Елена Хорватова - Заговор дилетантов Страница 7

Издали на их дискуссию с вороватым купцом любо-дорого посмотреть — каждый вкладывает в диалог максимум сил, ума и хитрости, и оба как-никак заняты делом, что особенно важно для мужчин, от природы склонных к праздности.

Надо сказать, Михаил Павлович с его шелковистой бородкой и черной повязкой, скрывающей незрячий глаз, в такие моменты бывает как никогда похож на пирата из книг Стивенсона («Одни боялись Пью, другие Флинта, а меня боялся сам Флинт!»). Не достает только яркого платка или треуголки и рукоятей кольтов за широким кушаком. Мне порой начинает казаться, что за спиной у Миши надуваются ветром паруса и вьется черный «Веселый Роджер», а волны с шумом бьются в борт пиратского брига…

Может быть, нечто подобное мерещилось и поставщику кирпича, и он уже чувствовал, что вот-вот повиснет, качаясь, вниз головой на рее или пойдет ко дну в мешке, наполненном образчиками своей бросовой продукции, и несчастный предпочитал добровольно сдаться на милость победителя…

При всем моем увлечении феминизмом капитанский мостик пиратского брига я готова уступить Михаилу — не люблю брать противников на абордаж.

А к нашему семейному предпринимательству я лучше подключусь на том этапе, когда нужно будет налаживать выпуск парфюмерной продукции и тестировать пробные образцы — тут уж, полагаю, Мишенька окажется лишним, зато мне равных не будет.

Отправив Михаила заниматься мужскими делами, я подошла к телефонному аппарату и попросила барышню со станции дать мне номер пансиона «Доброе дело».

В пансионе проживает несколько телефонисток с Центральной станции, и, возможно, я попала на кого-нибудь из них, так как с «Добрым делом» меня соединили сразу же и без ошибок.

Вообще, с тех пор как я поближе познакомилась с телефонными барышнями, мне никогда и в голову не приходит раздражаться из-за неправильных соединений, чем я грешила в недавние времена. Никто из человеколюбивых христиан не должен ожидать от телефонисток чрезмерной прыти! Подумайте — легко ли сидеть в огромном зале среди сотни других девушек и вручную переключать линию с одного абонента на другого?

Служба эта крайне выматывающая, барышни возвращаются по вечерам в пансион до предела усталые, а если учесть, что все они обладают своеобразной внешностью (в телефонистки набирают девиц необычайно высокого роста, чтобы они могли легко дотянуться до верхнего ряда переключателей, а вот кавалеры как раз традиционно предпочитают миниатюрных пигалиц — мужчинам, видите ли, неприятно, когда их дама смотрит на них свысока), то не удивительно, что у бедняжек проблемы с личной жизнью.

Впрочем, телефонное начальство вполне удовлетворено таким положением — служба на телефонной станции изначально предоставляется только незамужним, «дабы лишние думы и заботы не присоединялись к ошибкам при соединении», а перемена статуса одинокой девицы на статус замужней дамы грозит телефонной барышне немедленным увольнением.

Какое поле деятельности для феминисток! Мы еще заставим общество признать право трудящейся женщины устраивать жизнь по своему вкусу.

К тому же, с наступлением XX века и повсеместным распространением спортивных увлечений, мужчины наконец обратили внимание и на рослых, атлетически сложенных девушек, признав и за ними право считаться красавицами. Ценителей высоких и длинноногих барышень становится все больше, если дело и дальше пойдет такими темпами, то к концу века именно такой женский тип превратится в эталон красоты и уже никого не будут удивлять пары, в которых дама на голову выше своего кавалера…

Итак, я позвонила в пансион.

— Пансион «Доброе дело». Госпожа Здравомыслова у аппарата, — отозвалась Варвара Филипповна с известной величественностью в голосе, которая должна была внушить почтение к ее особе любому, кто бы ни оказался на другом конце провода.

Разговор с почтенной вдовой меня не порадовал. Лидия Танненбаум так и не вернулась, и никаких вестей от нее не поступало. Нет, кто бы что ни говорил, а пора обратиться за помощью в полицию — уже прошла вторая ночь, проведенная юной девицей неизвестно где. Нужно бить тревогу.

Модные нынче марксисты утверждают, что по законам диалектики следует двигаться от низшего к высшему и от простого к сложному. Стало быть, рассуждая диалектически, мне следует для начала обратиться к квартальному надзирателю. Но я не поклонница марксистской диалектики, я пойду сразу к приставу!

