашивал, куда едем. Сокрушался, что ты не владеешь английским.

– Не его собачье дело, – пробурчал грузин.

– Лучше нам не болтать по-русски, – проворчал Штейн.

– Что ты трясёшься? Ведь ничего же не случилось.

– Сейчас не случилось, потом случится.

Чихрадзе иронически покачал головой.

– Тебе и впрямь стоило остаться на корабле. Накаркаешь нам беду.

Лейтенант бросил на него хмурый взгляд и уставился в окно.

Глава вторая

Интрига начинается

Несколько дней Костенко неотлучно пребывал на корабле. Лесовский его не жаловал, офицеры игнорировали, заняться было нечем. Безделье и подвешенное состояние, в котором он находился, действовали угнетающе. Он ждал ответа от Стекля, но тот молчал, и тем приводил русского агента в неистовство. Не находя себе места от скуки, Костенко принялся бродить по Нью-Йорку, присматриваться к незнакомой жизни. Ограниченный в средствах, он не мог позволить себе разъезжать на трамваях, а потому вынужден был ходить пешком, как во времена студенческой молодости. Это, впрочем, не слишком огорчало его, ибо позволило внимательнее присмотреться к городским реалиям, заметив детали, которые он бы неизбежно пропустил, если бы катался в экипажах или на трамвае. Он заходил в дешёвые лавки, обедал в забегаловках, отдыхал в парках, и неустанно прислушивался к разговорам прохожих. Надо сказать, их речь была ему не слишком понятна. Местный диалект, пересыпанный итальянскими, ирландскими, голландскими словечками, и щедро сдобренный жаргонизмами, не раз ставил его в тупик. Он скрежетал зубами, не в силах понять этой тарабарщины, внутренне поражаясь, насколько далеки могут быть друг от друга разные варианты одного и того же языка. Это был даже не язык, а какой-то суржик, немыслимый винегрет из самых разных выражений, понадёрганных по всей Европе, приправленный солёными еврейскими ругательствами и впитавший в себя солидный пласт негритянского фольклора.

Надо сказать, народ здесь был пугливый. Стоило Костенко пристроиться к какой-нибудь компании, как разговоры сразу стихали, и люди принимались подозрительно коситься на него. Семёну Родионовичу оставалось напускать на себя непринуждённый вид и, сунув по местному обычаю руки в карманы, удаляться, насвистывая незатейливую мелодию.

Он не рисковал уходить далеко от порта. Кварталы здесь были всё больше мрачноватые, повсюду крутилось множество нищих, то и дело попадались группки каких-то молодчиков самого злодейского вида в толстых холщовых рубахах и штанах на подтяжках. Если бы не толпы иностранных моряков, Костенко чувствовал бы себя очень неуютно.

Однажды Лесовский сказал ему:

– Губернатор штата устраивает приём в честь нас. Все офицеры получили приглашения. Относительно вас разговора не было, но я полагаю, не будет дурным тоном, если…

– Искренне благодарю, – быстро ответил Костенко. – От приглашения не откажусь. Надеюсь увидеть на этом приёме его превосходительство посла – нам есть о чём поговорить.

– Именно. Как продвигается наше дело?

Семён Родионович вскинул брови. Так вот почему адмирал хотел видеть его на приёме! Что ж, и на том спасибо.

– Как раз об этом я и хотел спросить барона при встрече.

– Очень хорошо.

В тот же день Костенко отправил Стеклю телеграмму с намёком на польских капёров. Слишком долгое молчание барона заронило в него некоторые сомнения относительно решимости Стекля поднимать этот вопрос.

Стекль ответил на следующий день. Сказал, что имел беседу «об интересующем нас предмете», но чётких гарантий не дал. Спросил, будет ли Костенко на приёме. Семён Родионович не ответил.

