Филипп Ванденберг - Пятое евангелие Страница 6

Продолжительное молчание Анны явно заставляло Талеса нервничать. По крайней мере, он начал с силой выдыхать воздух через нос и отвратительно сопеть. Звук был похож на тот, который издают, закрываясь, двери вагона метро.

– Где фон Зейдлиц? – задал он следующий вопрос.

– Мой муж мертв, – твердо и без всякого намека на скорбь, глядя прямо в глаза румяному господину, ответила Анна.

Он наморщил лоб так сильно, что его густые брови показались из-за оправы очков. Нельзя было сказать, что ответ тронул его как известие о смерти человека, которого он хорошо знал. Скорее, его беспокоило будущее сделки. Не похоже было, что сообщение о смерти Гвидо опечалило Талеса. Скорее, в его голосе сквозила жалость к себе:

– Но ведь мы обо всем договорились во время телефонного разговора на прошлой неделе! Этого просто не может быть!

– И, тем не менее, дела обстоят именно так, – ответила Анна.

– Инфаркт?

– Нет, несчастный случай.

– Мне действительно очень жаль.

– Ничего не поделаешь, – Анна опустила взгляд. – Предвидя ваш вопрос, хочу заверить, что я буду вести дела фирмы. И сейчас вам следует общаться именно со мной.

– Я вас понимаю. – В голосе Талеса звучала покорность. Похоже, он предпочел бы иметь дело с Гвидо. Возможно, краснощекий не любил женщин в принципе. Повнимательнее присмотревшись к его внешности, можно было сделать и такой вывод. В любом случае, позиции Анны укреплялись.

Талес предпринял усилие продолжить разговор.

– Мы друг друга прекрасно понимали. Ваш муж и я. Очень симпатичный человек, настоящий деловой человек.

Левой рукой он сделал широкий жест – актер, следует заметить, был из него никудышный, – вероятно пытаясь дать понять, что наконец-то пора сдвинуться с мертвой точки, и приглашая пройти по музею. Похоже, Талес делал все возможное, чтобы их встреча прошла как можно более незаметно.

– Вы знали моего мужа? – спросила Анна на ходу, со скучающим видом рассматривая египетские экспонаты музея по левую и правую стороны от себя.

– Что значит «знал»? – ответил Талес неопределенно. – Мы с ним вели переговоры.

Почему Гвидо никогда не упоминал имя Талес? Что-то с этой сделкой было не так. Первоначально Анна собиралась рассказать краснощекому всю правду и объяснить, что она не знает, где находится пергамент, за который предлагают целое состояние, но потом изменила свое решение, поскольку мужчина начал говорить и снова использовал местоимение «мы».

– Наверняка вы задаете себе вопрос, почему мы готовы выложить такое количество денег за кусок пергамента с несколькими древними текстами. Сумма говорит сама за себя. Вы наверняка понимаете, какую ценность представляет для нас этот предмет, и мы вовсе не собираемся скрывать свою заинтересованность. Также я не могу себе представить, чтобы кто-то другой предложил вам больше. Важно лишь, чтобы никто не узнал о пергаменте, а уж тем более о сделке. Поэтому для вашей же безопасности мы бы предпочли действовать абсолютно анонимно. Мы выплатим условленную сумму наличными и передадим вам ее из рук в руки, нет никакой необходимости регистрировать сделку документально. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Анна ничего не понимала. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что этот странный мужчина, шедший рядом с ней, был готов заплатить три четверти миллиона за предмет, который теоретически должен быть у Анны. Но она не имела об этом объекте ни малейшего представления и даже предполагала, что его уже похитили.

– Нет, – ответила Анна, даже не задумавшись, и при этом нисколько не покривила душой.

Ответ крайне разочаровал краснощекого.

– Я вас понимаю, – сказал он, явно смутившись, а затем, прощаясь с удивившей Анну поспешностью, вежливо кивнул головой и, уже повернувшись спиной, добавил: – Мы с вами свяжемся. До свидания!

В отличие от вчерашней ситуации в театре, сейчас Анна вполне могла догнать румяного господина и даже остановить его, чтобы задать интересовавшие ее вопросы. Но решила, что в подобных действиях нет никакого смысла, ведь она даже не знала, что спрашивать.

7

Анна решила больше ни дня не оставаться в Берлине. Ее преследовало необъяснимое предчувствие, что могло произойти нечто из ряда вон выходящее. Наполовину скрытые туманом улицы, отвратительный дым, валивший из труб, оживленное дорожное движение – от всего этого внезапно повеяло угрозой. Раньше она никогда не испытывала подобных чувств, потому что для них просто-напросто не было повода. Ведь до сих пор она была женщиной, уверенной в завтрашнем дне, и напугать ее могли только отрицательный баланс и налоговая служба.