Пристав, узнав, что встречи с ним добивается владелица пансиона «Доброе дело», принял меня довольно любезно. В отличие от других меблированных номеров, гостиниц и пансионов, расположенных на территории вверенного ему участка, мое заведение было в полиции на самом лучшем счету — ни пьянок, ни мордобоя, ни шумных оргий, ни спрятанных динамитных шашек или контрабандного товара, и вообще никакого беспокойства для служителей порядка, зато ко всем праздникам — приятные презенты для полицейских чинов (их полезно немного прикормить во избежание ненужных проблем).

— Прошу, милостивая государыня, прошу, — пристав молодецки подкрутил ус. — Дозвольте выразить полнейшее восхищение, мадам! Вы у нас гостья редкая, но тем больше приятности… Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

Я вежливо поблагодарила, хотя, видит Бог, никакой уверенности в том, что я смогу чувствовать себя в полицейском участке как дома, у меня не было.

— Чем могу служить? — поинтересовался галантный пристав.

Начало многообещающее, но лучше заранее не строить иллюзий, что в полиции мне смогут, а главное, захотят помочь… Однако попытка не пытка.

— Я хотела бы попросить у вас помощи в одном деликатном деле.

— Почту за честь оказать всяческую помощь и содействие, мадам. Прошу вас, излагайте ваше дело — я весь внимание.

— Видите ли, господин пристав, я хочу заявить об исчезновении одной из проживающих у меня девиц. Барышня она серьезная, служит в конторе одного акционерного общества, ни в каких легкомысленных поступках не замечена… Но позавчера утром ушла на службу и не вернулась ночевать. И с тех пор о ней ничего не известно, а ведь пошли уже третьи сутки…

Пристав, не меняя своего добродушного тона, задал мне несколько вопросов, но я заметила, что ответы он не записывает — либо полагается на свою блестящую память, либо (что скорее всего) не считает дело заслуживающим внимания, а вопросы задает из вежливости, чтобы не обидеть почтенную заявительницу невниманием…

— Ну что ж, достопочтенная госпожа Хорватова, я с уверенностью могу сказать вам одно — никаких сведений о преступлениях, жертвами которых были бы молодые девицы, с позавчерашнего дня не поступало. Ни, прошу простить, неопознанных женских трупов, ни жертв насилия или бандитского налета, ни еще чего-нибудь в этом роде выявлено не было. Спокойные выдались денечки, слава тебе Господи…

— Благодарю вас за столь оптимистические сведения. Отсутствие женских трупов вселяет большие надежды. Но что же могло случиться с барышней из пансиона?

— Ах, мадам, да что может случиться с барышней? Завтра-послезавтра пришлет она вам с запиской посыльного за своими вещами — я, дескать, вышла замуж за любимого человека, мы обвенчались и от места в вашем пансионе я в дальнейшем отказываюсь…

Дело это очень обыкновенное, поверьте опыту старого служаки…

— Это было бы самым замечательным финалом, но внутренний голос подсказывает мне, что барышню стоит поискать, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все в порядке.

— Сударыня, внутренний голос — он и есть внутренний голос, соврет — недорого возьмет, с него ведь не спросишь. Мне вон, когда в лавке купца Емельянова замки сбили, внутренний голос тоже подсказывал, что там серьезная кража. А оказалось, мастеровые по пьянке бочку соленых огурцов выкатили на закусь, и всех убытков, говорить не о чем! А насчет девицы вашей — не извольте тревожиться. Будем иметь в виду, если что… Как вы сказали? Лидия Танненбаум? Вот-с, я даже на бумажечку запишу для вашего спокойствия.

Не знаю, какое спокойствие могло у меня наступить при мысли, что от меня просто отделались, а бумажечка с именем Лидии скорее всего пойдет на растопку для печи. Наша полиция снова на высоте, впрочем, как и всегда.

Теоретически мы знаем, что у нас есть стражи порядка, защищающие интересы мирных обывателей, но попробуй обратиться к ним за помощью в каком-то конкретном случае, и наша доблестная полиция наверняка обнаружит явное, ничем не прикрытое нежелание заниматься очередным неприятным делом, последствия которого трудно предугадать. Глупо было надеяться, что пристав поднимет на ноги весь наличный состав своего участка…

И все же, к кому, кроме полицейских, прикажете обращаться за помощью?

Выйдя ни с чем из полицейского участка, я, согласно законам диалектики, отправилась в Сыскное отделение в Гнездниковский переулок. Хорошо, что хоть к квартальному надзирателю догадалась не ходить, а то бег по инстанциям от простого к сложному и от низшего к высшему был бы еще более долгим.