Николай Свечин - Удар в сердце (сборник) Страница 7

Команде Голунова предстоит сильно углубиться в горы, почти до Чахаты. Этот горный узел много ниже Хино, всего 3310 футов, но он очень неудобен для любых передвижений. Зато там не будет лишних глаз и ушей. Даже кобулетцы сторонятся здешних скал. Местность там непроходимая.

От подошвы узла пластуны[10] должны взобраться на отрог и по нему осторожно спуститься вниз. На гребне стоят три крупных туземных села: Хуц-Убани (по нему и назван весь отрог), Зенити и Кандиди. Между ними и раскинулись оттоманские позиции. Кроме турок, здесь полно местных жителей. Охотникам предстоит пройти гребень насквозь, запоминая все важное, и при этом не попасться. Ночью они ничего не увидят. Поэтому нужно затемно выбрать укрытие с хорошим обзором, весь световой день наблюдать оттуда, а ночью сменить пункт наблюдения. Учитывая протяженность высот, таких ночевок под носом у врага придется делать две. А на третью ночь необходимо обратно перейти реку, захватив по пути «языка».

Весь этот план Калина показал своим людям по выходе из лагеря. Пока не стемнело, троица продвигалась к горам по своей территории. Пришлось прикрываться лесом. Острая вершина Чахаты иногда виднелась из-за деревьев и, казалось, не приближалась. Но постепенно подъем стал труднее, а орехи сменились соснами. Наконец ефрейтор дал команду оставить мешки и ружья и подкрасться к берегу Ачкуа. Пластуны залегли в кустарнике. Голунов долго разглядывал противоположный берег в девятнадцатикратный бинокль. Алексей тоже старался увидеть что-то важное, но ничего не обнаружил. А вот Калина засек вражеский секрет. Три кобулетца с магазинными винтовками сторожили место, удобное для переправы. Пришлось вернуться в лес и опять тащиться к горам.

– Магазынки! – возбужденно ахал Джаверидзе. – Ай, какая вэщь! Говорят, там двынадцать зарядов, да?

– Пятнадцать, – поправил ефрейтор. – Двенадцать – в кавалерийских карабинах.

Вано совсем извелся от зависти.

– Это турки их вооружили, я знаю! У нас в цэлом отряде всэго чэтыре магазынных ружья. А тут в одном мэстэ тры! Давай на обратном путы зарэжем кобулетцев, а ружья забэрем!

– Обратно мы будем переходить напротив Даашбары.

– Вах, началнык! Давай пэрэдэлаем план! Здесь пэрэйдем, что тибе стоит?

– Нет, – твердо сказал Калина Аггеевич. – Мы должны пройти всю позицию из начала в конец. До того места, где отрог опускается в болото. Не возвращаться же потом обратно по турецким окопам из-за трех ружей! Мы зарежем этих ребят в следующий раз. Специально за магазинками придем и зарежем.

– Спэцыално – это нарочно, да?

– Да.

– Обещаешь, что ми суда еще вэрнемся и забэрем ружья?

– Обещаю.

На этом Вано успокоился и дальше шел молча.

Через версту они снова вышли к броду и опять обнаружили замаскированный пикет. Очевидно, туземцы охраняли переправы через Ачкуа. Но чем выше в горы, тем речка мельче. Ее уже и здесь можно перейти почти в любом месте. Преградой была скорее не она, а высокий левый берег. И тогда Голунов решил форсировать реку там, где нет ни брода, ни тропы. Главное, чтобы в береговой скале имелась щель, в которую смог бы протиснуться человек. Через триста саженей такая щель нашлась. Ефрейтор полчаса наблюдал за окрестностями, принюхивался и прислушивался. Было тихо и безлюдно. Когда сумерки стали опускаться на сосны, он первым вошел в быстрый поток. Через минуту трое пластунов уже ступили на вражеский берег.

Расщелина в скале оказалась неглубокой. Дойдя до ее конца, ефрейтор заткнул полы черкески за ремень и ловко забрался на трехсаженную высоту. Вторым так же быстро поднялся Вано. Алексей с непривычки провозился чуть дольше, но тоже справился. Пока не стемнело окончательно, Голунов вел своих людей на отрог. Это было очень трудно: колючки цеплялись за одежду на каждом шагу. Если попался, главное было не дергаться. Требовалось замереть на месте и кинжалом отрезать ветку. Если же начнешь вырываться, возиться, тогда в тебя вопьются сразу три-четыре шипа. И без посторонней помощи уже не выбраться.

Пластуны забрались на гребень, когда стемнело. На ощупь они нашли подходящую выемку в скале, почти пещеру, и укрылись в ней. Калина Аггеевич разбил время, оставшееся до утра, на три смены. Себе взял самую трудную, с двух до четырех часов, когда сильнее всего хочется спать. Разведчики намазались дегтем от комаров – и уснули.

Как только начало светать, они выбрались из пещеры и стали спускаться к морю. Голунов шел первым, Лыков вторым, Джаверидзе замыкал. По гребню тянулась убогая тропа, но она весьма облегчила путь. Калина нервничал: где тропа, там и люди. Поэтому он двигался в двадцати саженях впереди подчиненных. В себе казак был уверен, а тем требовалось время, чтобы спрятаться… Так они прошли три версты, пока не встретили первые признаки жилья.