Приём состоялся в трёхэтажном дворце с высокими окнами, располагавшемся на одной из самых престижных улиц Нью-Йорка. За русскими офицерами приехали десятки экипажей, кортежем руководил лично Фернандо Вуд – бывший мэр Нью-Йорка, и добрый знакомый президента Линкольна, как он сам отрекомендовался. Костенко, успевший за время плавания ознакомиться с политической структурой США, был несколько удивлён таким заявлением, ибо знал, что Вуд принадлежал к партии врагов президента. Однако просветить адмирала на тот счёт не успел, ибо отставной градоначальник сразу же уволок командующего в свою коляску, а заодно и Костенко, которого, как сотрудника министерства внешних сношений, упросил быть переводчиком.

В Фернандо Вуде – американском политике с испанским именем – не было ничего испанского. Лицо его являло собой образец британского купца или морехода. Прямоносый, с большими глазами и мощным подбородком, он словно только что сошёл с борта рыболовного судна, перенеся не один ужасный шторм. Загорелые щёки его слегка обвисли от возраста (ему было уже за пятьдесят), зато прямые, зачёсанные на пробор, волосы отливали безупречной смолью и щегольски вились на висках. Бывший мэр был среднего роста, улыбчив, казался глубоко вдохновлённым ролью гостеприимного хозяина, и в первые минуты засыпал Лесовского вопросами о его впечатлениях от Нью-Йорка.

– Не смотрите на здешние трущобы, – сказал он, обводя рукой припортовые кварталы, когда коляски тронулись в путь. – Это – рабочие районы, здесь вы не найдёте ничего достойного внимания. Но скоро мы выедем на Тенистую улицу, там вы увидите совсем другой Нью-Йорк, полный театров и ресторанов, средоточие культуры. Вы в России, наверное, думаете, что здесь до сих пор шныряют индейцы, охотясь за скальпами бледнолицых, ха-ха? Не обижайтесь, адмирал, слишком часто нам, американцам, приходится разрушать стереотипы. Я вовсе не говорю о вас, русских. Нет-нет! По счастью, вы лишены того снобизма, который свойственен многим европейцам, в особенности англичанам. Россия – великая страна, ого-го! Вы покорили Сибирь, а мы покоряем Дикий Запад. Очень скоро, я верю, наши столицы будут соединены телеграфом, а там, кто знает, возможно, дело дойдёт и до железной дороги. Да-да, это не фантастика! Вы знаете, мы уже строим первую трансконтинентальную ветку! Через каких-нибудь пару лет из Нью-Йорка до Сан-Франциско можно будет доехать без пересадок. Разумеется, если война не разрушит эти планы. Проклятая война! Как многим она перешла дорогу. Какая это трагедия, когда мы, американцы, с такой ненавистью уничтожаем друг друга, вместо того, чтобы обратить оружие против истинных врагов своего отечества – англичан и французов. Как это ужасно, право!..

– Я совершенно с вами согласен, – вежливо вставил Лесовский.

– Вы, русские, поистине великий народ. Вы сумели избежать тех ошибок, которые совершили мы. У вас никогда не было этого кошмара, именуемого братоубийственной войной. Вы строили свою империю спокойно и не спеша, и теперь пожинаете лавры, а мы, опьянённые успехами, не заметили, как в доме нашем разгорелся пожар, пожирающий ныне всё, созданное прежними поколениями. Каждый раз, когда я думаю об этом, на глаза мне наворачиваются слёзы.

– Я сочувствую вашей беде, – сказал Лесовский.

– Отрадно сознавать, что в этом жестоком мире у нас есть друг. Мы все искренне уважаем вашего государя, который в этот сложный час протянул нам руку помощи. Мы знаем, что ваша страна сейчас тоже находится в смертельной опасности, раздираемая внутренним мятежом. У вас бунтуют поляки… Ох уж эти поляки. Неуёмный народ. Вы знаете, здесь их тоже немало. Они мутят воду везде, где появляются. Странные люди, ей-богу! Неужто они не понимают, что лучше быть под мягкой опекой русского царя, чем под ботфортом британского гренадера? Мне непонятна их страсть. Они губят свои жизни в бесплодных восстаниях, вместо того, чтобы вместе с русским самодержцем противостоять алчным европейцам…