Сейчас Анна ловила себя на том, что буквально отскакивает и сторону, когда рядом с ней притормаживает автомобиль, а при виде попрошайки на улице переходила на другую сторону лишь потому, что он смотрел на нее полным отчаяния взглядом. Казалось, что всё и все против нее, хотя до сих пор события были мало связаны именно с ней.

Во время перелета в Мюнхен был один приятный момент, и достаточно длительный период времени это воспоминание оставалось единственным приятным: над туманом, оставшимся внизу, и облаками светило солнце, а рядом с ней никто не сидел, так что можно было устроиться поудобнее. Анна попыталась найти хоть какое-нибудь правдоподобное объяснение всему происходящему. И не нашла. Она задавалась вопросом, была ли смерть Гвидо результатом несчастного случая или подстроенной автокатастрофы?

На двери дома Анна нашла красный лист бумаги с печатью полицейского участка и сделанной от руки краткой припиской, в соответствии с которой она немедленно должна была явиться в ближайший к дому участок полиции. Причина стала ясна, как только Анна открыла дверь. Взломщики перерыли весь дом, все шкафы и ящики, разбросав их содержимое по комнатам. На полу валялись книги и сорванные со стен картины, даже ковры были перевернуты.

Увидев все это, Анна упала на стул и разрыдалась. К большому ее удивлению, злоумышленники не тронули ни ценную серебряную посуду, ни коллекцию фарфоровых фигурок. Более того, после тщательного осмотра она пришла к выводу, что ничего не пропало. Даже имевшиеся в доме деньги – несколько сотен марок, лежавшие в незапертом секретере, – оказались на месте.

Таким образом, было совершенно ясно, что здесь побывали не обычные взломщики, и явно прослеживалась связь происшедшего с неизвестным пергаментом. Вне всякого сомнения, воры искали именно его, а, не найдя, исчезли, ничего не тронув. Люди, готовые выложить за клочок пергамента три четверти миллиона, не размениваются на серебро.

Но в то же время некоторые факты совершенно не стыковались. Например, был ли смысл вести переговоры в Берлине, в то время как кто-то обыскивал ее дом в Мюнхене? И как могло случиться, что они были прекрасно осведомлены об отсутствии Анны и в то же время не знали ничего о смерти ее мужа?

В полицейском участке Анна узнала, что об ограблении ее дома сообщили соседи, после того как заметили в саду двух подозрительных мужчин с карманными фонариками. Ей также сообщили, что при осмотре автомобиля ее мужа не было обнаружено технических дефектов, которые могли возникнуть сами собой либо стать результатом чьего-либо вмешательства. Другими словами, Гвидо сам был виновен в своей смерти. Человеческий фактор – самое бездушное определение, которое существует для смерти человека.

Ей передали конверт с вещами, найденными при осмотре автомобиля. Среди них оказался давно потерянный ключ от почтового ящика и кредитная карточка, также давно утерянная; треснувшая перьевая ручка, которую Анна, насколько она могла припомнить, ни разу не видела у Гвидо, и кассета с фотопленкой. Фотоаппарата – а он всегда лежал в бардачке – там не оказалось. На вопрос Анны ответили, что фотоаппарат в автомобиле найден не был.

В столь безвыходной ситуации, когда налицо был далеко не один мотив, Анна, во-первых, все еще хотела узнать, с кем же отправлялся в свои так называемые деловые поездки ее покойный муж; во-вторых, ее крайне интересовало местонахождение пергамента, ведь три четверти миллиона пустяком никак не назовешь; и, в-третьих, Анна была готова приложить все усилия, чтобы пролить хоть какой-то свет на дело, в которое, сама того не желая, оказалась впутанной. Оказавшись в такой, можно сказать, метафизической ситуации, Анна решила выдать все из имевшихся зацепок. Отдавая пленку в проявку, она и глубине души надеялась, что увидит на фотографиях лицо тайной возлюбленной своего мужа. Сама того, не сознавая, Анна искала подтверждение своим предположениям. Тогда хотя бы часть головоломки оказалась решенной и Анна имела бы полное право составить плохое мнение о Гвидо и обо всех мужчинах в целом, что, в свою очередь, давало ей моральное право отомстить мужской половине человечества.

Поэтому, получив проявленную пленку и фотографии, Анна фон Зейдлиц сначала была несколько разочарована, увидев вместо пикантных снимков изображения, скучнее которых вряд ли можно было придумать. Но уже в следующее мгновение она едва устояла на ногах, поняв, что за снимки держит в руках. На фотографиях была потрепанная рукопись – одна и та же на всех тридцати шести кадрах.