Это оказались выгоны с овчарней, пустые. Но за ними ефрейтор углядел караульного. Осман в красной феске стоял на тропе, беззаботно куря трубку. Пластуны обошли его. Но еще через полверсты открылся приток Ачкуа, широкий и бурный. Над ним был переброшен мост, который тоже охранял часовой.

Ефрейтор укрыл свой отряд за кустом жимолости и знаком велел всем присесть. Лицо у него было озабоченное.

– Калына Аггеевич, дай его минэ! – взмолился Вано.

– Нет. Пусть часового снимет Лыков.

– Да он…

– Отставить!

Гуриец обиженно отвернулся. А вольноопределяющийся почувствовал, как у него мгновенно вспотела спина. Убить человека? Война, ведь сейчас война! Кругом враги, не до сантиментов. Значит, надо пойти и зарезать того турка. Потому что война…

– Зайди со стороны ручья, – посоветовал ефрейтор, внимательно глядя на Лыкова. – И чтобы не пикнул!

Алексей оставил винтовку и вещевой мешок, кустами обошел часового и стал подкрадываться к нему сзади. Сердце отчаянно стучало. Как вот – взять и убить? А вдруг рука дрогнет? Калина хотел спросить парня, сможет ли он сделать дело или лучше его заменить. Но так и не спросил. Видать, решил, что пора ему стать солдатом. Он прав! Ведь Лыков пошел на войну добровольцем. Надо отвечать за свои поступки. Надо зарезать врага. Ударить человека кинжалом в спину. Под лопатку, прямо в сердце. И это не подло, потому что идет война.

Так, уговаривая сам себя, Алексей подбирался к часовому. Странно, но тот его не замечал. Уроки бесшумной ходьбы пошли впрок. Вот до османа осталось всего две сажени. Рывок, удар – и дело сделано…

Клинок без единого звука вышел из ножен. Турок был упитанный мужчина лет сорока, с добродушным простым лицом. Что же он такой? Имел бы наружность злодея, взять его на кинжал было бы легче! Вот эдакие добродушные и поднимали на штыки болгарских женщин и детей, заверил себя пластун. Но не убедил. Кончать дядьку с трубкой ему не хотелось. Человек стоял, курил и любовался горным пейзажем. Живой и здоровый, полный сил. За что же его?

В последний момент Лыков перебросил кинжал из правой руки в левую, прыгнул на караульного и сильно ударил его сзади кулаком по шее. Так сильно, как только смог. Турок повалился ничком. Даже не охнул… Из-за жимолости выскочили Голунов с Джаверидзе. Лицо ефрейтора перекосила гримаса ярости. Он подбежал к турку, наклонился, ударил кинжалом в спину. Вытер лезвие об куртку, убрал оружие – и вдруг стал стаскивать с пальца убитого золотое кольцо. Алексей стоял и смотрел, не смея возразить. Вано навел винтовку на тропу и страховал. Калина сорвал кольцо вместе с кожей и принялся обшаривать карманы. Что он делает? Но ведь так, наверное, надо? В разведке полагается забирать вещи противников?

В считаные секунды кубанец обчистил мертвого турка, снял с него подсумки с патронами и оттащил тело к высокому берегу ручья. Он делал все точно и безошибочно, как будто в сотый раз. Толчок – и покойник полетел в воду. Три фигуры быстро перебежали мост и снова двинулись к морю. Через сто шагов ефрейтор извлек из кармана трофеи: кольцо, кисет с табаком, перочинный нож и дешевые часы на стальной цепочке. Размахнулся – и зашвырнул вещи в пропасть. В ответ на недоуменный взгляд Алексея пояснил шепотом:

– Пусть думают, что это сделали кобулетцы. Они любители грабить убитых… Такие и союзника не пожалеют.

Сделал шаг вперед, потом вдруг остановился и сердито сказал через плечо:

– Гляди у меня! Чтоб следующего сам!

Трое двинулись дальше, стремясь быстрее уйти от ручья с убитым часовым. Но скоро пришлось свернуть в лес. Они добрались до густонаселенных мест. Убогая тропа превратилась в аробную дорогу, по которой в обе стороны шли и ехали люди. Причем кобулетцев было намного больше, чем турок. Как же проникнуть на военную позицию? Уже сейчас всюду полно чужих глаз. Спрятаться, а вечером двинуться дальше? Однако у Голунова оказалось на этот счет другое мнение. Он вывел своих людей на боковую тропу и перестроил. Теперь впереди шел Вано. Еще в лагере он снял чакуру[11] и переоделся аджарцем. Калина следовал за ним. Он надел синюю куртку, подпоясал штаны красным поясом, а поверх него, как полагается у турок, надел еще черный. Всю эту амуницию ефрейтор вынул из своего мешка. Замыкающим поставили Лыкова с винтовкой Пибоди, добытой у моста. Издали они походили на местную милицию. Так разведчики прошли еще три с лишним версты. Никто не обращал на них внимания, а они незаметно изучали местность.